Страница 3 из 20
Русь поделили по-братски. Все, что по правую сторону Днепра, досталось Ярославу, а по левую — Мстиславу.
Ярослав переживал, конечно, но он, поскольку был мудрым, понимал, что такие как Мстислав долго не живут. Он был прав. Как-то раз Мстислав вышел на охоту, разболелся и умер. Всё досталось Ярославу.
У Ярослава сыновей было меньше, чем у его отца, поэтому Русь он поделил на более крупные княжества. Тмутаракань относилась к Чернигову и была во владении князя Святослава, который отдал ее своему сыну Глебу.
Как мы уже заметили, дети умерших князей в те времена обычно теряли свои права и становились изгоями. Больше терять им было нечего, и они бежали в далекую и вольную Тмутаракань. Один из таких изгоев по имени Ростислав, добравшись со своей по пути сколоченной бандой до заветной цели, обнаружил, что там уже есть князь.
Глебу потом часто снилось, как он бежит из Тмутаракани в Чернигов жаловаться папе, что какой-то злой дядька прогнал его из собственного княжества.
Святослав возмутился, собрал дружину и поехал разбираться. Когда же он приехал на место, то не обнаружил там никаких изгоев. Отругав сына за неумный розыгрыш, Святослав уехал домой. А вечером Ростислав вернулся, и Глеб снова соколом вылетел из Тмутаракани. Оказывается, Ростислав от разведчиков заранее узнал о черниговских посетителях и спрятался на время вместе со своей бандой в укромном месте недалеко от города. Как он сам потом объяснял, не потому, что испугался, а просто пожалел родного дядю.
Второй раз Святослав в такую даль не поехал, и Тмутаракань так и осталась у Ростислава. Ну уж он там и развернулся!
Во все стороны полетели письма. Даже в Константинополе постоянно читали слезные мольбы о помощи от всех тмутараканских соседей: местный шериф, де, беспредел учиняет, всех данью обложил, жаловаться бесполезно, у него везде свои люди, из Киева не отвечают, в Чернигове говорят, что сами ничего сделать не могут. И уже в Византии почувствовали, что такой расклад просто угрожает безопасности империи. Чтобы разобраться с проблемой, в Тмутаракань направили лучшего агента спецслужб.
Он явился к Ростиславу и сказал:
— Князь, гой твою еси, ты мой герой! Весь Царьград только о тебе и говорит! Всю жизнь мечтал с тобой познакомиться! Давай выпьем нашего греческого!
А князь не дурак — отвечает ему с ухмылкой:
— Ага! За придурка держишь? А то я ваших византийских приколов не знаю! Испей-ка ты из моего кубка.
Грек даже ни капли не обиделся.
— Понимаю, — говорит, — твои сомненья. Мы люди взрослые, знаем, как сейчас лохов обувают. Но ты не лох: я как тебя увидел, сразу понял, что тебя обуть нереально, а после этих твоих слов я тебя еще больше уважать стал.
И Ростислав повёлся. Представьте себе, на такую дешевую лесть повёлся. Расслабился и потерял бдительность. А грек вина отпил, пальцем в стакане поболтал:
— У нас, — говорит, — в Константинополе последняя мода — пальцы в вино совать. Так, типа, букет лучше торкает.
А этим пальцем он с утра яд гремучей очковой гадюки с пургеном смешивал и рук не помыл. Ростиславу с того букета так вставило, что он неделю с поносом лежал, а потом и вовсе коньки отбросил. И все удивлялся: «Вместе же пили. Греку ничего, а меня насмерть скорежило. Что не так?»
Ростислав умер, но у него остались три сына: Рюрик, Володарь и Василько. Они стали изгоями, дяди держали их у себя «в гостях». Но это только укрепило их дух. Эти ребята себя еще проявят.
Когда Олег прибыл в Тмутаракань, там правил его брат Роман Красный. Дядья, в отличие от других Святославичей, его не изгнали из княжества, поскольку Тмутаракань жила по своим законам, и даже великий князь предпочитал туда со своими административными инициативами не соваться.
Свежие новости плохо доходили до отдаленного приазовского края, так что Олег мог рассказать Роману много интересного.
— Ты прав, — сказал Роман. — Чернигов нужно брать. Кстати, тут у меня живет еще один любитель подобных дел. Вы с ним наверняка найдете общий язык. Борис Вячеславович, князь из неоткуда.
Так Олег познакомился с изгоем Борисом, странное поведение которого он недавно обсуждал с Владимиром.
