Страница 17 из 97
– Какие дела привели вас в Ливонию, мессир де Мерикур? – спросила вдруг девушка на корявом французском и, подавшись вперед, оперлась подбородком на сплетенные пальцы.
Прежде чем Жульен успел ответить, барон с гневным изумлением дернул дочь за рукав.
– Что такое?! Что я слышу, фрейлейн Элиза? Так то ты показываешь свое воспитание? Кто, позволь узнать, разрешил тебе первой заговаривать с мужчиной? На каком языке ты с ним говоришь?
– Это французский, батюшка, – спокойно пояснила Элиза.
– Чтоб я больше не слышал его в своем доме! Хочешь показать ученость, говори по-шведски, или по-польски, или по-немецки, да хотя бы и на той же латыни, да так, чтобы тебя понимал твой отец!
– Хорошо, батюшка, – кивнула послушная дочь, пряча усмешку под ресницами.
– Так то. Так что ты там говорила?
– Я спросила господина де Мерикура, по каким делам он прибыл к нам в Ливонию…
– Господь всемогущий! Нет, эти девчонки сговорились свести меня с ума! Тебе-то что за дело до этого? А и правда, господин де Мерикур, чего это вам у нас понадобилось?
Жульен с видимым сожалением перевел взгляд с нежного лица Элизы на обрюзгшую багровую от жара и вина физиономию ее отца.
– Семейные дела, господин барон, – сухо ответил он.
Хозяина замка его слова явно не удовлетворили.
– Вот как? А какие же дела могут быть у вашей фамилии с нашими местами? Что-то я не слыхал о Мерикурах, хотя, видит Бог, здесь всякого народу побывало… И поляки, и шведы, и датчане, и германцы… Да и ваших соотечественников встречать приходилось… Нет, о Мерикурах я ничего не слышал! – решительно заключил барон, исподлобья оглядывая гостя.
Молодой человек с немного скучающим видом распустил шнуровку своего колета и неторопливо извлек из-за пазухи завернутый в тонкую кожу пакет.
– Что до моих дел, – заметил он небрежно, – то, полагаю, гораздо лучше меня о них расскажет вам господин фон Гойер в этом послании, которое он написал по моей просьбе для вас, господин барон. Надеюсь, ваши дочки простят меня за то, что не смогу удовлетворить их любопытства. Увы, дела эти столь скучны, что о них не подобает говорить в присутствии прекрасных дам.
Барон с ошарашенным видом взял пакет, растерянно переводя взгляд с него на Жульена и обратно. Эта растерянность весьма позабавила француза, но он по-прежнему сохранял невозмутимый вид.
Барон внезапно очнулся.
– Фон Гойер? Дитрих фон Гойер? Орденский казначей? – недоверчиво переспросил он.
– Да, кажется, именно эту должность он занимает.
– С чего это казначею писать мне?
– Ах, господин барон, полагаю, вам нужно прочесть послание… Впрочем, вы можете это сделать и после, мне не к спеху. Пока же я вынужден буду воспользоваться вашим гостеприимством…
– Ну, конечно же, мессир де Мерикур! – хором пропели обе барышни фон Зегельс, многозначительно переглянувшись между собой. – Разумеется, вы погостите у нас! Правда, батюшка?
– Да, да… – угрюмо отозвался тот, теребя в руках послание.
За столом воцарилось неловкое молчание.
– Мессир де Мерикур, вы много путешествовали? – спросила, наконец, Мартина. Ее сестра, словно утратившая к гостю всякий интерес, сидела с опущенными глазами и водила ладонями по коленям, разглаживая складки своего синего платья.
– Немного, мадемуазель, – учтиво ответил Жульен. – Моя семья, увы, ни на столько богата… Пока был жив отец, я находился при нем в нашем поместье в Савойе, но два года назад он умер и дела пришли в упадок. Милостивый герцог, помня о нашем родстве, не оставил мою мать, назначив ей пенсию, что до меня, то я, наконец, получил возможность исполнить давнее обещание, которое дал себе десяти лет от роду.
– Какое? – Теперь уже обе девицы смотрели на него во все глаза.
Жульен загадочно улыбнулся.
– О, ничего особенного! Сто лет назад мои родственники де Бре прибыли в Пруссию, дабы сражаться с литовскими язычниками. Один из них, мой прапрадед Гийом де Бре, даже участвовал в Танненбергском сражении и был там ранен и взят в плен. Оправившись от ран, он остался в Мазовии, ожидая выкупа, и, пока ждал, успел жениться на красавице польке. Ее звали Анна Елизавета. Говорят, ее сосватала моему прапрадеду сама мазовецкая княгиня.
