Повелители сумерек

Кажется, все полицейские машины уже промчались мимо. Теперь на пару секунд улица стала для нее безопасной. Однако ей было необходимо найти себе укрытие — желательно в ближайшие пять минут.

Совсем рядом с нею продефилировала какая-то парочка — чернокожий детина и пьяный лис. Парень поддерживал своего дружка под спину, чтобы тот сохранял равновесие. Начиналась метель, но одежда на лисе была почти символической, рассчитанной лишь на то, чтобы к нему не приставали полицейские. На парне была драная джинсовая куртка, вручную расписанная лозунгами типа «пусть все летит к едрене фене!» или «Поддержи местную полицию — за веревку!»

Эви не удивилась бы, обнаружив на куртке детины набившее оскомину «отмочим пинков», хотя сам ее владелец принадлежал к роду человеческому.

Внимание Эви привлекли очки парня.

А почему бы нет? Непохоже, чтобы он был слеплен из глины Агентства.

Она сделала шаг из-под арки перед носом у парочки. Те остановились как вкопанные. Мимо проплывали группки людей и моро. Эви встала так, чтобы свет падал на нее из-за спины и глаза скрывала тень.

Судя по выражению лица детины, она напоминала восставшую из ада.

— Сколько просишь за очки?

— Что? — оторопел детина.

Лис потянулся к его носу и сорвал очки.

— Ей нужны твои глазья, — и повернулся к Эви, еле ворочая языком. — Пятьдесят, лапочка, за это перво… первоклассное оптическое изделие.

— К черту, Росс. Гони их назад, — парень потянулся за очками, но его приятель оказался проворнее.

Лис покачал головой:

— Тише детка, Росс ведет переговоры.

Во время обмена Эви удалось вытащить из кармана три двадцатидолларовых бумажки.

— Даю шестьдесят.

Парочка уставилась ей в лицо. Лис опустил лапу и в задумчивости засунул себе в рот дужку очков: «Ээ, нет Росс теперь еще подумает».

Детина выхватил очки у него из лапы.

— Это ведь мои очки, ты, ирландское чучело.

Он смотрел на Эви, не веря собственным глазам.

— Ты это серьезно?

Эви помахала у него перед носом долларовыми бумажками. Парень бросил ей очки, а Лис выхватил у нее деньги. Затем оба бросились куда-то мимо нее, словно испугавшись, что она ненароком передумает.

До Эви донеслось, как парень перепирался с Лисом:

— Гони деньги. Ведь это мои очки.

— Россу тоже кое-что причитается. Ведь он же обтяпал это дельце.

Эви надела очки. Они были намного темнее ее собственных, преграждая путь не только ультрафиолетовой и видимой части спектра, но вдобавок и инфракрасным лучам. Что ж, придется приспосабливаться.

И хотя контактные линзы обычно раздражали ее, Эви пожалела, что сейчас их у нее нет.

Мимо нее, пошатываясь, продефилировала очередная компания пьяных моро и людей. Они вывалились из бара, расположенного через две двери от нее. Эви отодвинулась от них, боясь задеть больное плечо. В компании было четыре здоровенных парня, увешанных побрякушками и облаченных в кожаные куртки с еще более экстремистскими лозунгами. «Самое ценное, что может пронзить мозг политика — это пуля», — прочитала Эви на пуговице у одного из них. Моро являли собой парочку крольчих, самца крысы и еще одного лиса. Как и первый лис, компания щеголяла в весьма откровенных нарядах. Но, в конце концов, их бюст был едва заметен.

Эви вполне бы тоже могла сойти за завсегдатая бара, не привлекая к себе косых взглядов. Судя по отражению в витрине, она мало чем отличалась от пьяного в стельку лиса, которого напрасно пытался удержать в вертикальном положении его крысиный приятель-грызун.

Эви толкнула дверь правым плечом и оказалась в гуще моро, причем такого огромного их количества она еще ни разу не встречала в других местах на Манхэттене. Заведение было тускло освещено. Судя по всему, празднование Нового года было здесь в самом разгаре. Недостатка в традиционных хлопушках и клоунских колпаках присутствующие не испытывали. В одной из кабинок компания людей и крольчих-моро под руководством белой тигрицы пытались изобразить — кто во что горазд — мелодию «Олд Лэнг Сайн».

