Леди и рыцарь

– Да, – прервал король его мысли. – Она воспитывалась в аббатстве Годстоу. Мы отправимся туда и устроим свадьбу. Потом мы со Шрусбери вернемся в Шенон. Ты, Шамбли, можешь помочь Эрику вернуться в твои владения за его людьми. Вдвоем вы сумеете позаботиться о ее безопасности. – Он взглянул на будущего зятя. – Я бы хотел, чтобы твои люди сопровождали нас, Эрик, но это бы нас задержало. А у меня совсем нет времени.

Когда Эрик молча кивнул при этих словах, Генрих явно решил, что дело сделано, и пустил лошадь галопом. Сам же Эрик не мог думать ни о чем. В его голове вертелась одна мысль: «Меня сейчас женят».

Глава 1

Леди Адела, аббатиса Годстоу, обвела взглядом стол, вдоль которого сидели монахини, и нахмурилась. Не хватало сестер Клариссы и Юстасии, а также леди Розамунды. В опоздании сестры Клариссы не было ничего необычного. Скорее всего она забыла ладан для мессы после трапезы и отправилась за ним. Сестра Кларисса постоянно забывала ладан.

Что касается сестры Юстасии и леди Розамунды, то они обычно были аккуратными. Однако сегодня их не было за завтраком, как и во время утрени и обедни. В Годстоу только непредвиденное могло заставить монахиню пропустить службу. Так было и на этот раз. Сестра Юстасия и леди Розамунда провели в конюшне всю ночь и утро у кобылы, которая никак не могла ожеребиться.

«Неужели они все еще там?» – заволновалась леди Адела, потом взглянула на сестру Беатрис, запнувшуюся при чтении. Увидев, что сестра Беатрис и все остальные удивленно смотрят на нее, леди Адела вопросительно подняла бровь. Сестра Маргарет, сидевшая справа от нее, сделала рукой жест, и только сейчас Адела поняла, что, задумавшись, держит на весу кувшин с молоком.

Передав кувшин сестре Маргарет, аббатиса жестом велела всем продолжать трапезу и, поднявшись, направилась к двери. Едва перешагнув через порог, она увидела спешившую по коридору сестру Клариссу. Лицо монахини вспыхнуло виноватым румянцем. Разговаривать во время трапезы запрещалось, и леди Адела снова вопросительно приподняла бровь, требуя объяснений.

Вздохнув, сестра Кларисса с виноватым видом подняла руку, прижав два пальца к ноздрям. Так она объясняла, что забыла ладан, как Адела и предполагала. Покачав головой, аббатиса жестом велела Клариссе отправляться к трапезе, а сама пошла в конюшню.

Здесь было тихо, лишь шелестела солома, когда животные перебирали ногами, с любопытством глядя на Аделу. Приподняв подол платья, чтобы не запачкать, она направилась вдоль конюшни к самому дальнему стойлу, где сестра Юстасия и леди Розамунда склонились над тяжело дышавшей кобылой. Мгновение Адела с любовью смотрела на склоненные спины девушек, пытавшихся помочь обессилевшему животному, но потом ее рот удивленно приоткрылся, когда сестра Юстасия подвинулась и она увидела, что делает леди Розамунда.

– Во имя всего святого, что ты делаешь?

Розамунда застыла, услышав полное ужаса восклицание, на миг обернулась, чтобы взглянуть на растерянно смотревшую на нее аббатису, и стала продолжать свое дело, успокаивая встревоженное животное.

Вскочив, Юстасия отвела в сторону Аделу, торопливо объясняя происходящее:

– У кобылы возникли трудности. Она долго мучилась, пока мы поняли, что жеребенок неправильно лежит. Леди Розамунда пытается помочь.

– Но ее руки внутри кобылы! – с ужасом воскликнула Адела.

– Она пытается повернуть жеребенка, – объяснила Юстасия.

– Но…

– Кажется, уже время полуденной трапезы, – устало прошептала Розамунда, отпустив ноги кобылы и похлопывая ее свободной рукой по крупу, успокаивая животное, разволновавшееся от тревожного голоса аббатисы.

– Это чрезвычайные обстоятельства. Господь простит нас за то, что мы нарушаем молчание, – тут же ответила Адела.

– Да. Будем надеяться, что и наша кобыла простит нас, – пробормотала Розамунда, отодвигаясь в сторону, когда животное забило ногами, пытаясь подняться.

