Стальной век: Социальная история советского общества

В попытке улучшить отношения с крестьянством, 8-й съезд большеви­стской партии в марте 1919 г. провозгласил принцип «союза с середняком». Были несколько повышены твердые цены на хлеб, к заготовке продовольст­вия привлекались кооперативные организации. Суть политики властей не изменилась. Однако стало меняться настроение крестьянских масс. Они опа­сались победы «белой» контрреволюции, справедливо ожидая, что та вернет землю бывшим помещикам. «Крестьянство... оказывает нам доверие... - сообщал в конце 1919 г. председатель Саратовского губернского исполкома В.Радус-Зенькович. - Деникин ужасом перед собой обратил их к нам...»[99]

Но кредита доверия хватило ненадолго. Большевистские власти не только сохранили практику разверстки, но в 1920 г. распространили ее на Сибирь и Туркестан. «...Пока мы не кинем в хлебные места вооруженной силы - хлеба от кулаков не выкачаешь. Очень хорошее действие производит воо­руженная сила», - заявил в мае 1920 г. на заседании Сиббюро ЦК РКП(б) заместитель председателя Сибпродкома Г.Е.Дронин[100]. Среди измученного и взбешенного крестьянства стали распространяться лозунги новой, анти­большевистской революции.

Огосударствив промышленность и «покоряя» деревню, большевики попытались обратить в государственную собственность и систему обмена. 21 ноября 1918 г. был примят официальный декрет о государственном снаб­жении населения. Государственная монополия на торговлю касалась, ко­нечно же, прежде всего, хлеба, но распространялась и на многие другие товары: сахар, чай, соль и др. Правда, на местах случались и послабления. Так, в апреле 1919 г. Президиум Моссовета разрешил свободную мелоч­ную торговлю ненормированными, кустарными и заграничными продук­тами и изделиями.

Чтобы помешать людям по собственному почину покупать или обме­нивать товары в деревне или продавать их в городе, по декрету Совнарко­ма от 6 августа 1918 г. были образованы заградительные реквизиционные отряды, которые действовали на железнодорожных и водных путях и по­просту конфисковывали перевозимые товары. «О возможности привести что-либо из деревни в город, можно было бы написать целую книгу..., - описывала американская революционерка Эмма Гольдман то, что она ви­дела в России в 1920-1921 гг. - Несчастные бедняги, которые наконец-то с неописуемыми трудностями добыли разрешение на поездку, дни и недели терпеливо ожидали возможности поехать на станциях и которые наконец-то, после ужасающей поездки в грязных и переполненных вагонах, на кры­шах или на подножках сумели раздобыть пуд муки или картошки, должны спокойно терпеть, когда в конце их пути отряд забирает все. В большинстве случаев представители коммунистического государства делят конфиско­ванное между собой... Число арестованных действительных спекулянтов было незначительным по сравнению с толпами несчастных, которые за­полнили тюрьмы России за то, что они пытались спасти себя от голодной смерти»[101]. Немалое количество «мешочников» было расстреляно. В то же время, как свидетельствовал Волин, «настоящие спекулянты легко, за не­большую мзду преодолевали «заграждения»»[102].

Российский историк С.А.Павлюченков, подробно исследовавший «те­ни» политики «военного коммунизма», приводит множество свидетельств

того, что под прикрытием большевистской торговой монополии процвета­ли спекуляция и коррупция, связывавшая партийных функционеров, хо­зяйственников и тайную полицию ЧК с нелегальными оптовиками и кри­минальным миром. Рыночная торговля отнюдь не была ликвидирована; просто, перейдя в разгар «теневой» деятельности, она превратилась в ис­точник еще больших прибылей. Такими путями осуществлялось даже снабжение многих государственных предприятий и контор. Знаменитый Сухаревский рынок в «красной» Москве стал настоящим символом эпохи. «Поскольку главкам и организациям ВСНХ было выгодней реализовывать свои товары по ценам вольного рынка, а не отдавать за бесценок для рас­пределения через потребительскую кооперацию, постольку борьба со злом спекуляции носила безнадежный характер..- замечает историк. - Изучая теневую экономику военного коммунизма, нельзя отыскать практически ни одной отрасли национального хозяйства, не вовлеченного в сферу оживленной купли-продажи. Это касается в том числе и объектов нацио­нализированной недвижимости - земли, домов, предприятий». Действовал даже финансовый рынок. «Игра на постоянно прыгающих курсах валют доставляла дельцам немалые прибыли. Весной 1920 г. в Одессе, несмотря на жестокие преследования... валютных дельцов, валютная биржа про­должала жить очень интенсивной жизнью».

