Страница 94 из 101
С восточной части крепости доносилась стрельба, крики. Оттуда бежало несколько ратников.
— Стой! — закричала им Марина. — Вы куда?
— Москали жмут, не удержаться.
— Как вам не стыдно? А ну назад.
— Ваше величество, — заикнулся было Плещеев. Но Марина уже бежала к восточному фасу заборола. За ней трусцой следовали ратники, Плещееву ничего не оставалось, как тоже бежать за ней.
Появление на стене среди защитников женщины с пистолетом в руке подействовало на многих отрезвляюще.
— Как вам не стыдно! — кричала она. — Я женщина и не теряю мужества. А вы? Вы мужчины или тряпки?
Свистели пули и стрелы, но Марина даже не пригибалась, видимо, по неопытности не представляя всю степень опасности.
Под ее ободряющие крики осажденным удалось сбросить уже влезших на забороло москвичей и отогнать их.
Вечером Сапера выговаривал Плещееву:
— Как же вы допустили, что царица взбежала на забороло?
— Ее невозможно было удержать, когда она увидела струсивших ратников, — оправдывался Плещеев.
Князю Куракину не удалось взять Дмитров с ходу. Сделав несколько попыток, он принужден был отойти, поскольку не имел большого запасу пороха для ружей и пушек да и продовольствие кончалось.
Не лучше дела обстояли и у Сапеги. Вечером, собрав к себе сотников и хорунжих, он говорил им:
— Панове, мы понесли немалые потери, из-за чего жолнеры совсем пали духом. Сегодня, стыдно сказать, на восточной стене их возглавляла сама царица и во многом благодаря ее мужеству нам удалось отбить нападение. Противник пока ушел, не знаю, надолго ли. Нам надо воспользоваться предоставленной передышкой и запастись продовольствием.
— Где его взять, пан Сапега, в округе все деревни разорены и пограблены, — сказал Будзило.
— Я знаю об этом. Придется послать отряд до самой Волги, там вполне возможно удастся захватить купеческий струг с хлебом. И поведете этот отряд вы, Будзило. Фуражировка — дело для вас знакомое.
— Но для этого надо много людей.
— Я даю вам половину нашего отряда.
— Ну если половину, то, конечно, достанет.
— Постарайтесь не ввязываться в бои, помните, что вас ждут голодные товарищи, мы будем вас ждать здесь. Но если противник не даст нам отсидеться, пойдем на Волоколамск, ступайте за нами туда.
— А почему не на Тушино?
— Там сейчас нет царя, и я боюсь, что лагерь скоро распадется. Тем более что Скопин с армией уже близко, и Рожинский даже не попытается выйти против него.
— Почему?
— Хм, — усмехнулся Сапега. — Вы видели, какого пинка Скопин дал нам? Так что Рожинский вполне оценил его силу и даже пытаться не будет противостоять ей. Нынче у нас одна надежа — король с коронным гетманом Жолкевским. Только они, пожалуй, смогут остановить Скопина. Но они ныне по уши завязли под Смоленском.
— Им бы надо на Москву, — вздохнул Будзило.
— Жаль, Иосиф, что вы не коронный гетман, — съязвил Сапега. — Не сердитесь. Я, между прочим, тоже так думаю. Пала бы Москва, и Смоленск никуда бы не делся, открыл ворота.
Определив по карте направление для будзиловского отряда и назначив для отхода раннее утро грядущего дня, военачальники разошлись. К Сапеге пришел Плещеев.
— Ну как там наша амазонка? — спросил Сапега.
— Ее величество почивает. Притомилась.
— Признаться, я не ожидал от нее такой прыти.
— Я тоже, — согласился Плещеев. — Я что к вам пришел, воевода, царица хочет завтра ехать в Калугу.
— Но это же риск.
— Я ей тоже говорил об этом, она и слышать не хочет. Говорит: отобьемся.
— Ты гляди, как ей понравилось ратоборствовать, — усмехнулся Сапега. — Ну ничего, я завтра ее отговорю.
— Отговорите, Петр Павлович, только не сообщайте ей о нашем разговоре. А то будет еще сердиться на меня. А я ведь забочусь о ее безопасности.
