Страница 2 из 3
— Ты сможешь обойтись без меня, — сказал он.
— Ну конечно, теперь-то, когда все идет так гладко, и с молодыми талантливыми сотрудниками. Давай, бери отпуск. — Хорнер смял сигарету в пепельнице и посмотрел на него сузившимися глазами. — Но мне бы хотелось, чтобы ты мне рассказал, что же с тобой такое.
— Честно говоря, — сказал Бенруд, — именно за этим я и позвал тебя сегодня.
Хорнер ждал.
— Отравление бериллием, — сказал Бенруд.
— Что? — вскричал Хорнер, резко выпрямившись, так что чуть не перевернул пепельницу.
— Смертельная доза, — сказал Бенруд. — Легкие полностью поражены, и процесс распространяется быстрее, чем когда-либо было зарегистрировано в подобных случаях. Так мне было сказано.
— О нет, — прошептал Хорнер.
— Очевидно, несколько месяцев назад я вдохнул дьявольское количество бериллиевой пыли, — сказал Бенруд.
Он допил свой виски, встал и пошел к бару, чтобы налить еще. В течение нескольких секунд единственными звуками в комнате были звяканье, плеск и бульканье; а за окном, там, где мерцала бухта, почему-то наводил тоску шум проезжавших автомобилей.
— Но — бога ради, дружище!
— Естественно, доктор хочет, чтобы я лег в больницу, — сказал Бенруд. — Я не понимаю этого. А ты, Джим? Никакого лечения не существует. Просто лежать там, кашлять и тратить тысячи долларов.
— Христа ради, Гарри! — Хорнер вскочил и стоял, расставив ноги, будто готовясь к схватке. — Если тебя это волнует, то, Христа ради, у меня есть деньги!
— И у меня тоже, — признал Бенруд спокойным тоном. — И лаборатория может позволить себе заплатить за меня. Но может ли себе позволить это моя семья в течение месяцев, может быть, года или двух, пока я буду умирать? И могу ли я?
— Гарри, — пробормотал Хорнер, — ты уверен? Доктора ведь могут ошибаться. Я не могу понять, как…
— Я тоже сделал анализы своей мокроты. — Бенруд вернулся на свое место. Бессонница осталась сейчас только привкусом во рту, мозг работал с обостренной чувствительностью. Но спина болела, и сесть на кушетку было облегчением.
— Садись, Джим.
Тот опустился в кресло. Они молчали. Хорнер, очевидно, почувствовал тлеющую между пальцами сигарету; он выругался себе под нос и глубоко затянулся. Свободной рукой поднял стакан с виски и с шумом глотнул.
— Я никогда не был сентиментальным или религиозным, — улыбнулся Бенруд. — Наша жизнь есть результат некоторых случайных химических реакций миллиард лет назад. Это все, что мы имеем, и мы не обязаны держаться за нее, если в результате другой случайности она потеряла смысл.
Хорнер облизал губы.
— Мост через Золотые ворота? — спросил он резко.
Бенруд пожал плечами.
— Я найду подходящий способ.
— Но… Я хочу сказать…
— Давай теперь поговорим о деле, — сказал Бенруд. — Поболтать мы сможем потом. Мойра, естественно, наследует мою долю, но у нее совершенно нет делового чутья. Ты позаботишься о ней и о детях, да?
— Да, — прошептал Хорнер, — боже, конечно, позабочусь.
— Знаешь, — сказал Бенруд, — в общем, я склонен этому верить. И ты все еще любишь ее. Почему ты не женился все эти годы?
— Но подожди, — начал Хорнер, — подожди, сейчас не время для… — Он откинулся на спинку. — О'кей, — вздохнул он, — говори, как считаешь нужным, Гарри.
Бенруд, нахмурившись, смотрел в свой стакан.
— Беда вот в чем, — продолжал он. — Я ошибался в характерах раньше. И могу очень легко ошибиться опять. Из тебя может получиться великолепный муж и изверг-отчим. Я никогда не любил рисковать.
Он бросил быстрый взгляд на Хорнера. Тяжелое лицо компаньона покраснело, и рука плотно сжалась в кулак. Но он сдержался и ничего не сказал.
— Как ты говоришь, — напомнил ему Бенруд, — наши очень знающие сотрудники сумеют вести дела лаборатории без нас обоих.
Хорнер опять выпрямился. Его голос в середине фразы сорвался:
— К чему ты ведешь?
Бенруд перекатил во рту виски. «Хороший продукт, — подумал он. — Если кельты ничего другого и не сделали, то они внесли свой вклад в цивилизацию виски, Джеймсом Стефенсоном и каноническими постулатами Гамильтона. Это наследие сделает честь любой нации».
