Страница 32 из 51
Мне повезло, далеко в поле я заметил всадника, сбившегося с пути. Лошадь кружила почти на месте, хотя до прямой дороги было рукой подать. Но из-за густого снега и темноты не было ничего видно и в двух шагах. Мои же глаза прекрасно видели в темноте. Я сделал вираж, как коршун, сложил крылья и бросился вниз, сбив всадника с лошади. Он замерзал и даже не пытался сопротивляться, зато вредная кобыла заржала так, словно на нее напали черти, и понесла. Всадник запутался ногой в стремени, и она поволокла нас по глубокому снегу, оставляя широкий вспаханный след. Тогда я когтями отрезал ему ногу. Мои замечательные острые когти легко прошли сквозь сапог, разрубили сухожилия и мышцы, и я приник к сладостному источнику, чутьем угадав артерию на его шее. Не могу передать вам чувство необыкновенного счастья, когда его теплая кровь заструилась в мое нутро. Я предполагал нечто подобное, но действительность превзошла мои самые смелые ожидания. Не знаю, как называется такое состояние, но оно сравнимо с действием кубка хорошего вина (хотя упоение вином неизмеримо слабее).
В ту ночь я еще долго летал, наслаждаясь своими способностями. Но с первым лучом солнца почувствовал, что силы оставляют меня, а в членах появилась скованность. Боясь оказаться распростертым и беззащитным посреди снежного поля, я направился к небольшой группе деревьев, и, раскопав когтями снег и землю, пристроился между корнями. В то время я еще не знал, что солнце не только вызывает паралич, но является смертельным врагом моей новой сущности, однако инстинкт подсказал мне, что нужно делать. Лежа в неподвижности под землей, я, тем не менее, не терял способности мыслить. Наоборот, я перестал отвлекаться и смог полностью погрузиться в размышления. Лежа в летаргическом оцепенении, я анализировал свои новые способности, вспоминал предыдущую, человеческую, жизнь и прошедшую ночь, мою первую ночь вампира. И вот что я понял: изменения коснулись не только моей наружности, но и произошли внутри. Человек во мне умер. Вместе с ним пропали все моральные и нравственные нормы и заповеди, с рождения забивавшие мою голову. Теперь их место внутри меня заняла хладнокровная и расчетливая сущность. Хорошо, правильно, для меня было то, что выгодно прежде всего мне. Пропала необходимость в семье, в друзьях, в любви. Впервые, я ощутил, что могу быть полностью самодостаточным, ни от кого не зависеть не только в материальном, но и в духовном плане. Неподвижно лежа между корнями деревьев, я представлял себе, как убиваю мать, отца, сестру, убиваю и пью их кровь. И ни одного чувства не всколыхнулось в моей душе. Они для меня перестали быть родными, а стали всего лишь пищей, теплыми и мягкими мешочками с кровью, существующими лишь для того чтобы я насытился. Возможно, это звучит страшно, но я чувствовал, что так, как я рассуждаю – не прикрываясь ложной моралью, – правильно. В конце концов, я же не человек. И там, в роще, где-то на западных окраинах родной Венгрии, занесенный снегом я навсегда отрекся от своей человеческой сущности. Другими словами, я освободился. И так легко стало в этот момент, будто я сбросил тяжелую ношу, гнетущую меня всю жизнь. Сбросил и разогнулся, с наслаждением выпрямив спину.
– Фил! – раздался окрик.
Фил, вырванный из мучительного и тяжелого сна, вздрогнул и открыл глаза. Через секунду после пробуждения он уже не мог рассказать свой сон. Видение улетучилось тотчас же, но гнетущее чувство осталось. По скрипучей лестнице к нему поднимался опекун.
– Фил! Филипп! – звал он негромко, уверенный, что мальчик уже проснулся, – Анна пришла за тобой. Вы собирались сегодня в больницу.
Да, конечно, Фил об этом помнил. Сегодня они собирались навестить маму в больнице, куда она попала после смерти отца. Фил долго ждал момента, когда его пустят к маме, но сейчас неясная дрожь пробирала его, словно он боялся того, что увидит. Какая она сейчас? Он много наслушался про психов, в школе не упускали случая рассказать про то, какие они ужасные. А главное – они не узнают близких… Больше всего Фил боялся, что Алекс не узнает его, равнодушно отвернется. Фил боялся этого момента – это означало бы, что он остался совсем один. Он и Магги – одни в огромном-преогромном мире.
– Уже одеваюсь, – крикнул он в сторону закрытой двери, которая словно по волшебству тут же отворилась.
Иштван Беркеши возник на пороге как всегда бодрый и без малейших признаков долгого сна на лице. Мальчик не мог понять, как удается Иштвану с утра выглядеть столь свежим. Он никогда не видел опекуна усталым или сонным. Уходя спать, он всегда проходил мимо библиотеки, где видел его, склоненным над письменным столом. Даже очень рано опекун бывал тщательно одет и выбрит, словно давным-давно уже проснулся. Внезапно Фил ощутил горячую признательность к Иштвану. Нет, они с Магги не одни. Не одни, пока есть Иштван. Он, как скала, всегда рядом, всегда невозмутим, силен, и на него всегда можно положиться во всем. Фил посмотрел на венгра, и нужные слова пришли ему в голову. Иштван – его настоящий друг.
