Стальной век: Социальная история советского общества

Стремясь обрести поддержку в обществе, горбачевское руководство решилось пойти по пути использования националистических настроений и предрассудков. В резолюции «О межнациональных отношениях», приня­той на XIX партийной конференции в 1988 г., «закономерный рост нацио­нального самосознания» получил позитивную оценку[550]. Подобная тактика оказалась пагубной, так как привела, в конечном счете, к стремительному росту национализма практически во всех регионах страны. Теперь он суще­ствовал не только на «бытовом» уровне или в представлении оппозицион­ных групп интеллигенции, но получил «законное» право на существование как идеология, которой воспользовалась и значительная часть номенклату­ры. Еще в декабре 1986 г. в Казахстане произошли волнения, вызванные отстранением прежнего руководства республики и назначением первым сек­ретарем республиканской компартии неказаха Г.В.Колбина; имелись убитые и раненые. В последующие же годы националистически мотивирован­ные конфликты, подпитываемые ухудшением условий жизни, бедностью и экономическим кризисом, становились все более массовыми и кровавыми: армяно-азербайджанская война из-за Нагорного Карабаха (включая погро­мы армян в Сумгаите в 1988 г. и Баку в 1990 г.), погромы турок-месхетинцев в Узбекистане (1989 г.), киргизско-узбекские столкновения в Фергане (1990 г.) и др. Сотни тысяч людей вынуждены были бежать из мест своего проживания. Столкнувшись с волной агрессивного национализма, руково­дство государства оказалось совершенно беспомощным. Непоследователь­ные и неуклюжие попытки вмешаться в ситуацию лишь подрывали престиж Центра и ухудшали его отношения со всеми конфликтующими сторонами.

Прислушавшись к почти единодушным рекомендациям большинства экономистов, правители страны в конце 1980-х гг. предоставили далеко идущую самостоятельность ведомствам и предприятиям, приступили к приватизации мелкой и средней промышленности (законы «Об индивиду­альной трудовой деятельности» 1986 г., о совместных предприятиях с иностранным капиталом 1987 г., «О кооперации» 1988 г., «О предприятиях в СССР» 1990 г.) и начали внедрять рыночные отношения. Предприятия получили возможность определять цены на свою продукцию, произведен­ную сверх «государственного заказа», и немедленно воспользовались этим для их повышения, а не увеличения производства. Результатом экономи­ческих реформ стал нараставший распад хозяйственной системы, усиле­ние эгоизма отдельных регионов, ведомств и предприятий, хаос. Пытаясь сократить расходы, Горбачев попробовал снизить накал противостояния с Западным блоком. Он уменьшил масштабы вмешательства в странах «Третьего мира», распорядился вывести советские войска из Афганистана, сократил армию и призвал ограничить «гонку вооружений». Но это уже не помогало. ВВП сократился в 1990 г. на 2%, а в 1991 г. - по разным подсче­там, на 9—17%[551], промышленное производство падало, резко выросли це­ны и инфляция. Условия жизни основной массы населения стремительно ухудшались; нарастала нехватка промышленных и продовольственных товаров, в ряде мест были введены талоны на продукты, происходили волнения жителей, недовольных дефицитом. Сопровождавшиеся попыт­ками властей снизить субсидии на цены, эти процессы вызвали растущее недовольство и подъем массовых социальных движений протеста.

Первые протестные выступления носили ярко выраженный антибю­рократический характер. Они были сосредоточены преимущественно на проблемах местного развития, в особенности - экологических, которые остро воспринимались общественностью после катастрофы на Чернобыль­ской АЭС в 1986 г. Возникавшие в городских кварталах, микрорайонах и населенных пунктах группы в защиту окружающей среды нередко высту­пали инициаторами движения за самоуправление на местах. Собирались общие собрания жителей, на которых избирались комитеты самоуправле­ния, начиная с уровня дома, улицы, квартала ит.д. Основным мотивом служило желание людей самостоятельно решать проблемы жизни и разви­тия территории, независимо от государственной бюрократии и ее интере­сов. Многие активисты, отмечал исследователь советских и российских гражданских инициатив О.Яницкий, понимали «децентрализацию эконо­мики и политической власти как самодостаточность и даже автаркию. Не­которые из них даже предлагали, чтобы город или отдельный городской район получил полную экономическую самостоятельность с собственной валютой, системами производства, распределения ит.д.»[552]. Однако низо­вым гражданским инициативам так и не удалось выработать альтернатив­ные представления об общественном устройстве на основе системы всеоб­щего самоуправления, помимо государства и рынка, с выявлением и скоор­динированным удовлетворением потребностей «снизу». Такие идеи просто не успели развиться в условиях авторитарного режима и идеологической диктата КПСС, когда любые «леворадикальные» идеи беспощадно пресле­довались, а разработки и традиции мировой социально-революционной мысли были под запретом. Большинство активистов инициатив и даже представителей левых групп не видело альтернативы развитию рыночных отношений, хотя и стремилось максимально «смягчить» их последствия с помощью активной социальной политики[553]. Это превратило общественные антибюрократические движения в легкую добычу для «реформистского» крыла номенклатуры. Вскоре после 1990 г. гражданские инициативы стали «засыпать», общие собрания прекратили собираться, а многие активные члены местных комитетов и групп «ушли во власть».

