Поэтические поиски и произведения последних лет

ШЕСТАЯ ЗАПОВЕДЬ

В ночь,                         бессонницей обезглавленную, перед казнью                         моей любви я к тебе простираю                                   главную заповедь:                   «Не убий!» Не убий                ни словом,                               ни взглядом! Ни вдали,                    ни когда мы рядом. Беатриче,                        Лаура,                                     Лючия, — адом Данте                     и всем, что мучило, и дуэлью                     среди снегов, и шинелью,                  снятой с него секундантами                           на опушке, на могиле, —                           Наталия Пушкина, заклинаю,               ступни обвив: не убий,                   не убий любви! Ни открыто,                      ни мысленно не убий! Ни безжалостию,                          ни милостыней не убий! Лаура моя,                     дорогая моя, целуемая                  и ругаемая, но под солнцем и звездами                                              лучшая, Беатриче,               Наталия,                               Лючия, милосердная                         и жестокая, аще столько я претерпел                   в сей День седьмый, умоляю тя:                       не убий! Не сбивавшего                              цвет с растения, не замешанного                         в растлениях и в терзавших                        Спасителя                                            терниях, не виновного —                              не убий! Умоляю тя: пощади                 во мне                                дитя! Не казни                      своего дитяти — сердца               в люльке моей души, не круши его,                          не убей, как нельзя казнить                                 голубей. Не должна                      подлежать петле белка,               дремлющая в дупле, и стучащий о древо дятел,            и катающийся у ног щенок, кенгуренок,                 залегший в чрево, и скользящий травою                                        уж, и дельфин,                    мореходец быстрый, и червяк дождевой                               у луж не должны                подлежать убийству, — пусть живут, пусть летят,                           плывут… А любовь —                      ведь твое дитя, — не казни,                 умоляю тя! В смертной камере                          одиночества и стеная                  наедине — при бессоннице,                 среди ночи встав, я хожу                от стены к стене, на тюремном полу                              в персти простираю к тебе                          персты… Ни одной обиды                        не помнящий, ожидающий                  скорой помощи, если я позову —                             «приди», ты приди                   и коснись груди, где любовь лепечет —                              «жива еще», и скажи: —                  Человек, гряди! Я гряду,                почти умирающий, подымая,                       как веки Вий, руки слабые,                        умоляющие: — Не убий любви,                                  не убий!..

«ЛЮБЕЗНОСТЬ»

Любезность —                         не любовь. А ну ее, «любезность»! Живут,                 не хмуря лбов, любезные — и бе́з нас. Лобзать                     и не любить? И лебезить при этом? Я не любитель                                  быть объятий их объектом. Спасающая нас любовь —               не резонерство, и в самый тяжкий час любезность                      резанет вас. Любезность —                    лишь под цвет любовей настоящих, — вбегающих                      чуть свет и для тебя не спящих; не смеющих                        тебя в опасный час покинуть, готовых                   хоть с себя жизнь,               как рубашку, скинуть Таких —                в нужде,                                в войне — хочу я видеть снова, не говорящих                             мне любезного — ни слова!