Машины зашумевшего времени

Сосуществование вариантов в «разветвленных» стихотворениях Некрасова создает визуальное выражение не-единственности любого смысла. Сам поэт связывал образ двух «русел» стихотворения с взаимодействием двух полушарий головного мозга — очевидно, под влиянием известной книги Вяч. Вс. Иванова об асимметрии полушарий и знаковых систем[975]. Некрасов использовал этот прием и для демонстрации множественности переживаний от события, и для того, чтобы продемонстрировать столкновение разных дискурсов осмысления действительности — например, религиозного и политического.

В целом можно сказать, что российский концептуализм в 1970-е годы пришел к монтажу не просто аналитическому, но психологизированному и темпорализированному, то есть «овремененному». Каждый из элементов монтажного образа, оставаясь анонимным, приобретал особого рода индивидуальность — того дискурса, который в нем был воссоздан, развенчан, спародирован и наделен воображаемой субъективностью — подобно тому, как карточки зрелого Рубинштейна позволяют «достроить» ситуацию и типажи участников диалога по одной только фразе вроде: «Кто не храпит? Ты не храпишь?», «Так и сказал: „Из КГБ“?» или «Причин на самом деле несколько. Во-первых, сама система…»[977].

Такое созидание «воображаемых голосов» в концептуализме было с необходимостью дополнено другим методом — созданием единообразных серийных композиций, в которых разные голоса, напротив, оказывались уравнены и стандартизированы. Наиболее радикальный эксперимент в организации таких серий — поэма Андрея Монастырского «Поэтический мир», стилистику которой Д. А. Пригов позже сравнил с серийным изготовлением порций еды в японском фаст-фуде[978].

Мао, Маяковский, монтаж: эксперименты западного авангарда 1960-х

Российская неофициальная культура в конце 1960-х и в 1970-е годы развивалась почти синхронно с инновативными движениями в странах Запада. Российские художники знали, хотя большей частью понаслышке, об эстетических экспериментах, осуществлявшихся по ту сторону «железного занавеса». И хотя влияния новейшего западного искусства в советском контексте переосмысливались и перерабатывались, можно говорить о некоторых общих тенденциях.

На протяжении 1960-х годов в США формировалось концептуальное искусство. Впервые слово «concept art» (еще не «conceptual») было введено в качестве нового термина американским музыкантом-авангардистом, художником, философом и общественным деятелем Генри Флинтом (р. 1940) в эссе, написанном в 1961 году[979] и опубликованном в авангардистском альманахе «Антология непредвиденных операций» в 1963-м[980]. На протяжении 1960-х к движению концептуального искусства присоединился целый ряд художников: Джозеф Кошут (р. 1945), ставший впоследствии самым известным концептуалистом, Лоренс Вайнер (р. 1942), британская арт-группа «Art & Literature», состоявшая из четырех человек и основанная в 1967-м, и другие. В 1967–1969 годах художник Сол ЛеВитт (1928–2007) обнародовал еще два манифеста — «Абзацы о концептуальном искусстве» и «Фразы о концептуальном искусстве»[981].

Важнейшей задачей искусства американские концептуалисты считали исследование языков, на которых произведение искусства обращается к зрителю и выражает идею, придуманную художником. Впервые в истории искусства концептуалисты сделали предметом изображения и рефлексии тот момент восприятия и переживания образа, в который знаковая составляющая, имплицитно присутствующая в каждом образе (ибо человеческое восприятие семантично по своей природе[982]), «отслаивается» от него и получает самостоятельное бытование — или, наоборот, тот момент, когда языковая структура начинает в человеческом сознании производить невербальный образ. Открытие этой промежуточной зоны как пространства, с которым может работать искусство, оказалось очень значимым в условиях «экспансии знаков», порожденной развитием общества потребления и массмедиа.

То, как концептуалисты представляли себе игру с «расслоением» языка и образа, хорошо видно на примере одного из самых известных произведений этого движения — инсталляции Дж. Кошута «Один и три стула» (1965). Рядом со стулом, стоящим в музейном зале, висят фотография этого же стула в натуральную величину и таблица, на которой скопирована в сильно увеличенном виде статья «Стул» («Chair») из толкового словаря английского языка.

В манифестах Флинта и ЛеВитта не упоминаются ни монтаж, ни аналогичные ему принципы. Однако из самих принципов концептуализма логически следует монтаж совершенно конкретного вида — аналитический. Любое концептуалистское произведение (и американское, и советское, и какое бы то ни было еще) основано на явно или скрыто выраженном конфликте визуальных языков или дискурсов, использованных в произведении, — и тех, которые должны были бы в нем использоваться в соответствии с социальными и культурными конвенциями. Например, Дж. Кошут выставлял во второй половине 1960-х в качестве картин сильно увеличенные фотокопии статей из толковых словарей («Water», «Type», «Sisyphus», «Form»)[983] — но напечатанные, как негатив, белыми буквами на угольно-черном фоне (цикл «Art As Idea As Idea»). Здесь использовались не только наличный визуальный язык, но и два подразумеваемых, и созданный Кошутом образ конфликтовал с обоими этими «виртуальными языками»: 1) привычно предполагать, что на картине будет изображен предмет, а не его описание, 2) привычно предполагать, что «служебный» текст — как, например, в словаре — печатается черными буквами на белой бумаге. Здесь же картинка заменяется текстом, но и текст обнаруживает необычные визуальные признаки, оказываясь таким образом объектом, промежуточным между «обычным» текстом и невербальным фотографическим или живописным образом.

