Страница 16 из 20
Помощь подоспела вовремя. Святоша совсем забыл предупредить Давыда, и тот чуть было не попал в плен к неожиданно напавшим киевлянам. Хорошо, что Боняк оказался рядом. Короче, пошла обычная свистопляска.
А ведь все так мило начиналось: собрались на съезд, обещали не воевать друг с другом, крест целовали. Но разве одним целованием креста людей переделаешь?
XIII
Долго ночь меркнет. Заря свет запала, мгла поля покрыла; щекот славий успе, говор галичь убудиси. Русичи великая поля черлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы.
С зарания в пяток потопташа поганыя полкы половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а с ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты. Орьтмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотом и грязивым местом — и всякыми узорочьи половецкыми.
10 июня 1100 года в Уветичах (Витичеве) под Киевом начался очередной княжеский съезд. Собравшиеся отметили, что, несмотря на отдельные отклонения от утвержденной Любечским съездом политической линии, решения съезда в целом выполнены. Съезд подтвердил правильность выбранного курса на братское взаимопонимание потомков Ярослава Мудрого, упрочение внутреннего мира и повышение обороноспособности Киевской Руси перед лицом внешней угрозы, исходящей от половцев, которых князья единогласно признали главными виновниками междоусобиц последнего времени. Решили, однако, не принимать скороспелых решений, а пока заключить с половцами мир и обменяться заложниками.
Обсуждали и всякие частности. Так настырный Святополк, хотевший не мытьем так катаньем получить города Ростиславичей, настойчиво предлагал пожалеть Василька и отправить его на пенсию по инвалидности, а его землю отдать ему. Но это предложение не встретило понимания.
Тридцатого числа на съезд в добровольно-принудительном порядке прибыл Давыд Игоревич. Ему предоставили слово, но на этот раз он не был так красноречив, как прежде. Выдержав долгую паузу, он сказал только:
— А что, я что-то не так сделал?
И снова замолчал.
— Ты нас спрашиваешь? — возмутился Владимир Мономах. — Это ведь ты сплетни распускаешь, воюешь со всеми, интриги плетешь. Это мы должны у тебя спросить, что тебя не устраивает. А потом ведь скажешь, что тебя никто слушать не хочет. Вот, мы тебя слушаем. Говори.
Но в критические моменты у Давыда всякий раз отнимался язык. Так случилось и сейчас. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и молчал.
Поняв, что объяснений от него не дождаться, князья удалились на совещание. Давыд хотел, было, подойти и послушать, но его не допустили. До коварного князя доносились только отдельные слова: «глаза выколоть», «яйца оторвать», «посадить в темницу», «изгнать нахрен», а потом вдруг голос Мономаха сказал «братья» и те же голоса заговорили совсем другим тоном: «да, братья по-хорошему», «Борис и Глеб», «жалко», «войти в положение», «сиротинушка», «так ведь каждого из нас», «своих разве можно!»
Наконец, князья вернулись к Давыду, и Мономах объявил ему постановление: «За аморальное поведение и подрывную деятельность решили мы тебя отстранить от должности владимиро-волынского князя. Не оправдал ты наше доверие, Давыд, не оправдал. Но, учитывая положительные характеристики и активную общественную деятельность, берем тебя на поруки. Переводим тебя в Бужск на должность князя. С понижением, конечно, а ты что думал? Иначе нас просто общественность не поймет. Если хорошо себя проявишь, возможно, заслужишь большего. Святополк дает тебе Дубно и Черторижск, мы с Олегом даем по двести гривен. И ты уж нас больше не подводи».
Итак, зло наказано, а добро восторжествовало. Почему-то меня совсем не удивляет, что Давыда после всего, что он натворил, не повесили и расстреляли, как двоих его подручных, а просто перевели на другую работу, да еще и с выплатой немалой премии. Видимо князья при всей своей взбалмошности и инфантильности уже тогда начали вырабатывать у себя государственное мышление и системный подход к работе с руководящими кадрами. А первая и последняя заповедь этого подхода: своих не сдавать.