Зеркало за стойкой бара одновременно служило голографическим экраном, на котором в тот момент высвечивались сцены гулянья на Таймс-Сквер. Текст передачи тонул в шуме, царившем внутри самого бара. Эви проталкивалась правым плечом вперед через все кожано-меховое сборище. Казалось, никто не обращал на нее внимания.

Прекрасно, для нее сейчас самое лучшее — раствориться в толпе.

А чтобы не выделяться среди посетителей бара, Эви решила взять что-нибудь выпить. С этими намерениями она проскользнула к стойке, морщась каждый раз, когда кто-нибудь задевал ей больное плечо.

Она протиснулась в узкое пространство между двумя табуретками. Слева от нее восседала крыса, перед которой выстроились с полдюжины стаканов. На голове у нее был нахлобучен конический бумажный колпак, из-под которого торчала безнадежно пьяная треугольная мордочка. Кому-то это могло показаться смешным. Справа от Эви расположилась зайчиха, потягивавшая какую-то красную жидкость из стакана с зонтиком. К Эви подошла барменша, еще одна белая тигрица.

— Вы как раз вовремя успели к последней бутылке шампанского.

Шампанского в данный момент Эви хотелось меньше всего.

— Мне чего-нибудь покрепче, если можно.

— Крепкое крепкому рознь. У нас, например, имеется Эверклер.

— Меня это устроит.

Тигрица прищурилась на Эви голубым глазом:

— Что-нибудь к нему? Запить?

— Не надо.

Барменша пожала плечами. Когда она повернулась, чтобы приготовить напиток, Эви заметила у нее под правым ухом гладко выбритый участок кожи, на котором виднелась татуировка в виде цветка — причудливый, слегка эротический орнамент.

Эви, не веря в такое совпадение, повернулась к кабинке, где упражнялись в пении. У дирижирующей тигрицы тоже имелось за ухом подобное украшение.

— Догадываюсь, что вы подумали, — произнесла барменша, ставя перед Эви стакан.

Та пошарила в кармане, пытаясь отделить от пачки еще одну двадцатидолларовую бумажку.

— И что я, по-вашему, подумала?

— Интересно, она подруга или родственница?

Что ж, такое действительно пришло ей в голову. Барменша наклонилась к ней и хрипловатым голосом, мгновенно напомнившим Эви о Ногаре, произнесла:

— Подруга, моя подруга.

Верно. Эви наконец удалось вытащить бумажку. Бросив деньги на стойку, она произнесла:

— Сдачи не надо.

Затем взяла свой стакан и двинулась в глубину бара, где царил полумрак. Поблизости располагалась дверь в туалет. Присесть было негде, и Эви устроилась в углу, откуда хорошо просматривалась входная дверь. Только после этого она позволила себе немного расслабиться.

Ей казалось, будто она вот-вот рухнет без чувств от изнеможения. Эви бросила взгляд на зажатый в руке стакан. Поверхность жидкости слегка подрагивала. Голос Абделя подсказывал ей, что именно этого сейчас не следует делать. Ей необходимо сосредоточить все внимание на том, как выбраться из этой ловушки…

«К черту. Что толку ломать голову над тем, что сказал бы Абдель в этой ситуации? Что это изменит? Ведь я профессионал, — сказала она себе. — Я боец, и когда-то меня обучали для политических убийств».

Вокруг нее всегда гибли люди, и большую часть своей профессиональной карьеры Эви провела в горячих точках. Сколько раз она оказывалась в гораздо худших ситуациях и выходила из них целой и невредимой, не зная ни стрессов, ни нервных срывов. Ей удалось бежать из Палестины, когда любая связь с бывшим Израильским правительством означала смерть без суда и следствия. Эви тогда едва не умерла с голоду, прежде чем ей удалось добраться до Кипра. Она уже прошла сквозь это.

Но сейчас она оставила после себя невинную жертву, которая погибла только из-за нее, Эви.

Ей хотелось одним глотком запить эту горечь. Она в один присест опустошила сразу полстакана. Жидкость обжигала горло, но зато боль в плече слегка улеглась.

Эви услышала, как к ней обратился чей-то женский голос:

— Тебе лучше будет присесть.