Чем глубже становился экономический кризис, тем больше расходи­лись интересы и устремления отдельных фракций и группировок правя­щего номенклатурно-бюрократического класса. Крупные, неповоротливые предприятия-монополисты и огромные советские учреждения были заин­тересованы не в технических усовершенствованиях, а в сохранении и расширении собственных привилегий. Ведомства, вывозившие за рубеж нефть и газ и добывавшие валюту, всё меньше хотели делиться с осталь­

ными отраслями и предприятиями, стремясь оставить вырученные средства у себя. «Сырьевики» были не прочь скинуть со своих плеч балласт в виде «социального государства» и предприятий обрабатывающей промышленно­сти, даже если это в перспективе привело бы к изменению системы в СССР. Напротив, военно-промышленный комплекс (ВПК), целиком зависевший от государственной поддержки, скорее предпочитал сохранить основу сло­жившихся экономических и политических структур. Но и ВПК, недоволь­ный увеличивающимся отставанием от Запада в области высоких техноло­гий, выступал за реформы.

Падение мировых цен на нефть, «гонка вооружений» и уменьшение доходности советской экономики (а, следовательно, ресурсов для дальней­шего роста могущества и доходов бюрократии как целого) знаменовали со­бой общий кризис прежнего метода господства. Рост экономических труд­ностей стимулировал сепаратизм не только у ведомств и государственных компаний, но и у партийных руководителей отдельных республик и терри­торий. Как вспоминал А.И.Лукьянов, близкий соратник Горбачева и предсе­датель Верховного совета СССР в 1990-1991 гг., местные власти быстро ощутили, «что теперь можно защитить себя от угрозы смещения или произ­вольных перестановок по воле центра. Средством этой защиты стал лозунг национального суверенитета... Республиканский партийный князек... рас­поясавшийся хозяйственник, прикрываясь заявлениями о защите нацио­нальных интересов, могли теперь игнорировать ранее неприступный центр»[554]. Республиканские партийные боссы стремились стать полновла­стными хозяевами на управляемых ими территориях. Наилучшая возмож­ность для этого возникла бы с образованием новых, контролируемых ими государств. Конкурентом бюрократии в борьбе за власть выступила местная интеллигентская верхушка в республиках, привыкшая считать себя «солью земли», «глашатаем и хранителем национальной культуры». Теперь она претендовала на свою долю пирога. В России она поддержала идеологии либерализма или русского национализма (последняя еще с 1970-х гг. поль­зовалась покровительством части партийной элиты: если в «союзных рес­публиках» националистические тенденции среди интеллигенции пресекались и подавлялись, в России русские писатели-националисты из среды т.н. «де­ревенщиков» легально публиковали свои книги). В других республиках СССР интеллигентские группы учредили разнообразные «народные» фрон­ты и потребовали «национальной независимости». В конце 1980-х гг. стали появляться полулегальные политические группировки, требовавшие отмены однопартийной системы и перехода к представительной демократии.

550

Резолюции ХЕХ Всесоюзной конференции Коммунистической партии Советского Союза Приняты 1 июля 1988 года. М., 1988. С.32.

551

Cp.: The Former Soviet Union in Transition. New York, 1993. P.45; TyersR. Economic Re­form in Europe and the former Soviet Union: Implications for international food markets. Washing­ton, 1994. P.22.

552

Яницкий О. Городские экологические инициативы и движения: сравнения Восток - Запад (Заключительный доклад на Европейском семинаре ЮНЕСКО, 21-26 мая 1991 г., Мо­сква, СССР). М., 1991. С.45.

553

Этот факт может подтвердить сам автор, который в конце 1980-х гг. принимал участие в экологических и самоуправленческих движениях и пропагандировал там антиавторитарные идеи общества без централизованного государства и рынка. Подробнее см.: ДамьеВ.В. Лек­ция-интервью о неформалах //

http://www.igrunov.rU/vin/vchk-vin-n_histor/remen/l 194790523.html; http://www.igrunov.rU/vin/vchk-vin-n_histor/remen/l 196321009.html; http://www.igmnov.rU/vin/vchk-vin-n_histor/remen/l 201070615 .html; http://www.igrunov.ru/vin/vchk-vin-n_histor/remen/1202493027.html;

Грей В. Экосоциалистический манифест // Третий путь. 1989. №8.

554

Лукьянов А. Переворот мнимый и настоящий. М., 1993. С.43.