Братья по-хорошему: благородные князья. В разные времена их называли по-разному. Я помню, как про них говорили «номенклатура», сейчас стало модным слово «элита». Но какую табличку не вешай на дверь князя, функционера, топ-менеджера, суть от этого не меняется. Это обычные люди, ничем не отличающиеся от нас. Они имеют только одну привилегию — быть там, где трудно. Они не боятся брать на себя ответственность потому, что знают: нести ответственность им не придется. Они не боятся принимать тяжелые решения потому, что знают: тяжело будет не им. Они не боятся смерти потому, что умирать будут не они.
Смотрят святые Борис и Глеб с небес на Русь, видят, как кровь льется, как горят города и деревни. Такова жизнь — ничего не попишешь. Мало ли Борис и Глеб пожаров и крови видели. Святых покровителей нашей земли этим не удивишь. Но оборвется жизнь брата по-хорошему, и заплачут иконы. Горе придет на русскую землю. Злодейски убиенного поднимут на руки и, переступая через трупы, понесут навстречу вечной славе. И новоявленный святой страстотерпец, только что отправлявший людей на смерть, после собственной смерти вступит в ряды уже небесной элиты. Воистину, номенклатура бессмертна.
По итогам съезда было принято постановление:
— ПРИЗНАТЬ работу князей за отчетный период в целом удовлетворительной.
— ОСВОБОДИТЬ Давыда Игоревича от должности Владимиро-Волынского князя в связи с переходом на другую работу.
— ПОРУЧИТЬ В. В. Мономаху разработать срочные меры по окончательной ликвидации половецкой угрозы.
— УГЛУБИТЬ братскую любовь потомков Ярослава Мудрого.
На том и разъехались.
Началась мирная жизнь, писать про которую неинтересно.
Умер Всеслав Полоцкий. Этот окруженный мистическими загадками персонаж в последнее время мало напоминал о себе, но общественность все время следила за ним, ожидая новых странных выходок. Не зря в летописи указана не только дата, но и время его смерти. Довольно редкая для того времени точность, про многих князей даже год смерти точно не известен. А ведь Полоцкое княжество тогда не входило в состав Руси.
Кроме этой грустной новости в летописи за 1101 год значатся еще два события: война, затеянная родным племянником великого князя брестским князем Ярославом Ярополчичем. Ему повезло меньше, чем предыдущим крамольникам. Очередной после Олега Святославича и Давыда Игоревича всероссийский злодей из него не получился. Его арестовали и привезли в Киев. Духовенство именем Бориса и Глеба просили великого князя проявить снисхождение и, конечно, уговорили его, но не в меру энергичный Ярослав поторопил события и совершил побег из Киева. Это было уже слишком даже для брата по-хорошему.
Арестовать крамольника поручили сыну великого князя, новому владимиро-волынскому князю Ярославу Святополчичу. Он обманом захватил своего тезку и снова доставил его в Киев, где ему уже никакое снисхождение не светило. Через несколько месяцев он умер, не дождавшись окончания следствия.
Примерно в то же время Святополк решил поменять новгородского князя. Тогда там княжил Мстислав, сын Владимира Мономаха, а по договоренностям между князьями Новгород должен был достаться сыну Святополка. Эта перестановка была согласована и всех устраивала. Мстиславу предлагалось взамен несколько менее престижное, но гораздо более спокойное Владимирское княжество. Княжение в богатой и своенравной феодальной республике делало из князей настоящих мужчин, но гробило их нервную систему, так что Мстислав и сам был не прочь отдохнуть в тихом Владимире. Но тут вдруг новгородцы решительно воспротивились этой замене. Они заявили, что сами воспитали Мстислава и никуда его не отпустят. А любому другому князю пригрозили смертью. Этого Святополк своим детям не желал и вынужден был согласиться. В те времена новгородское самоуправление могло себе позволить не считаться даже с волей великого князя.