Страница 31 из 53
9 Уже исколоты прощаньем щеки, а спуск так короток с хребтов высоких. Уже растаяли мои товарищи у Пика Дальнего, у льдов нетающих, где вечным снегом чело увенчано вершин, навеки очеловеченных, Они — на поиски, а я — к той шири, где всеми строится наш мир вершинный. Теперь я шел по широким тропам, в гранитных толпах, где путь утоптан. Тропой прямою шел мимо яков, стоявших стадом, с их бахромой и пещерным взглядом. Шел полем маковым земного рая, красным, как праздник Первое мая… Все ближе к жизни я шел, все ниже — в хлопчатник, в заросль, где хлопотали уже девчата, от зноя маясь. Но мне казалось: я подымаюсь над снегом нитяным цветов красивых, всему увиденному шепча спасибо. Спасибо, тропы, спасибо, броды, что нас торопят в чертог природы, камням спасибо, висячим глыбам, и льдам нетающим, и массам снега. Тебе спасибо, приход усталости вблизи ночлега. Спасибо доброму, простому слову, упреку вовремя, пусть и суровому. И вам, отроги, и вам, просторы, и вам, дороги, и вам, шоферы, и вам, пушины, что нежно собраны в тюки богатства. И вам, вершины, делам подобные, словно масштабы, куда мечта бы могла взобраться! Спасибо поиску всего, что снится, спасибо поезду и проводнице, и отворяющим все двери Родины в пути озябшим, и вам, товарищи, чьи руки поданы рукам ослабшим. Спасибо сварщику за эти вспышки с каркасной вышки. И метростроевке за метр прохода сырой породой. Друзьям без имени, что и на улице дадут нам руки, и вам, любимые, что так волнуются за нас в разлуке. Спасибо мастеру, который нежно врачует часики, и двум влюбленным, стоящим немо. И вам, участники моей поэмы, за человечную тревогу встречную в буране снежном, за жизнь без фальши, в борьбе суровой, за шаг ваш каждый вперед и дальше, в даль бесконечную, за вашу жажду вершины новой!
НА БЫЛИННЫХ ХОЛМАХ (1966–1970)
ТУМАН В ОБСЕРВАТОРИИ
Весь день по Крыму валит пар от Херсонеса до Тамани. Закрыт забралом полушар — обсерватория в тумане. Как грустно! Телескоп ослеп, на куполе капе́ль сырая; он погружен в туман, как склеп невольниц, звезд Бахчисарая. В коронографе, на холме, еще вчера я видел солнце, жар хромосферы, в бахроме, в живых и ярких заусенцах. Сегодня все задул туман, и вспоминаю прошлый день я как странный зрительный обман, мираж в пустыне сновиденья. Туман, а за туманом ночь, где звезды страшно одиноки. Ничем не может им помочь их собеседник одноокий. Темно. Не в силах он открыть свой глаз шестнадцатидюймовый. Созвездьям некому открыть весть о судьбе звезды сверхновой. Луну я видел с той горы в колодце чистого стекольца: лежали как в конце игры по ней разбросанные кольца. Исчезли горы и луна, как фильм на гаснущем экране, и мутно высится одна обсерватория в тумане. Я к башням подходил не раз, к их кругосветным поворотам. Теперь — молекулярный газ, смесь кислорода с водородом, во все проник, везде завяз, живого места не осталось. Туман вскарабкался на нас, как Крабовидная туманность. Вчера, когда закат погас, я с поднадзорным мирозданьем беседу вел с глазу на глаз, сферическим укрытый зданьем. Я чувствовал объем планет, и в Мегамир сквозь светофильтры мы двигались, как следопыты. И вдруг — меня на свете нет… Я только пар, только туман, плывущий вдаль, валящий валом, вползающий в ночной лиман, торчащий в зубьях перевалов, опалесцентное пятно вне фокуса, на заднем плане… И исчезаю — заодно с обсерваторией, в тумане…