Буревестники

Он ударил кулаком по полену и пошел к забору, положил на него руки и уставился на пони.

Тоже пленный. Они оба пленные. Один в загоне, потому что ничего не понимает. Другой — снаружи, потому что понял свое положение.

Но колдунья, управлявшая пони, влияла только на Лейсию. Зачем ей понадобилось останавливать пони и ребенка, а не виновного человека?

Разве она не могла?

Разве не могла она набросить на него сеть и забрать то, что ей нужно, и безо всяких мучений? Если она могла…

Может, есть какая-то разница в мозгу ребенка и мозгу мужчины? Или существует какой-то предел, и ведьме труднее справиться со взрослым человеком?

Если это было так, возможно ли было вообще освободить девочку, если колдунья имеет на нее такое влияние?

Прислонясь спиной и затылком к ограде загона, Джерик сидел, страдая от боли в ноге. Уж не сломаны ли у него кости, думал он, и страшился перелома. Башмак с больной ноги он попытался, скрипя зубами, снять другой ногой. В глазах потемнело. Башмак начал поддаваться. В конце концов ему это удалось. Он старался пошевелить пальцами, отчего щиколотку прожгло молниями. Шевелятся ли пальцы, он так и не понял. Прислонившись опять затылком к ограде, он сидел, смертельно напуганный. С тех пор как не стало его лорда, он уже многое перепробовал. Слишком многое. А Хассал, думал он, не упустит случая отомстить ему, как бы ни относилась к этому колдунья.

Наконец Гончая вышел из дома и остановился, посмотрев на него, и хотя Джерик не шевельнулся, все мускулы его напряглись. Этот факт он не стал скрывать, не стал прятать и страх, отразившийся на лице. Если Гончая собирается отплатить ему за удар, то пусть поступает, как хочет. «Не будь дураком, — говорил себе Джерик. — Будь что будет. Старайся остаться в живых».

Гончий поманил его. Джерик стянул другой башмак, раз уж не мог надеть первый. Потом с трудом поднялся на ноги. Они стояли лицом друг к другу, если можно так сказать о нем рядом с человеком, равным по габаритам Хассалу. Гончая сделал движение, Джерик вздрогнул. Хассал торжественно положил руку ему на спину пониже шеи и тихонько похлопал, а затем схватил за руку.

Гончая потащил его мимо хижины. Джерик плелся, спотыкаясь и хромая, вниз по склону, по направлению к лодке. Там, возле сетей, Хассал посадил его, не привязав на сей раз. Потом отошел к лодке, снял рубашку, взял струг, валявшийся под чурбаком, и приступил к своей работе.

Джерик, прислонившись затылком к столбу, осторожно дышал, пока боль не отпустила и сердце не перестало бешено колотиться, и земля не перестала шататься под ним. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за Хассалом.

«В следующий раз, — думал он, глядя на завитки, вылетавшие из-под металлического лезвия, — в следующий раз я сделаю это здесь… Пусть он даст мне работу. Рыбачья лодка. Господи, что за безумный каприз движет им? Что случилось с лодкой? Зачем она им? Ведь у колдеров полно судов, зачем им эта старая калоша?»

Все вокруг, казалось, сошли с ума, а больше всех — хозяйка и Гончая. А он? Он всего лишь прохожий, пойманный в ловушку в этом месте, самом сумасшедшем месте гибнущего мира, мира, где зло ценится намного больше добра, а боги не желают восстанавливать справедливость.

Богохульство опасно мертвому человеку. Он не хотел об этом думать. Он не знал, как удавалось колдерам побеждать, и был ли какой-нибудь из всего этого выход. Видимо, он так и умрет, не узнав этого. Никто из Палтендейла этого не узнает.

Солнце передвигалось по небу, и тень покинула место, на котором сидел Джерик. Солнце стало припекать, и по бокам его заструился пот, разъедая порезы. Но все это не могло сравниться с болью в распухшей ноге, в растянутых мышцах и содранной коже. Кроме того, он хотел пить. И колени, и локти его болели, когда он задевал ими землю. Он старался вообще не шевелиться. Он думал, что Хассал ждет от него извинений.

Хассал вытер лоб и отправился вверх по склону, к дому, будто ему не надо было сторожить пленного. Он пошел пить. Джерик высунулся из-за столба и, увидев, что Хассал подошел к бочонку с водой, снова принял прежнюю позу. Теперь он смотрел на остро наточенный струг и молоток, лежавшие возле лодки.

