Мечтатель

— Именно. Причём если вы всё-таки решитесь у меня учиться, вместо «может поставить» лучше говорить «поставит». Потому-то я и затеял этот разговор: вам нужно знать, к чему может привести ваше решение.

— Здорово. Нет, ну вот здорово-то! — Губа снова хохотнул, и веселья в его смехе не звучало ни на грош. — А если мы откажемся учиться, нас всё равно натянут на «весёлые колья», выясняя, не наслушались ли мы от тебя какой-нить ереси. Я отлетаю!

— У вас хотя бы выбор есть.

Губа вздрогнул. Штырь просто поёжился. А Кимара добавила своим низким голосом, хриплым после долгого молчания:

— Если я не буду учиться контролировать свою силу, «порча» позаботится о том, чтобы я по-настоящему… отлетела.

— Так ты… из «порченых»?

— Да. После предыдущего рейда.

— Я отлетаю, — повторил Губа. — Эй, Штырь! Можа, я и про тебя чего не знаю? Э?

— Про меня ты знаешь всё.

— Хотелось бы верить…

— Верь, — сказал я. — Сегодня в этом зале не звучала ложь. И, надеюсь, не прозвучит. Итак, я жду ваших ответов. Лучше бы нам управиться до того, как вернётся Лараг. Губа? Штырь?

— Никогда я не был особенно ревностен в вере, — сказал Штырь. — Да и вообще… если уж меня прихватят за то, что я с тобой, Ложка, разговоры разговаривал, хочу терпеть за дело, а не за просто так. И удивить хотел бы при случае тех, кто… прихватывает.

— Ты чего, серьёзно? — снова оквадратил глаза Губа, глядя на приятеля. Тот усмехнулся. Так, что вдруг стало очень заметно: на базу Охотников он попал с улицы, ещё не будучи взрослым — но уже перестав быть ребёнком. — Я отлетаю…

— Прежде чем окончательно отлетишь, — посоветовал я, — скажи «да». Или «нет».

— А я что, самый жёлтый? Плеть согласна, Штырь согласен, а я в стороне, так, что ли?

— Если скажешь «нет», я это приму спокойно. И не надо соглашаться только потому, что другие согласны. Можешь порадовать Ларага…

Да. Я гадкий и циничный манипулятор. Но раскола в группе я жаждал не больше, чем ампутации правой руки… а Губа больше (и громче) прочих возмущался поведением нашего самоустранившегося куратора. Я это прекрасно помнил.

— Кремня-то? — парень оскалился. — Хрена ему во всю глубину, а не радости! И потом, Штырь верно сказал: если уж страдать, так за дело! Я с вами!

— Отлично. Тогда начнём с основы основ, а именно — концентрации. С Кимарой у нас уже было несколько бесед на эту тему, и она неплохо усвоила урок…

Я манипулятор. В данном случае — играющий на неосознанной мальчишеской гордости. Но какого лешего я должен стесняться этого факта? Все люди так или иначе манипулируют другими, все пытаются влиять друг на друга. Даже младенец, орущий из своих пелёнок, уже инстинктивно знает: если будешь орать, получишь своё быстрее, чем если будешь тихим и незаметным.

Так что я буду манипулировать своими учениками, и не только ими. В работе учителя без этого никак не обойтись. Кроме того, если воздействуешь на людей к их же пользе, это служит не самым плохим оправданием… ведь правда?

Полагаю, мой внутренний Дамблдор одобряет это.

Она шла по хорошо знакомому дому. А может, и не совсем знакомому. И по дому ли?

Тени, затаившиеся в углах и закоулках, лежали как-то слишком уж густо. Стоило чуть отвести взгляд, как они начинали вихриться и течь, подобно неестественному смешению огня и воды. Карабкались вверх, капали со стропил, играли в «зеркала» с живым огнём редких факелов. Но глянешь прямо — ничего такого. Тени как тени.

Просто густоватые. Да.

И коридор вёл себя странно. Сокращался и удлинялся, гнулся, ухитряясь оставаться при этом безупречно прямым, делался то широченным, как горное ущелье, то превращался в узкий крысиный лаз. А она шла, не сворачивая, как в каком-то пузыре. Гордо, не пригибая головы, но слегка побаиваясь… чего-то. Об оставленном за спиной она не вспоминала, а вот то, что впереди, вызывало какое-то смутное чувство. То ли неловкость, то ли неудобство.