– Так значит и в ваших жилах, мессир де Мерикур, течет польская кровь? – проскрипела родственница барона.
– Увы, мадам, Анна Елизавета умерла спустя год, и Гийом де Бре вернулся во Францию вдовцом…
– Какая жалость, – прошептала Мартина.
– Что вы, мадемуазель, не стоит расстраиваться. Мой прапрадед женился еще не раз и оставил после себя семь сыновей и три дочери. Это всего лишь эпизод, которым я хотел показать, что ваши северные края для меня не совсем чужие… Мои предки были людьми неугомонными. Пожалуй, не было ни одного крестового похода, в котором бы они ни поучаствовали. Больше всего я горжусь тем, чье имя ношу – Жульен, сир Сидонский, ходил в крестовый поход, седьмой по счету, и сражался рядом с самим Людовиком Святым. Он был владетелем одного из прекраснейших городов Иерусалимского королевства и воистину храбрейшим рыцарем того времени. О его военных походах и удачливости в бою ходили легенды. В ту страшную пору несметные полчища татар хлынули с востока, опустошая земли, подобно саранче. Часть их дошла до Египта, по дороге заняв Сирию. Однажды сир Жульен сделал набег на захваченные татарами территории и вернулся с большой добычей и пленными. Татары послали за ним большой отряд, но он всех их убил. Тогда татарский военачальник привел свои полчища к Сидону и осадил его. Много дней длилась осада. Часть города была уже разрушена. Сир Жульен проявил воистину французскую доблесть – он защищал стены до тех пор, пока все христиане Сидона не перебрались на маленький островок, куда татары, не имея кораблей, попасть не могли. Только потом он сам уплыл туда на генуэзской галере…
Сидящие за столом в молчании смотрели на молодого француза, вслушиваясь в бархатные интонации его негромкого голоса.
Элиза, сама того не замечая, перестала улыбаться и закусила губу. Ее пальцы судорожно стиснули скатерть. Лицо Жульена в ровном сиянии свечей казалось ей чудесным ликом героя рыцарских романов, сейчас вживую представшего перед ней. За его спиной она видела уходящую в глубь веков вереницу отважных воинов, сражавшихся за имя Христово. Потрясая копьями и щитами, они испускали воинственные кличи, вызывая на бой своих врагов, язычников и сарацин – их клинки были покрыты дымящейся кровью, латы погнуты, а плащи изодраны. Рука Создателя словно высекла их лица из твердого гранита – там, далеко в конце рядов, почти теряясь во тьме небытия, они были похожи на пустые безглазые маски. Но чем ближе, тем тоньше и изящнее становились их черты, тем благородней выглядела их осанка и изысканней манеры.
И девушка вдруг подумала, что вся эта воинская мощь и пыл потомственных крестоносцев были пронесены сквозь века лишь для того, чтобы в конце концов воплотиться в законченной, подлинно совершенной форме, в этом молодом потомке рыцарских родом – Жульене де Мерикуре, сидящем напротив нее. Глядя на его гладкое матово-смуглое лицо и блестящие волосы, ровным полукругом спускающиеся на лоб и уши, на прямую шею и разворот плеч, но больше всего – на изящные длинные пальцы, небрежно держащие кубок, она вдруг почувствовала, что хочет опуститься перед ним на колени, как перед статуей святого Георгия в церкви.
Задыхаясь, она прижимала руки к груди. Ее сердце билось тяжелыми неровными толчками, причиняющими боль. В одночасье он занял все ее мысли.
* Долг врача – лечить безопасно, быстро, приятно.
Позже, когда дамы удалились на свою половину, а следом серой тенью ускользнул капеллан, барон фон Зегельс, резко разодрав пакет, принялся читать послание казначея Ливонского ордена. В зал на минуту заглянул доктор Порциус с сообщением, что раненному брату Вильгельму была оказана всесторонняя помощью, от избытка которой рыцарь теперь спит сном младенца, но, получив в ответ от хозяина лишь угрюмый взгляд и сердитое ворчание, почел за благо сразу удалиться. Длинные полы его мантии прошуршали по каменным ступеням, и в трапезной воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине и тяжелым сопением барона.