Концептуалисты регулярно использовали не только скрытый конфликт языков, но и их столкновение в монтажном образе, как, например, «Один и три стула», а в более поздних работах — издевательский «пересказ» такого конфликтного паратаксиса. Подобным «пересказом» можно считать работу одного из основателей американского концептуализма, Лоренса Вайнера, созданную в 2005 году. На стену арт-центра Уолкер в Миннесоте Вайнер нанес огромную надпись: «Кусочки и осколки, положенные рядом, чтобы создать впечатление целого» («Bits & pieces put together to present a semblance of a whole»)[984]. Буквы в словах «кусочки» и «осколки» прорисованы контуром внутри белой заливки, а в остальных словах — написаны обычным образом, то есть перед нами — два контрастных типа записи.

975

Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М.: Советское радио, 1978.

976

Цит. по изд.: Некрасов Вс. Стихи. 1956–1983. Вологда: Библиотека московского концептуализма Германа Титова, 2012. С. 523. Константин Богатырёв (1925–1976) — поэт, переводчик немецкой литературы. Сын выдающегося филолога-фольклориста Петра Богатырёва (1893–1971), жившего за границей и вернувшегося в СССР в 1940 г. Участник Великой Отечественной войны, воевал на фронте. В 1951 г. арестован по сфабрикованному политическому обвинению, отбывал срок в ГУЛАГе. В 1956 г. освобожден. Публиковал переводы из Р. М. Рильке, Э. Кестнера и многих других немецких писателей XVIII–XX вв. Принимал участие в правозащитном движении. 26 апреля 1976 г. неизвестные убили Богатырёва ударом тяжелого предмета на пороге его квартиры в «писательском» доме в Москве. Некоторые обстоятельства (в подъезде был выключен свет, отсутствовала вахтерша, всегда сидевшая внизу, убитый не был ограблен и т. п.) привели московских диссидентов к мысли, что за преступлением стоит КГБ. Похороны Богатырёва, на которых присутствовали, по оценкам КГБ, не менее трехсот человек (в их числе А. Д. Сахаров, И. Р. Шафаревич, Л. К. Чуковская, Ю. М. Даниэль, Е. А. Евтушенко, Б. А. Слуцкий, В. П. Аксенов, В. Н. Войнович, Б. А. Ахмадулина, А. П. Межиров…), превратились в политическую манифестацию: некоторые ораторы прозрачно намекали на роль спецслужб в гибели писателя. См. справку, написанную для членов ЦК КПСС тогдашним руководителем КГБ: Андропов Ю. В. О похоронах литературного переводчика К. П. Богатырева / Публ. З. Водопьяновой, Т. Домрачевой, Г.‐Ж. Муллека // Вопросы литературы. 1996. № 1 (http://magazines.russ.ru/voplit/1996/1/docum.html). Цитируемое стихотворение Вс. Некрасова было написано, скорее всего, вскоре после этих похорон.

977

Примеры, как и методология анализа, взяты из раздела о творчестве Рубинштейна в статье: Зорин А. Муза языка и семеро поэтов // Дружба народов. 1990. № 4. С. 240–248.

978

Пригов Д. А. Машина осмысления [Предисловие] // Монастырский А. Поэтический мир. М.: Новое литературное обозрение, 2007. С. 5–11.

979

См. его мемуарно-аналитическую статью 1994 года: Flynt H. The Crystallization of Concept Art in 1961 // Персональный сайт Генри Флинта (http://www.henryflynt.org/meta_tech/crystal.html).

980

Flynt H. Essay: A Concept Art (Provisional Version) // Anthology of Chance Operations / Ed. by J. Mac Low and La Monte Young. New York: Jackson Mac Low & La Monte Young, 1963. Без пагинации.

981

LeWitt S. Paragraphs on Conceptual Art // Artforum. 1967 (June). Vol. 5. No. 10. P. 79–83; Idem. Sentences on Conceptual Art // O to 9 (magazine, New York). 1969. No. 5. Об истории движения см.: Buchloh B. H. D. Conceptual Art 1962–1969: From the Aesthetic of Administration to the Critique of Institutions // October. 1990 (Winter). Vol. 55. P. 105–143; Rewriting Conceptual Art / Ed. by M. Newman and J. Bird. London: Reaktion Books, 1999.

982

См. об этом: Гибсон Дж. Дж. Экологический подход к зрительному восприятию / Пер. с англ. Т. М. Сокольской под ред. и с предисл. А. Д. Логвиненко. М.: Прогресс, 1988. Гибсон пишет: «Для понимания картины необходимо, во‐первых, прямое восприятие поверхности картины и, во‐вторых, непрямое осознание того, что на ней нарисовано» (Там же. С. 408). Концептуалисты указывали своими произведениями на события, которые могут происходить в ментальном пространстве при непривычном соотношении образных, фактурных и семиотических элементов изображения.

983

Так, например, картина «Water» имеет размер 121,9 × 121,9 см., что создает довольно необычные условия для восприятия.

984

Официально эта работа так и называется — «Bits & Pieces Put Together to Present a Semblance of a Whole».