– Вставай, лентяй, – сказал венгр улыбаясь. – Анна долго ждать не будет.
Фил сунул под подушку руку и убедился, что тетрадь находится на месте, хотя в какой-то момент ему показалось, что это был сон, и никакого дневника он не находил.
– Сейчас, – ответил он, зевая и потягиваясь, – уже одеваюсь.
Как только Беркеши, всегда очень вежливый и тактичный, скрылся за дверью, Фил схватил тетрадь и спрятал ее на полке за учебниками. Лишь после этого он отправился умываться.
Анна сидела в столовой с чашкой утреннего кофе, который в этом доме подавался в одно и то же время вне зависимости от того, находились ли желающие его пить или нет. Точно так же незаметно делалась вся работа по дому. Незаметно. Да, но зато за две недели Фил не слышал, чтобы хозяин повышал голос на кого-то из слуг. Они прекрасно знали свои обязанности.
– О, вот и маленький Карми, – воскликнула Анна. – Ты хочешь увидеть свою мамочку?
Фил очень хотел увидеть мамочку и в то же время совсем не желал отправляться в больницу вместе с Анной. Она казалась ему фальшивой и злобной особой, хотя ни разу еще себя так не проявила. Но мы-то знаем, что просто так ничего не бывает. И Фил прекрасно понимал, что если человек производит какое-то впечатление, то чаще всего это впечатление правильное. Фил всегда доверял своей интуиции и умению разбираться в людях. Хоть он и не называл представление о человеке, которое у него возникало, интуицией, но факт остается фактом – Фил в людях разбирался, и Анна ему не нравилась. Очень.
Впрочем, все дети отчасти фаталисты, поэтому Фил лишь вздохнул, подумав о перспективе полдня провести под назойливым вниманием домоправительницы. Нервы мальчика были напряжены из-за предстоящей встречи с Александрой. Он не представлял себе, какой увидит мать, да еще в этом жутком месте – психиатрическом отделении больницы святого Игнация.
Филу приходилось бывать в этой больнице. Однажды он потянул мышцу на ноге, и тогда веселый врач наложил на нее фиксирующую повязку. Больница была современная и светлая, персонал – улыбчивый и разговорчивый. Больница располагалась на огромном участке земли, в парке, где там и сям прятались среди деревьев небольшие двухэтажные корпуса. Но в самой глубине парка был построен высокий каменный забор, вокруг которого не росло ни единого деревца. Из-за него можно было увидеть лишь верхний этаж большого темного здания постройки еще середины прошлого века. Оно разительно контрастировало с остальными корпусами, которые были перестроены под требования современной медицины. Здание психиатрической лечебницы было весьма неприглядным, краска на фасаде местами облупилась, обнажая осыпающуюся серую кладку. Окна, видневшиеся из-за забора, были забраны надежными решетками из толстых прутьев. Мрачное здание лечебницы, словно темный замок безумного злодея, царило над парком.
Сегодня им предстояло оказаться за этим забором.
Анна подвела его к маленькой зеленой дверке и энергично нажала на кнопку звонка. Где-то далеко-далеко раздался звон, или это лишь показалось Филу, который напряженно ожидал звука, похожего на сирену полицейской машины. Представления Фила о психиатрии, и особенно о психических расстройствах были почерпнуты из фильмов ужасов, которые он иногда смотрел тайком от родителей. Кроме того, его сверстники, узнав, о том, что его мать попала в гости к святому Игнацию, не преминули обстоятельно рассказать о диких криках, доносящихся по ночам из-за толстых стен лечебницы, о непонятных опытах, каковые якобы проводят над больными врачи. Варварский метод лечения электрошоком, действительно применявшийся на заре лечения психических расстройств, выглядел детской шалостью по сравнению с тем, куда заводило Фила его богатое воображение. Все, что относилось к психиатрии, в его голове связывалось с шумом, гамом, опасностью и страхом. Ему представлялось, что в лечебнице сумасшедшие не только пациенты, но и врачи, и санитары, словно безумие заразно и передавалось как какой-нибудь грипп. Фил представлял, что сумасшествие навсегда угнездилось в стенах, мебели и желтом линолеуме, которым был покрыт пол больницы. Мальчик и сам толком не мог объяснить, почему больничный пол должен быть обязательно застлан линолеумом. Но его воображение, не на шутку разыгравшись, представляло ему именно такую картину: пол, покрытый бледно-желтым линолеумом, собравшимся в бугры, голые лампочки, свисающие с потолка, в углах – плесень и паутина, а зеленая кафельная плитка на стенах покрыта бурыми разводами, оставшимися от засохшей крови. Врачи обязательно были психами, самыми главными психами во всех этих историях. И вот сейчас ему нужно было переступить через порог, а точнее, переступить через себя, чтобы войти туда.