Страница 36 из 40
«Прошу тебя, не волнуйся. Пожалуйста, не волнуйся, — попросил Леонид Юрьевич. — Я же сказал: я выясню». И повторил: «Я всё выясню. Не волнуйся, пожалуйста». Он допил из фужера боржом и направился к телефону вызвать машину. Ему часто приходилось работать в ночные часы.
Глава двадцать седьмая. Развязки
Комиссия по распределению заседала в кабинете директора института. Холодковский приехал заранее. В деятельности организации, где он ныне служил, и весьма, успешно, наметилось новое направление, — нужно было подбирать кадры. Работа предполагалась непростая, творческая: Холодковский нацелился ухватить кого-нибудь из самых способных выпускников. Сережку Соболева (идеальный вариант) заполучить не удастся — этот в аспирантуру, Федьдман, который, конечно, отставал от Сергея, правда, что называется, на полголовы, ему не годился, зато имелся Костя Дубровин, немного тугодум, но ума глубокого и въедливого, обстоятельный (немного недостает нервности) и тоже эрудит.
Холодковский подошел к Наталье Львовне, которая раскладывала на столе свои папки (с прекрасной маркизой все эти годы он не терял отношений).
«А-а, явился не запылился, — весело прищурилась Наталья Львовна. — Я уж думала, совсем пропал».
«Кручусь. Работы много».
«Уезжал?»
«Приезжал».
Она засмеялась.
«Ну, что? У вас тут, надо полагать, всё решено?» — Холодковский показал на разложенные по столу бумаги.
«Не всё, но многое».
«Сергей Соболев — в аспирантуру?»
«Скорей всего. Возьми Фельдмана. Жалко парня. Загонят неведомо куда».
«Парня жалко. Не возьму. А как с Дубровиным?»
«Есть заявка из Ленинской библиотеки. В библиографический отдел. Ему там в самый раз».
«Библиографией он и у нас сможет заниматься».
«Да он неуклюжий, смешной. А вы на него, чего доброго, эполеты нацепите».
«Ничего. Будет ходить в штатском».
«Слушай, пристроил бы ты нашу Жанку. Девушка работящая, сам знаешь. Скучно ей будет в ее Тмутаракани. А в Москве без прописки — никуда».
(Наталья Львовна, правда, присмотрела для Жанны неплохое местечко в подмосковном техникуме, но знала: возьмись за дело Холодковский — верняк.)
Холодковский в ответ развел руками:
«Не в силах, драгоценнейшая. Я, как Чичиков, приобретаю души только мужеска пола. Так что придержите для меня Дубровина. Посмотрю в кадрах дело, и после уже окончательно решим».
Он почертил в воздухе тростью, будто подписывая бумагу.
Председателем комиссии был директор института. Холодковский слышал, что его готовят на повышение, кажется, заместителем начальника главка, Держался директор с очевидным достоинством и даже некоторой важностью, прежде чем высказаться, некоторое время молчал, как бы задумавшись, и пожевывал губами, а высказавшись, слегка отдувался, будто решил нелегкую задачу. Но Холодковский понимал, что всего больше директор боится попасть впросак, выказать себя в невыгодном свете перед сидевшим с ним рядом представителем министерства, маленьким белесым человеком без возраста, — представитель время от времени взглядывал на директора и тут же что-то вписывал автоматическим карандашиком в лежащий перед ним большой блокнот. Вот этот мышонок всё и решит, неприязненно подумал Холодковский; впрочем, какое ему дело до того, что тут произойдет, и кто знает сейчас, что произойдет: один будет рыдать, оттого что его отправляют неведомо в какую даль, а потом именно там найдет свое счастье, а другой сломит голову, обретя желанное местечко в трех шагах от института. Холодковский перелистывал доставленное ему из отдела кадров немудреное личное дело Дубровина, цепко вчитывался в каждое словцо, имя, дату и удовлетворенно не находил изъянов, главная проверка ждала, конечно, впереди, но кое-что по другим каналам он уже выяснил заранее, и дело вроде бы сводилось к тому, что на Дубровина можно было рассчитывать.
