Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 46



В первые советские годы термин «арийство» не ассоциировался с антисемитизмом и не вызывал негативных эмоций. Поэтому в 1919 г. была переиздана упоминавшаяся выше популярная книга Н. А. Рубакина, где раздел об «арийцах» не претерпел практически никаких изменений (Рубакин 1919: 105–106).

В связи с обсуждаемой темой нельзя не упомянуть работы академика Н. Я. Марра. Марр был последовательным интернационалистом и категорически возражал против представлений о праязыках и прародинах, связывая их с расовым подходом. Сам он развивал оригинальную стадиальную теорию, согласно которой все языки и народы проходили в своем развитии ряд универсальных стадий. Вместе с тем эти стадии он называл по именам тех древних общностей, которые были зафиксированы в античной и раннесредневековой литературе и воспринимались ранее как названия отдельных народов. Так его концепция включала скифскую стадию, гуннскую стадию и т. д.86 Любопытно, что и в работах Марра нашло представление о происхождении русских от этрусков (Марр 1935: 317–319, 352), однако этрусков Марр воспринимал как не конкретный народ, а определенную стадию в развитии народов мира.

Со второй половины 1930-х гг. в СССР бурно развивались этногенетические исследования. Их главной задачей было доказательство самостоятельного местного формирования самобытной и богатой раннеславянской культуры и опровержение утверждений нацистской науки о культурном приоритете германцев. Вместе с тем для этой цели использовались методические приемы, весьма сходные с теми, что использовались нацистскими авторами, в частности безоговорочное отождествление археологической культуры с этносом. Большую роль в обсуждении сложных этногенетических проблем играла идеология «советского (а по сути русского) патриотизма», служившая путеводной звездой для решения ряда спорных вопросов. Считалось, что лучшим ответом на германскую «этногенетическую экспансию» может быть только славянская «этногенетическая экспансия». Общей установкой стали поиск местных корней славян на огромных территориях и посильное удревнение их истории (Шнирельман 1993).

Начиная с рубежа 1930 – 1940-х гг. советские авторы настаивали на исключительно автохтонном развитии раннеславянского единства, возводя его корни к энеолиту или бронзовому веку, то есть к доскифскому или даже трипольскому времени. Некоторые шли еще дальше, находя славян в позднем палеолите! Считалось, что археологически можно проследить прямую преемственность между трипольской культурой, скифо-сарматскими и аланскими памятниками, полями погребальных урн, антскими древностями и так вплоть до самого образования Киевской Руси. Ядром протославянской территории считалось Среднее Поднепровье, население которого «скрещивалось» (термин Марра) с соседями, что и привело позднее к образованию южных и западных славян. При этом Среднее Поднепровье рассматривалось как естественный и древнейший центр формирования и развития славянской культуры, всегда опережавший по уровню своего развития все соседние области и служивший для них источником высочайших культурных достижений.

Одновременно отстаивалась идея об автохтонном формировании славянства в начале н. э. на гораздо более обширной территории Центральной и Восточной Европы – между Доном и верховьями Оки и Волги на востоке до Эльбы и Заале на западе и от Эгейского и Черного морей на юге до Балтийского побережья и Ладоги на севере. Велся поиск славянских колоний второй половины 1-го тыс. н. э. и к западу от этой территории вплоть до Рейна, а Гамбург объявлялся древним славянским городом. Были возрождены представления «славянской школы», и в предки славян снова попали скифы, киммерийцы, фракийцы, иллирийцы, сарматы, этруски и даже готы с гуннами. Тогда вспомнили и идею Венелина о «славяноязычии» древних болгар. На севере к предкам славян причислялись создатели дьяковской культуры, и даже эстонские авторы тогда вынуждены были писать, что на соседних с Прибалтикой территориях славянские племена являлись исконным древним населением. Не допускалось и мысли о том, что восточные славяне расселялись на севере по территории, занятой прежде финно-уграми.