Но Ян Сапега явно переоценил свои возможности и недооценил характер «амазонки». С утра он был занят отправкой отряда Будзилы. Сперва решили выкликнуть для этого добровольцев, полагая, что поход будет тяжелым, и поэтому принуждать здесь людей не надо. Но, видимо, сидение в крепости, на которую в любую минуту может напасть враг, было еще менее привлекательным. Добровольцами в поход вызвалось более половины гарнизона. Пришлось самому Сапеге вместе с хорунжим отбирать людей физически крепких и, что не менее важно, имеющих добрых коней. Будзило проверял даже холки у лошадей — не сбиты ли.
На все это было потеряно много времени. И вместо раннего утра выехали почти перед обедом. К этому часу и казаки Марины уже были в седлах и ждали ее выхода. Для царицы помимо заседланного коня были приготовлены сани, с полстью и тулупами, запряженные парой. Марина могла выбирать, ехать ли верхом или в санях.
Воевода Сапега, подъезжавший к ее ставке, понял, что несколько припоздал, поскольку царица уже стояла на крыльце в мужском платье, с саблей на боку и ей уже подводили коня.
Плещеев помог ей сесть на коня, подтянул под ее рост стремена.
— Ваше величество, позвольте поинтересоваться, куда вы собрались? — спросил, подъехав, Сапега.
— В Калугу к мужу.
— Я вам не советую сейчас ехать. В дороге очень опасно, Марина Юрьевна.
— А для чего у меня казаки?
— Но их мало.
— Ничего. Трехсот сабель с меня довольно.
— Тогда я вынужден буду просто задержать вас.
— Как задержать? — нахмурилась Марина.
— Я отвечаю перед державой за вашу жизнь.
— Вы в своем уме, полковник?
— Да. Я в своем уме, Марина Юрьевна.
— Меня — царицу — задерживать? — Женщина недобро сверкнула очами. — В таком случае я дам бой вашим ратникам и прорублюсь через них. Вы этого хотите?
Сапега понял, что совершил ошибку, начав говорить с ней в присутствии казаков: «На ней черт верхом поехал. И она сделает то, что обещает, дабы не уронить себя в глазах этой черни».
— Ну что ж, ваше величество, — вздохнул Сапега. — Видит Бог, что я предупреждал вас. Вы упорствуете. Счастливого пути.
— Спасибо, — сквозь зубы процедила Марина и тронула коня.
16. Королевский аппетит
Торжественный прием московского посольства у короля Сигизмунда III был назначен на 31 января 1610 года в предместье Смоленска.
Гофмаршал предупредил Салтыкова, что на приеме должно быть не более пятнадцати человек из всей делегации и что говорить могут только трое. И как можно короче.
Салтыков, как старший в посольстве, сразу принял решение:
— Я буду приветствовать короля и побуждать его к милостям. Вторым будешь ты, Иван, — сказал он сыну. — Ты станешь говорить от имени патриарха и всех иереев. И наконец, от Думы ты, Иван Тарасьевич, будешь просить на московский престол его сына Владислава.
— Хорошо, Михаил Глебович, — с удовольствием согласился дьяк Грамотин, понимавший всю ответственность своей миссии.
— А что я скажу от патриарха? — усомнился Иван Салтыков. — Приедет Филарет, пусть и говорит.
— Он, может, вообще сюда не доедет, — пронедужит долго и воротится в Москву. А за него, за нашу веру, сказать обязательно надо.
Вечером наедине Салтыков выговаривал сыну:
— Я тебе, дураку, самое главное слово назначил, за веру, а ты упираться: «А че я скажу?» Чтоб король опознал тебя, заметил. Неужто не понятно? У меня вторым говорить Рубец-Мосальский напрашивался, а я тебе, дураку, отдаю. А ты? Эх, молодо-зелено.
Король уже знал, с чем явилось московское посольство. Воротившись из Тушина, Стадницкий посвятил его величество в суть предстоящих переговоров.
— Ну и как, по-вашему, я должен с ними держать себя? Ведь, что ни говори, они никого не представляют, как я Понимаю: ни царя, ни самозванца.
— Они представляют русский народ и православие, ваше величество. И мне сдается, вам с ними надо быть предельно внимательным и ласковым. Ведь как вы с ними обойдетесь, будет назавтра уже известно в Смоленске.
— Вот тут вы правы, Станислав. Теперь еще вопрос. Рожинский только что прислал мне письмо, где настойчиво зовет меня к Москве. Ваше мнение?