Страница 4 из 5
На обеденном столе стоял всего один прибор, а рядом Фримен увидел новый высокий стул. Безуспешно пытаясь произнести что-нибудь членораздельное, Фримен почувствовал, что его сажают на детский стул и повязывают вокруг шеи салфетку.
Во время еды он внимательно наблюдал за Элизабет, надеясь увидеть на неподвижном лице хотя бы мимолетный знак узнавания, намек на то, что она понимает – двухлетний ребенок, сидящий рядом с ней, является ее мужем. Фримен играл с едой, рисуя кривые буквы на подносе вокруг своей тарелки, но когда он показывал их Элизабет, она хлопала в ладоши, словно разделяла с ним радость новых открытий, а потом вытирала поднос. Вконец измучившись, Фримен позволил ей отнести себя наверх и остался лежать в новой кроватке, плотно укутанный крошечным одеялом.
Время работало против него. Теперь он спал большую часть дня. Проснувшись, некоторое время чувствовал себя посвежевшим и полным сил, которые, правда, быстро убывали. После каждого приема пищи на него наваливалась невыносимая дремота, и глаза закрывались сами собой, как если бы он принял сильнодействующее снотворное. Фримен смутно понимал, что продолжает меняться и что ничего не может с этим поделать, – вот уже, проснувшись, он с трудом сумел сесть. А усилия, которые ему приходилось прикладывать, чтобы встать на свои слабые подкашивающиеся ноги, бесконечно его утомляли.
Он разучился разговаривать и теперь лишь невнятно бормотал и булькал. Лежа на спине и потягивая теплое молоко из бутылочки, Фримен понимал, что ему не на кого больше надеяться, кроме Хансона. Рано или поздно он зайдет и обнаружит, что его приятель бесследно исчез.
Сидя на ковре на веранде, опираясь спиной на подушку, Фримен заметил, что Элизабет вытащила содержимое из ящиков его стола и сняла все книги с полок у камина. Похоже, что для окружающих она стала вдовой с годовалым сыном, которая потеряла мужа сразу после медового месяца.
Она уже начала привыкать к своей новой роли. Гуляя по утрам – Фримен лежал в коляске, а перед самым его носом болтался пластмассовый зайчик, раздражавший его до невозможности, – они встречали людей, которых Фримен знал в лицо, и никто ни на секунду не усомнился в том, что он – сын Элизабет. Они наклонялись над коляской, тыкали ему в живот пальцами и восхищались его замечательными размерами и великолепным развитием. Кое-кто вспоминал ее мужа, и Элизабет отвечала им, что он отправился в длительное путешествие. Похоже, она мысленно попрощалась с Фрименом и навсегда выбросила его из головы.
Он понял, что ошибался, когда они возвращались с прогулки, оказавшейся для него последней.
Они приближались к дому, вдруг Элизабет остановилась и с сомнением встряхнула коляску, очевидно не зная, стоит ли идти дальше. Кто-то позвал их – издали, – и пока Фримен пытался вспомнить, кому принадлежит такой знакомый голос, Элизабет наклонилась и подняла верх коляски у него над головой.
Неожиданно Фримен увидел Хансона, который навис над коляской, вежливо приподняв шляпу.
– Миссис Фримен, я всю неделю пытаюсь до вас дозвониться. Как дела?
– Прекрасно, мистер Хансон, – Элизабет развернула коляску так, чтобы она оказалась между ней и Хансоном. Фримен заметил, что она на мгновение смутилась.– У нас сломался телефон.
Хансон обошел коляску, с интересом наблюдая за Элизабет.
– А что случилось с Чарльзом в субботу? Ему пришлось уехать по делам?
Элизабет кивнула:
– Он ужасно расстроился, мистер Хансон, – но у него возникли серьезные проблемы. Его не будет некоторое время.
«Она знает», – подумал Фримен.
Хансон заглянул в коляску:
– На утреннюю прогулку, дружок? – И добавил, обращаясь к Элизабет: – Прекрасный ребенок. Я просто обожаю сердитых детей. Соседский?
Элизабет покачала головой:
– Сын приятеля Чарльза. Нам пора идти, мистер Хансон.