— Слушай, Борис, я вот так и не понял, зачем тебе понадобилось захватывать на пару дней Чернигов. Чего ты этим хотел доказать?
— Я его не просто так захватывал, — важно отвечал Борис. — Я там разведку проводил. Теперь я все черниговские укрепления знаю.
— Подумаешь! Я Чернигов и сам как свои пять пальцев знаю. У меня все детство там прошло. Пошли, захватим его. Только учти: Чернигов мой. Он моему отцу принадлежал. А тебе мы потом Смоленск захватим.
На том и сговорились.
III
Были вечи Трояни, минула лета Ярославля; были полци Олговы, Ольга Святославличя. Той бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земли сеяше; ступает в злат стремень в граде Тьмуторокане, — той же звон слыша давный великый Ярославль сын Всеволод, а Владимир по вся утра уши закладаше в Чернигове. Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе и на ковыле зелену паполому постла за обиду Олгову, — храбра и млада князя. С тоя же Каялы Святополк полелея отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святей Софии к Киеву. Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшет усобицами, погибашет жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человеком скратишась.
— Ну, кого там нелегкая занесла? — недовольно проворчал половецкий хан Боняк.
Кто-то громко стучался в его кибитку.
— Это Олег, русский князь, — гордо представился Олег, заходя.
— Русский князь? Великий, надеюсь?
— Я вообще-то тоже на это надеюсь, а с твоей помощью — даже рассчитываю.
Боняк сладко потянулся.
— Киев брать будем?
— Нет, — застенчиво ответил Олег, — это потом. Я вообще-то Чернигов брать собираюсь.
— Это ладно, — зевнул Боняк. — На Киев я бы все равно пока не пошел. Знаешь, как его охраняют! А Чернигов можно.
— Именно Чернигов. Я право имею. Он раньше принадлежал моему покойному отцу…
Олег сунул руку за пазуху, но Боняк остановил его:
— Справки прокурору показывать будешь. Мы тут справок не читаем. Что проплачено, то и получено. Как платить собираешься?
— Оплата по факту. Ну, там пограбить можно — земля богатая, порядку только мало. Никакого уважения к чужому наследству, а я за справедливость.
— Ну, ладно, — вздохнул Боняк, — можно и за справедливость. Хотя лучше, конечно, за деньги.
Страшная это штука — справедливость. Сколько крови из-за нее пролито!
— Чернигов мы тебе возьмем, только ты смотри, князь, — добавил Боняк, потягиваясь, — грабить будем — не мешай. Мы задаром не работаем, и расплачиваться с нами надо по-честному.
— Я по-честному расплачусь, — поспешно ответил Олег. — Не веришь — могу крест поцеловать.
Хан поморщился.
— Поцелуй лучше… Ладно, ничего целовать не надо. Я тебе и так верю.
Олег удовлетворенно улыбнулся.
— Конечно, мы должны доверять друг другу. Мы же партнеры.
— Нет, не поэтому, — Боняк сорвал зубами последний кусок шашлыка и помахал шампуром перед лицом Олега. — Хочешь, я его у тебя в заднице проверну?
— Нет, — отпрянул князь.
— Ну, вот. Не хочешь. Поэтому я тебе и верю.
Боняк сделал свое дело. Олег с Борисом захватили Чернигов, а их дядя Всеволод сбежал в Киев к своему брату великому князю Изяславу.
Вы еще не запутались в семейных связях?
Ничего не поделать: средневековая история это семейная история, а история Руси это история одной семьи — потомков легендарного Рюрика. Владимир Красно Солнышко, крестивший Русь, приходился Рюрику правнуком, Ярослав Мудрый был сыном Владимира. В то время, которое мы сейчас рассматриваем, на Руси правили сыновья Ярослава. Всего сыновей у него было семеро: Илья, Владимир (отец Ростислава, которого грек отравил), Изяслав, который сейчас великий князь, Святослав (отец Олега, Романа Красного и Глеба, который после того, как его выгнал из Тмутаракани Ростислав, стал новгородским князем, но после смерти отца его выставили из Новгорода, а потом он погиб при неизвестных обстоятельствах), Всеволод (отец Владимира), Вячислав (отец Бориса, захватившего Чернигов) и Игорь (у него остался сын Давыд — очень энергичный изгой, о котором мы еще не раз вспомним). Из этих семерых только трое успели побыть великими князьями: Изяслав, Святослав и Всеволод. Это значит, что только их дети имели законное право тоже стать великими князьями, причем в порядке старшинства родителей: сначала дети Изяслава, потом Святослава, а потом Всеволода.