Сестра Юстасия поспешила к испуганной кобыле, удерживая ее за голову и шепча ей успокаивающие слова.

Тревога охватила Аделу, но она сумела сдержать ее, когда Розамунда снова опустилась на колени у лежавшей на соломе кобылы. В отличие от сестры Юстасии, одетой в обычное одеяние монахини, на девушке были мужские штаны и рубашка с закатанными до локтей рукавами. В этой одежде она обычно работала в конюшне. Розамунда считала ее гораздо удобнее, чем платье, и Адела, несмотря на внутренние сомнения, не стала отговаривать ее от такого возмутительного облачения. Аббатиса любила эту девочку, и потом, ведь вокруг не было никого, кто мог бы осудить ее. Правда, Адела уже объяснила девочке, что той придется навсегда расстаться с одеждой грума, да и со многими другими вещами, когда она станет монахиней.

Через минуту Адела уже забыла обо всем, ее лицо исказила гримаса, когда Розамунда снова осторожно проникла руками в чрево лошади, пытаясь облегчить появление жеребенка на свет.

– Слава Богу, что твой отец, король, не видит этого, – пробормотала Адела, стараясь говорить спокойно, чтобы снова не испугать кобылу.

– Чего не видит?

Все три женщины замерли, услышав глубокий баритон. Глаза Юстасии испуганно расширились, когда она посмотрела в дальний конец конюшни. Ее лицо было достаточно выразительным, чтобы показать Аделе, что она безошибочно узнала голос. Господь, судя по всему, был не особенно расположен к ним в этот день. Сам король прибыл, чтобы взглянуть, что делает его дочь под руководством аббатисы.

Распрямив плечи, Адела покорно повернулась к Генриху и, не замечая его спутников, с трудом улыбнулась:

– Король Генрих, милости просим.

Монарх кивнул аббатисе, но все его внимание было приковано к дочери. Она взглянула через плечо, и тревога на ее лице сменилась сияющей улыбкой.

– Папа!

Ответная улыбка появилась на лице Генриха, но тут же исчезла, когда он увидел, что происходит.

– Что, черт возьми, ты делаешь в конюшне, девочка? Да еще в мужской одежде! – Он сердито посмотрел на Аделу. – Я что, настолько мало плачу вашим людям, что нельзя нанять грума? Вы что, назло мне заставляете мою дочь работать с животными?

– Ах, папа, – засмеялась Розамунда, совершенно не замечая его гневных возгласов. – Ты же знаешь, что я сама так решила. Мы все должны что-то делать, и я предпочла конюшню мытью полов в монастыре.

Последние слова она произнесла рассеянным шепотом и вновь вернулась к своему занятию. Любопытство заставило Генриха подойти поближе:

– Что ты делаешь?

Розамунда взглянула на него; тревога явно читалась на ее лице.

– Кобыла пытается разродиться уже второй день. Она теряет силы. Боюсь, она погибнет, если мы не поможем ей. Но я никак не могу вытащить жеребенка.

Сдвинув брови, Генрих взглянул на руки дочери, по локоть исчезнувшие в чреве кобылы, и ужас отразился на его лице.

– Да ведь ты… что… ты…

Услышав это растерянное бормотание, Розамунда вздохнула и спокойно объяснила:

– Жеребенок лежит задними ножками вперед. Я пытаюсь перевернуть его, но никак не могу найти голову. Услышав это, Генрих приподнял брови:

– Разве кобыле не повредит то, что ты в ней так копаешься?

– Не знаю, – честно ответила Розамунда, пытаясь проникнуть еще глубже. – Но и мать, и жеребенок погибнут, если им не помочь.

– Конечно… – Хмуро посмотрев в спину дочери, Генрих сказал: – Пусть это сделает… э… – Он взглянул в сторону монахини, которая снова была рядом с Розамундой,

– Сестра Юстасия, – подсказала леди Адела.

– Да. Сестра Юстасия. Пусть этим займется сестра, дочка. У меня мало времени и…

– О, я не могу допустить этого, папа. Сестра Юстасия может запачкать рукава своей сутаны. Это не займет много времени, я уверена, и тогда…

– Плевать я хотел на рукава сестры Юстасии! – прорычал Генрих, шагнув вперед, чтобы оттащить дочь силой, если понадобится, но ее умоляющий взгляд остановил его. Как она была похожа на свою мать, которой Генрих ни в чем не мог отказать! Как, впрочем, и дочери.