Или всё-таки страх?

…раскрылась дверь. Вполне обычная дверь, только висящая впереди-вверху. Сквозь неё стёк вниз колеблющийся, но определённо мужской силуэт: плоть от плоти тени, очень глубоко надвинутый капюшон, странные колыхания плаща, словно раздуваемого изнутри медлительными волнами. Незнакомец молча протянул навстречу руки, подавая ей сына. Её сына. В этом не могло быть сомнений, несмотря на дымные провалы глазниц и дополнительный причмокивающий рот в районе пупка. Она приняла дитя, прижав его к обнажившейся груди. Но что-то пошло не так. Совсем не так! Пальцы погрузились во что-то горячее, вязкое и чёрное — этот цвет она узнала на ощупь, потому что он в точности повторял цвет зла…

И слепящая вспышка выдернула её из сна до того, как она успела увидеть происходящее до самого конца. До того, как сон окончательно превратился в кошмар.

«Проснулась? Вот и хорошо».

Не такое уж яркое, как сперва показалось, светящееся пятно поднялось к потолку и там без поспешности угасло. Впрочем, Иан-па оказался прав, как всегда: она уже проснулась. Бьющееся в диком прерывистом ритме сердце начало успокаиваться.

Что случилось?

«Ничего особенного. Но если бы я не разбудил тебя — могло случиться».

Что?

«Не знаю. Магия твоя, так что тебе виднее».

Магия? Ты хочешь сказать, что я, не просыпаясь, коснулась Силы?

«Можно и так сказать».

Сердце Кимары пропустило удар.

«Ну-ну, тише. Всё хорошо, что хорошо кончается».

Ничего хорошего, — мрачно ответила она. — Я опасна!

В ответ почему-то плеснуло весельем. Впрочем, Иан-па поймал ответную волну тревоги в смеси с возмущением и поспешил объяснить:

«Со всем почтением замечу, что безопасных людей не бывает. Всякий, кто хоть чего-то стоит — опасен. Так что не преувеличивай, пожалуйста».

Ты не понимаешь. Я же просто… я не…

«Недостаточно контролируешь себя? Гм. Ну так (снова) со всем почтением замечу: людей, которые контролируют себя ДОСТАТОЧНО, попросту не существует. Самоконтроль — одна из тех вещей, которых много не бывает. А кроме того, если ты считаешь нужным увеличить этот важный параметр — кто тебе мешает поработать над собой?»

Иан-па взял паузу. А когда снова направил поток своих мыслей, они изменились и неким странным образом углубились:

«Однажды в весьма отдалённом мире родился талантливый парнишка. Возможно, даже слишком талантливый. И он отправился к центру своего мира, где лучшие маги преподавали своё искусство новичкам, чтобы постичь тайны бытия. В предначертанный день, в самом центре мира, на пике силы парнишка сотворил величайшие чары — и тем по случайности нарушил гармонию мироздания. В разрыв реальности проникла безвидная тварь, ранившая парня и с большим трудом изгнанная охранными арканами старших магов. Но даже сильнейшие целители не смогли помочь неосторожному, и лицо парня навеки обезобразили следы когтей…»

Кимара и так «слушала» меня внимательно — но последняя «фраза» заставила её замереть по-настоящему. Вплоть до того, что она неосознанно задержала дыхание.

«После случившегося призвавший в мир зло не мог более оставаться в центре мира и отправился в долгое путешествие. Но куда бы ни отправился парень, безвидная тварь находила его повсюду — ибо их связывали узы, которые невозможно разорвать, как невозможно, вызвав свет, не вызвать этим и тень. Страх завладевал парнем всё крепче; он даже попытался вернуться в центр мира, под защиту старших магов — но барьер ветров не пустил его. И он понял: начатое им одним должно закончиться только его силами. Переплавив страх в страсть, парень перестал бегать от безвидной твари и сам начал искать с ней встречи. А та бежала прочь, как будто страх, изгнанный волей из души парня, перебрался по связующей их нити в душу твари. И настал момент, когда на краю мира долгая погоня завершилась. Парень встал напротив тени собственной силы, как два бойца встают друг перед другом для смертельной битвы…»