Директор открыл заседание. Он неторопливо сообщил, сколько поступило заявок от различных учреждений, какие из них удовлетворены, какое число выпускников отправляется на периферию и какое остается в Москве; по ходу работы комиссии возможны некоторые перестановки, осталось также несколько незаполненных позиций. В нынешнем году, сообщил директор, институту предоставлено всего одно место в очной аспирантуре. Это место решено предложить выпускнице Жанне Евгеньевне С.: «Надеюсь, возражений не последует?»
Сидевшие за столом переглянулись в недоумении. Даже Наталья Львовна изумленно взметнула брови.
«По-видимому, произошла какая-то ошибка, — в наступившей особенной тишине заговорил Холодковский. — Совершенно очевидно, что имеется другой и бесспорный кандидат — Сергей Соболев».
«Отчего же ошибка? — директор с нарочитой деловитостью перебирал лежавшие перед ним бумаги. — Вот, черным по белому: Жанна Евгеньевна С. — Он поднял и показал какой-то листок. — И санкция министерства между прочим».
«Я возражаю, — Холодковский заговорил уверенно. — Присутствующим прекрасно известно, что ни одного из нынешних выпускников нельзя поставить рядом с Соболевым. Этот незаурядный юноша рожден быть ученым. На протяжении пяти лет обучения никто не сомневался в том, что курс делегирует в науку именно его. Я полагаю, комиссия призвана вдумчиво относится к целесообразному использованию молодых специалистов».
«Почему вы думаете, что мы не думаем... — несколько запутался директор и покосился на представителя министерства, который занес что-то в свой блокнот. — И очень даже думаем. Мы подобрали для Соболева несколько прекрасных предложений. А к осени нам, скорей всего, и заочное аспирантское место дадут».
«Вот и отдайте его Жанне Евгеньевне С. А сейчас следует покончить с недоразумением и рекомендовать в аспирантуру Соболева».
«Это ваше личное мнение или мнение ведомства, которое вы представляете?» — представитель министерства не поднял глаз от блокнота, в котором продолжал чиркать что-то автоматическим карандашиком.
«Это мое личное мнение, которое, полагаю, поддерживает большинство присутствующих».
«Мы с уважением выслушали ваше личное мнение. Но остаемся при своем. — Представитель министерства положил карандашик и повернулся к директору. — Пригласите Жанну Евгеньевну С.»
«Погодите! — Холодковский знал, что по службе не должен возникать там, где не должен возникать, но не сумел сдержаться. — Да поймите же, Сергей Соболев незаурядная личность. О таком только мечтать можно».
«Вот и возьмите его себе. Вам же кадры нужны», — дерзко отозвался представитель министерства.
Холодковский непривычно для себя растерялся. В дерзости мышонка чувствовалась сила. Кто-то бесспорно стоял у него за спиной.
«Не исключено, — всё же попробовал он, — что Жанна Евгеньевна сама откажется от места, которое ей не принадлежит» (уговорю ее, уломаю, подумал он).
Директор пожевал было губами, но представитель министерства обогнал его:
«Исключено. В министерстве сейчас проблема с аспирантскими ставками. Место выделено целево. Откажется намеченный кандидат, передадим ставку другому институту. Или вовсе ликвидируем. Пригласите товарища С., Жанну Евгеньевну».
Он так и не дал директору заговорить.
Холодковский повернулся в сторону Натальи Львовны. Она насмешливо щурилась. Проиграл, понял Холодковский, продулся в прах.
... «А как же Соболев?» — Жанна совсем растерялась.
«О Соболеве не беспокойтесь. — Директор улыбался, будто радуясь ее великодушию. — Дадим Соболеву отличную работу. А осенью, наверно, и в заочную аспирантуру пригласим».
«Да ведь он — профессор! У него уже вся диссертация в голове».
«Тем более, — радовался директор. — Тем более».
«Нет, я как-то не могу...»
«А вы, Жанна Евгеньевна, через не могу...» — представитель министерства тоже улыбнулся, и хорошо улыбнулся.
Вот ведь как, оказывается, умеет, мышонок!
«Жанна, — строго сказала Наталья Львовна. — Если вы не согласитесь, никому лучше не будет. Ни вам, ни ему. Только навредите».