– Зовите меня Роберт. Надеюсь, мы скоро увидимся. Элизабет улыбнулась, ее лицо снова было спокойно:
– Не сомневаюсь.
– Отлично! – Хитро улыбаясь, Хансон пошел прочь. Она знает!
Потрясенный, Фримен сбросил одеяло и посмотрел вслед удаляющемуся Хансону. Тот повернулся, чтобы помахать Элизабет, которая подняла руку в ответ, а затем въехала в ворота.
Фримен попытался сесть, неотрывно глядя на Элизабет и надеясь, что она заметит гнев у него на лице. Но она ловко покатила коляску по дорожке, а потом взяла Фримена на руки.
Когда они поднимались по лестнице, он посмотрел через ее плечо на телефон и увидел, что трубка снята с рычагов. Все это время Элизабет понимала, что происходит, и специально делала вид, будто не замечает его превращений. Она предвидела каждую новую стадию, купила заранее одежду – последовательность курточек и штанишек уменьшающихся размеров, – заказала для него, а не для будущего ребенка, манеж и кроватку.
На мгновение Фримен даже засомневался, беременна ли Элизабет на самом деле. А если ее полнота плод его фантазий? Когда она сказала, что ждет ребенка, ему и в голову не могло прийти, что этим ребенком станет он сам.
Резко перевернув, она засунула Фримена в кроватку и плотно укутала одеялом. Он слышал, как она стремительно ходит внизу, по-видимому готовилась к чему-то срочному: быстро закрыла окна и двери… что-то вынуждало ее торопиться.
Прислушиваясь к происходящему, Фримен вдруг почувствовал, что замерз. Он был завернут, точно новорожденный ребенок, в несколько пеленок, но ему казалось, что все его кости превратились в лед. Фримена охватила непонятная вялость, куда-то пропали злость и страх, а центр восприятия переместился на поверхность кожи. Слабый утренний свет резал глаза, и когда они закрылись, он провалился в туманное забвение неглубокого сна, нежное тело молило об облегчении страданий.
Некоторое время спустя он почувствовал, как руки Элизабет вынули его из-под одеяла, потом из кроватки, она пронесла его через холл. Постепенно воспоминания о доме и его собственной личности стали слабеть, и сморщенное тельце беспомощно прижалось к Элизабет, когда он оказался на ее широкой постели.
Ненавидя жесткие волосы, которые царапали ему лицо, Фримен впервые отчетливо осознал то, что так долго не хотел понимать. Перед самым концом он вдруг закричал от радости и удивления, когда вспомнил исчезнувший мир своего первого детства.
Когда ребенок в животе успокоился, Элизабет откинулась на подушку. Боль от схваток медленно проходила.
Она почувствовала, что силы постепенно к ней возвращаются, а огромный мир внутри нее приходит в норму. Глядя в темнеющий потолок, она отдыхала несколько часов, время от времени меняя положение, чтобы устроить поудобнее свое большое тело на кровати.
На следующее утро она поднялась на полчаса. Ребенок уже не казался таким тяжелым, три дня спустя она смогла окончательно встать с постели. Свободный халат скрывал то, что еще оставалось от ее беременности. Элизабет немедленно приступила к последнему делу: сложила в стопки детскую одежду, разобрала манежи и кроватку. Затем связала одежду в большие узлы и позвонила в местное отделение благотворительного общества. Оттуда приехали служащие и все забрали. Коляску и кроватку Элизабет продала торговцу подержанными вещами. А через два дня в доме не осталось ничего, что напоминало бы о ее муже. Элизабет сняла цветные картинки со стен детской и поставила кровать на прежнее место.
Оставался только уменьшающийся с каждым днем комочек внутри нее, маленький сжатый кулачок. Когда Элизабет почти перестала его чувствовать, она сняла обручальное кольцо и спрятала его в коробочку с другими украшениями.
Возвращаясь на следующее утро домой из магазина, Элизабет услышала, как кто-то зовет ее из машины, припаркованной у ворот дома.
– Миссис Фримен! – Хансон выскочил из машины и радостно заговорил с ней.– Как вы замечательно выглядите.
Элизабет одарила его широкой добродушной улыбкой. Несмотря на легкую припухлость, ее лицо было красивым и чувственным. Яркое шелковое платье – и никаких следов беременности.