Большое место в этих спорах уделялось югу России, и снова всплыла гипотеза Иловайского об Азово-Причерноморской Руси. Некоторые авторы настаивали на том, что славяне сформировались там автохтонным путем на основе предшествовавших скифо-сарматских культур. Этот спор разгорелся с особой силой во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг., ибо после насильственной депортации крымских татар в 1944 г. появился добавочный политический фактор для поиска славянских древностей в Крыму. Во второй половине 1940-х гг. археологические работы в Крыму щедро финансировались, и к ним были привлечены лучшие специалисты, перед которыми ставилась задача доказать славянский, или русский, исторический приоритет в Крыму. В те годы в популярной литературе можно было встретить утверждения о том, что крымские земли изначально принадлежали славянам и их «предкам-скифам», что татары тем самым противоправно присвоили себе исконно русские земли и что только русские имеют неоспоримые исторические права на Крым как на свою территорию. Одно из практических следствий этих идей выражалось в том, что во второй половине 1940-х г. в Крыму расцвел антисемитизм: евреи не могли получить там ни работы, ни прописки. Крыму предназначалось чисто русское будущее (Костырченко 1994: 51, 54–55).



Не меньшая роль в рассматриваемых построениях отводилась реинтерпретации древностей западных земель. Оживляя старый германско-польский спор об этнической принадлежности лужицкой культуры, советские авторы послевоенного времени настаивали на славянстве лугиев и лужицкой культуры, относили пшеворскую и оксивскую культуры к культурам славянского, а не германского круга. Славянами объявлялись вандалы и лангобарды, а Заэльбье причислялось к древним славянским землям. В свете всего этого становится понятным и отношение послевоенной советской науки к готам, которых немецкие специалисты считали едва ли не самыми одаренными и могущественными из германских племен. По советской концепции, готы представляли собой разрозненные племенные группы с очень бедной культурой, которые, придя в Северное Причерноморье, быстро усвоили местную культуру и растворились среди местного населения. В некоторых работах сведения Иордана о готах вообще считались легендой. Раннесредневековые древности лесостепной и степной зон Украины, связанные с культурой погребальных урн, были объявлены раз и навсегда славянскими. Все это надолго лишило готскую проблематику археологической фактологической основы. Тем самым, на волне наблюдавшегося в 1940-х гг. государственного шовинизма советская наука временно гальванизировала многие концепции «славянской школы» (об этом см.: Шнирельман 1993; Shnirelman 1995a; 1996b). Но после смерти Сталина подавляющее большинство специалистов утратили к ней интерес, причем от этих идей отказались и многие их недавние защитники.

В то же время в 1940 – 1950-х гг. апелляция к миграционной теории не поощрялась, а упоминание о родстве с «арийцами» было настолько опасным, что от него лучше было отказаться (Струве 1947; Читая 1955: 376–377; Пиотровский, 1995: 272–273. Об этом см.: Шнирельман 2006: 101–102). Все это, разумеется, было реакцией на нацистскую идеологию.

В рассматриваемый период энтузиазм, связанный с поисками славянской прародины и славянских предков, был подхвачен и еще больше раздут популярной литературой. Здесь нет возможности дать обзор всей этой продукции, рожденной патриотическими чувствами. Поэтому остановимся лишь на одном эпизоде, позволяющем перекинуть мостик от славянофильской археологии 1940-х гг. к произведениям современных неоязычников. Речь идет о сочинении писателя А. К. Югова, посвященном доказательству славянского происхождения Ахиллеса (Югов 1949). Чтобы понять весь пафос его построений, надо иметь в виду, что впервые Югов выступил со своей идеей в самом конце 1940-х гг., то есть, во-первых, в разгар кампании борьбы с «безродными космополитами», а во-вторых, в то время, когда Крым усиленно заселялся славянским (русским и украинским) населением. Этим и определялась сверхзадача его выступления.

86

Подробно об исторической концепции Марра см.: (Шнирельман 1993).