— Я искал причину моих неприятностей, — сказал он. — Ты помнишь это, да? Я не признавался, что ищу конкретно бериллиевую пыль, но я проверил каждый сосуд, респиратор и все остальное, что только могло прийти в голову. Полезное дело в любом случае. Мы действительно имеем под рукой опасные компоненты. — Он помедлил. — Я ничего не нашел.
— Да, но это могла быть какая-то странная случайность, — сказал Хорнер. Хладнокровие вернулось к нему — если он в самом деле терял его.
— Методичные люди, подобные мне, редко подвергаются странным случайностям, — заявил Бенруд, — хотя наверняка полиция будет вынуждена принять это объяснение по прошествии столь долгого времени.
— Но что еще… Гарри, ты знаешь, я сожалею обо всем этом, но если ты настаиваешь на обсуждении причины — то что еще могло вызвать это?
— Я спрашивал себя об этом, — сказал Бенруд. — И потом я вспомнил случай семимесячной давности, когда у меня была обычная ангина и ты уговорил меня попробовать аэрозоль, с которой экспериментировал какой-то химик из Лос-Анджелеса; ты дал мне баллончик, заполненный ею. Мутная жидкость. Я не мог заметить коллоидные частицы.
Хорнер снова вскочил на ноги, стакан при этом упал, и кубики льда рассыпались по ковру.
— Что за чертовщину ты несешь? — воскликнул он.
— Я вспомнил, как ты настаивал, чтобы я продолжал впрыскивание до тех пор, пока пульверизатор не опустеет, даже если горло очистится раньше, — сказал Бенруд. — А потом ты попросил баллончик назад. На что тебе эта двухгрошовая пустяковина?
— Господи, — прошептал Хорнер. — Ты не в своем уме.
— Возможно. — Бенруд отхлебнул еще один большой глоток. Он старался не двигаться. Этот здоровяк сумеет скрутить его в два счета, если потребуется. — Зачем тебе нужен был этот пульверизатор? — спросил он. — Где он сейчас? Кто этот твой друг-химик и где он живет?
— Я… Послушай, Гарри, ты болен. Давай я помогу тебе лечь в постель.
— Дай мне имя и адрес этого парня, — улыбаясь, сказал Бенруд. — Я напишу, и, если он ответит, я униженно попрошу у тебя прощения.
— Он умер, — сказал Хорнер. Он стоял, сжав кулаки, и смотрел на Бенруда немигающим взглядом.
— Ну что ж, скажи мне по крайней мере его имя и адрес. Живой или мертвый, все равно нужно проверять. В конце концов, Джим, я хочу быть уверенным в отношении будущего опекуна моей семьи.
Хорнер ударил кулаком в ладонь другой руки. Губы его растянулись, обнажив крупные, ухоженные зубы. Хорнер всегда был необычно внимателен к своему великолепному телу.
— Я говорю тебе, ты бредишь, — сказал он. Он постоял мгновение, размышляя.
— Так чего же ты хочешь? — резко спросил он.
— Доказательств относительно химика.
— Какого химика? Никто не упоминал никакого химика. Ты болен, и ты бредишь.
Бенруд вздохнул. Он вдруг опять почувствовал себя очень усталым.
— Давай оставим этот вздор, — сказал он. — Я знаю, какие ощущения при лихорадке. У меня ее нет.
Хорнер стоял неподвижно, его свободная спортивная рубашка собиралась в складки при дыхании, незатрудненных вдохах и выдохах здоровых легких. Наконец он сказал, глядя в сторону:
— Ты вполне можешь все это забыть, Гарри. Этого нельзя доказать, ты ведь знаешь.
— Я знаю, — сказал Бенруд. — Если бы я рассказал об этом, ты бы смог убедить Мойру, что мой мозг так же разложился, как и легкие. Я не хочу, чтобы она помнила меня таким.
Хорнер опять сел. Бенруду было бы легче продолжать, если бы тот проявил проблеск скрытого удовлетворения, но с таким лицом Джим вполне мог сидеть за покерным столом в одной из тех ночных игр, которые у них бывали раньше. Бенруд кашлянул, все взорвалось у него внутри, и он подумал, что сможет скоро с этим покончить.
— Мне жаль, — сказал Хорнер тусклым голосом.
— Мне тоже, — просипел Бенруд. И, помолчав, добавил: — Но я человек и хочу возмездия. Было бы хорошо, если бы тебя признали виновным. В Калифорнии за предумышленное убийство дают газовую камеру — изысканный садизм. Ты никогда не признал бы себя виновным, как бы плохо все ни складывалось; ты прошел бы сквозь всю процедуру до конца.