Он смотрел на них и думал, что Хассал не грубое животное, за которое он его поначалу принял. Он подозревал, что Хассал с умыслом оставил его рядом с инструментами. Гончая прекрасно понимает, что ему, охромевшему, уже ничего не сделать, и Хассал сейчас только потешается над ним.

Отчаяние сжало ему горло, увлажнило глаза, солнце и море заволокло пеленой. «Нет надежды, — сказал ему внутренний голос — Нет надежды, надежды нет; когда сумеешь их достать, их здесь уже не будет, если ты вообще когда-нибудь сможешь дойти до них, или если доживешь до того времени, когда поправишься…»

Хассал вернулся с холма. Он принес глиняную чашку. Заслонив Джерика от солнца, он присел на корточки и предложил ему питье. Лицо его было сурово, но в глазах что-то светилось, чего Джерик раньше не замечал.

Джерик взял чашку, выпил и отдал назад.

— Спасибо, — сказал он. Это была самодисциплина.

Губы Гончей дрогнули. Он похлопал Джерика по плечу и предложил ему небольшой кусок рыбы и хлеб в обтрепанной салфетке. Джерик взял еду, стыдясь того, что руки его дрожат. Гончая встал и вернулся к своей работе, а Джерик отламывал куски безвкусной рыбы и глотал. Пища царапала сжатое от гнева горло.

Он видел во всем этом насмешку. «Будь сильным, враг мой. Сразись со мной». Но он ел, и терпел. Он думал о хижине и Лейсии. Что она сейчас делает — спит или бодрствует под присмотром Ведьмы? Что произойдет, когда остальные Гончие вернутся и обнаружат его здесь, зная, что это он атаковал их на дороге?

Ему приходилось видеть месть Гончих. Это воспоминание не улучшило его аппетит.

Дощечки заполняли прорехи, через которые просвечивали солнечные лучи в корпусе лодки. У Гончей был хороший глаз. Его дощечки свет не пропускали.

На закате Хассал отвел его на холм, бережно поддерживая под руку. Нога к тому времени так распухла, что наступать на нее было почти невозможно, а уж подняться в гору без помощи — немыслимо.

В дверях его поджидала колдунья с тарелкой тушеной рыбы и буханкой хлеба. Джерик сел есть, вытянув вперед ноги, прислонясь спиной к стене дома. Хассал сел рядом, скрестив ноги. Он ел с большим аппетитом. Джерик старался на него не смотреть.

Из дверей робко вышла Лейсия и села рядом с ним. Лицо ее было встревожено.

— Милорд, — сказала она, — Джевэйн говорит, что она вам поможет.

— В самом деле? — он проглотил кусок, который показался ему вдруг очень большим. — Но я не "милорд". Я вообще никому не лорд, — быть может, ему не следовало признавать это. Быть может, они его с кем-то путали. И поэтому оставили в живых. Он отломил еще кусочек хлеба и бросил его в похлебку, а потом взглянул на девочку, лицо которой выражало сочувствие. — Ты спала сегодня?

— Да, немного, — губы Лейсии задрожали. — Джерик…

Он ободряюще кивнул, ожидая, что она скажет, и вздрогнул, услышав свое подлинное имя.

— Я тебя люблю, — сказала она.

Этого он никак не ожидал. Он был потрясен. Шевельнув плечами, коротко рассмеялся. Что еще мог сказать ребенок взрослому человеку, который единственный в этом мире хотел сделать ему добро? Даже если и не преуспел в этом.

— Ты смелая девочка, — сказал он. — Будь всегда такой.

Личико Лейсии на миг вспыхнуло, глаза засияли. Надежда. Он словно ощутил глухой удар.

— Я хочу, чтобы леди помогла тебе. Я хочу… — голос ее замер, а с ним и надежда. — Я хочу, чтобы ты был в безопасности.

Он рассмеялся. Такое желание показалось ему нелепым.

— Я тоже этого хочу, — ему хотелось дотянуться до нее, но этим он боялся выдать себя. людям, намерения которых относительно их обоих были не самые добрые. Он спокойно закончил обед.

— Когда лодка будет готова, — сказала Лейсия, — мы уплывем отсюда туда, где нет войны.

Он поставил тарелку и не посмотрел на Гончую, уши которого, казалось, работали намного лучше, чем его язык.