Уполномоченные продовольственных органов и кооперации, полу­чая товар, частично или полностью сбывали его на рынке. Так же нередко поступала ЧК с конфискованным имуществом. Ревизор Наркомата госу­дарственного контроля Б.Н.Майзель «сообщал, что в Екатеринославском ЧК за 20-30 тысяч рублей мог получить пропуск. В Харьковской ЧК почти все обыски, ареста и освобождения осуществлялись ради наживы». Вид­ный чекист Я.Х.Петерс докладывал в марте 1920 г. в Москву, «что особые отделы армий Южного фронта занимаются... спекуляцией, обысками в городе» .

В политическом отношении большевистская власть использовала гражданскую войну для окончательной консолидации «комиссародержа- вия». Конституция, утвержденная 10 июля 1918 г., объявляла Россию фе­деративной республикой Советов, но фактически Советы превратились в придаток однопартийной диктатуры. Мало того, что законы предусматри­вали пятикратное преимущество в нормах представительства для город­ских Советов по сравнению с крестьянскими. Сама роль Советов все больше сводилась к простому одобрению решений большевистской пар­тии. В России, писал Ленин весной 1920 г., возникла «самая настоящая «олигархия». Ни один важный политический и организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике [103]

без руководящих указаний Цека партии»[104]. Сложилась новая правящая иерархия. Немецкая революционерка Р.Люксембург, в принципе отно­сившаяся к большевикам с симпатией, уже в 1918 г. прослеживала тен­денции, набиравшие обороты в России: «Общественная жизнь постепен­но угасает, дирижируют и правят с неуемной энергией и безграничным идеализмом несколько дюжин партийных вождей, среди них реально ру­ководит дюжина выдающихся умов, а элита рабочего класса время от времени созывается на собрания, чтобы рукоплескать речам вождей, еди­ногласно одобрять предложенные резолюции. Итак, по сути, - это хозяй­ничанье клики; правда, это диктатура, но не диктатура пролетариата, а диктатура горстки политиков, то есть диктатура в чисто буржуазном смысле, в смысле господства якобинцев (перенос сроков созыва съездов Советов с раз в три месяца до раз в шесть месяцев). Более того: такие условия должны привести к одичанию общественной жизни - покушени­ям, расстрелам заложников и т.д.»[105].

Формально в Советской России еще сохранялись различные левые партии и политические организации, но в действительности им станови­лось все труднее действовать. 14 июня 1918 г. ВЦИК постановил исклю­чить из Советов правых эсеров и меньшевиков (позднее решение в отно­шении меньшевиков и части эсеров было отменено). После вооруженных столкновений в Москве между большевиками и левыми эсерами 6 июля 1918г. первые настояли на принятии Пятым съездом Советов резолюции об изгнании из Советов левоэсеровской партии, в 1919 г. Мария Спиридо­нова и ряд других ее лидеров подвергся аресту. Союз эсеров-максима- листов официально оставался легальной организацией, но его члены под­вергались нараставшим репрессиям. Все большую нетерпимость проявлял режим и к анархистам. Так, летом 1919 г. ЧК арестовала делегатов легаль­ного съезда Всероссийской федерации анархической молодежи.

99

Там же. С.85.

100

Сибирская Вандея. Т.1. С.21.

101

Goldman Е. Niedergang der russischen Revolution. Berlin, 1987. S.35-36.

102

Волин В. Указ.соч. C.250.

103

Павлюченков С.А. Указ.соч. С.236,243-244,241

104

Ленин В.К Полн.собр.соч. Т.41. С.30-31.

105

Люксембург Р. Рукопись о русской революции // Люксембург Р. О социализме и русской революции. Избранные статьи, речи, письма. М., 1991. С.330.