Страница 4 из 17
– Продуть воздушным насосом!
В ответ раздается из центрального поста дикое завывание и свист, между тем как сильный насос выжимает воду из балластных цистерн. Процедура эта происходит быстро; как только освобождается одна цистерна, по обеим сторонам лодки с сильным бурчанием вырывается воздух, и мы постепенно принимаем нормальное надводное положение.
Пока еще мы идем на электродвигателях. Остается последнее- при помощи электрических машин пустить в ход тяжелые моторы Дизеля. Я уже поднялся в рубку, и до меня не доносится ничего из происходящего в данную минуту там внизу. Поступают лишь доклады из центрального поста. Но тот, кто находится внизу, в машинном отделении, присутствует при захватывающем зрелище.
Машинисты стоят на своих постах. По переговорной трубке передается приказание, все в напряженном состоянии. Находящийся тут же механик издает резкий свист и поднимает руку, мелькает несколько быстрых движений, несколько ослепительных коротких молний у коммутатора в помещении электродвигателей; крышки первых вентиляторов нерешительно, как бы нехотя приподнимаются, затем раздается шипение, треск, неровное и бешеное пыхтение, и наконец яростные вспышки становятся более равномерными, и все быстрее и быстрее обе машины входят в свой правильный такт работы.
Пробное погружение закончено, и "Дейчланд" идет своей дорогой. Ветер не стихает, но погода по-прежнему хорошая и ясная. Каких-либо пароходов не видно, мы можем спокойно держаться в надводном положении, но при этом не должны забывать тех особых причин, которые требуют от нас наивысшей осторожности и предусмотрительности во время нашего плавания. День близится к концу. Солнце заходит за темными тучами, что предвещает скверную погоду на завтра.
Ловушка
Так оно и было. Чем дальше мы уходим от берегов, тем неспокойнее делается море, и лодку уже изрядно бросает. Еще у себя в каюте я замечаю степень волнения. Под утро, около двух часов, я просыпаюсь от телефонного звонка, устроенного над моей головой.
Вахтенный офицер Эйринг доносит, что слева виден какой-то быстро приближающийся огонек. Я вскакиваю, балансируя огибаю угол к централу и по лестнице через люк рубки вхожу на площадку.
Эйрииг показывает мне на большом расстоянии от нас эту, как бы приближающуюся к нам, светлую точку. Для верности мы объявляем тревогу и ныряем. При этом меня впервые охватывает удивительное чувство поразительной уверенности, дающей возможность так быстро погружаться.
Словно все это самая обыкновенная вещь в мире. Идешь себе в разгар мировой войны на невооруженной торговой лодке, среди мрака ночи. Приближается огонек; возможно, неприятель, и скорее всего, что это он, и быть может, несколько снарядов разнесут нашу рубку, хлынет вода, и немного погодя волны Северного моря сомкнутся над нами.
Однако ничего подобного на случилось. Короткое приказание в централ, несколько приемов с вентиляторами и с рулем, и мы беспрепятственно продолжаем свой путь. Правда, на поверхности воды грубая сила может нам прервать поход, но зато под водой, на глубине нескольких метров, она бессильна помешать нам.
Для верности мы продолжаем идти в подводном положении до рассвета. Около четырех часов мы всплываем. Рассвело окончательно, но и море окончательно расходилось.
Вдали виднеется несколько рыболовных судов, с трудом справляющихся со своей задачей. Вначале мы зорко наблюдаем за ними, но убедившись в их безоружности, продолжаем идти в надводном положении.
Удовольствия уже не испытываешь. Движения лодки таковы, что пребывание в закрытых, проветриваемых только вентиляционными машинами помещениях отзывается на головах и желудках экипажа. Некоторые уже отказываются от еды. Впрочем и на палубе, беспрерывно окатываемой волнами, нет возможности находиться. Немного лучше на рубке за обвесом "ванны" и с ее подветренной стороны. Там столпилось несколько свободных от вахты человек, и, держась за поручни, они набираются свежего воздуха и только отряхиваются, когда какая-нибудь особенно дерзкая волна обдает их своими солеными брызгами.
Так проходит день. Нескольких встреч с пароходами, дымки которых появлялись на расстоянии, мы избежали в надводном положении, изменив лишь курс, предварительно выяснив посредством пеленгований и тщательных наблюдений направление их курса. Это в общем легче, чем может показаться. Зная, во-первых, направление своего курса, можно благодаря пеленгованиям и вычислениям приблизительно определить по карте курс другого судна. Сравнив оба курса на карте с обозначенными, самыми важными, пароходными линиями, почти наверняка знаешь, какого курса должно придерживаться видимое судно.
Вскоре подобное вычисление сослужило нам службу, причем в этом случае оно имело почти документальное значение.
Под вечер погода слегка прояснилась и море немного успокоилось. На западе зашло солнце, красиво осветив тучи.
Все свободные от вахты люди поднялись наверх подышать свежим воздухом и выкурить сигару или папиросу. В помещениях курить строго воспрещено. Все теснятся на подветренной стороне рубки, стоя плечом к плечу или цепляясь друг за друга и плотно прижимаясь к ее стенке. Вид получается удивительный. Словно рой пчел или кисть винограда собирается из людей в грубых, тяжелых морских костюмах. Здесь этикет не особенно соблюдается, пусть люди отдыхают, им нелегко приходится там внизу, и если у кого появляется желание просунуть голову в люк и затянуться раз-другой из трубочки, я охотно предоставляю им это удовольствие.
Инстинктивно все зорко вглядываются в даль горизонта. В этом есть своя хорошая сторона: чем больше людей наблюдает, тем легче что-нибудь заметить, принимая во внимание, что многие из нас обладают зрением ястреба.
И вот в прозрачных сумерках июньского вечера слева от нас, на большом расстоянии вынырнули две мачты, за ними показалась труба, и вскоре на горизонте обрисовался силуэт парохода. С помощью наших призматических стекол мы наблюдаем за ним беспрерывно. Необходимо установить его курс, чтобы в надводном положении от него уйти.
Сделав вскоре несколько пеленгований, я вытаскиваю карту: смотрю, сравниваю, опять наблюдаю, высчитываю, снова берусь за карту и в конце концов становлюсь в тупик… Придерживаясь такого курса, пароход этот ни в какую гавань не войдет.
Возможно ли это? Ведь таким образом он выскочит где-нибудь на берег и напорется на. камни. Я зову Краполя и показываю ему свои вычисления. Снова мы смотрим в подзорную трубу, сравниваем с картой, – сомнений нет.
Этот молодчик идет на авось.
Тем временем мы приблизились к нему настолько, что появилась возможность его разглядеть. Сумерки июньского вечера были так прозрачны и светлы, что мы рассмотрели его более подробно. Это оказался красивый, средней величины пароход, под большим нейтральным флагом, национальные цвета которого ясно виднелись на корпусе. Посреди корпуса, кроме того, стояло двойное название парохода, которое мы, однако, прочесть не могли.
Вдруг Краполь воскликнул:
– Черт возьми! Почему, спрашивается, этот господин до сих пор не спустил флага, хотя солнце уже давно зашло? Возможна ли тут простая случайность? И что означают эти бросающиеся в глаза краски теперь, когда заключено перемирие с подводными лодками? Этот господин подозрителен.
Я должен был согласиться с ним. Главным образом меня удивлял его бесцельный курс, вряд ли кому-нибудь могла прийти мысль совершить во время войны ночью прогулку по Северному морю. Мы обдумываем, как же нам поступить. Пароход пока еще не заметил нас, продолжает свой таинственный курс и находится уже отчасти со стороны нашей кормы. Но из-за того, что, придерживаясь прежнего курса, мы разойдемся с ним, я решаю не погружаться.
Вдруг неожиданно пароход делает резкий поворот и направляется прямо на нас. Тут мы увидели, что этот почтенный нейтральный господин вывесил наружу свои спасательные шлюпки, желая, очевидно, этим еще более подчеркнуть свой характер безвредного "купца", готового ко всему, вплоть до немедленного исполнения приказания военного корабля.