Страница 46 из 60
— Я Вас умоляю, — молитвенно сложил лапки чертенок, явно кого-то передразнивая. — Можно подумать, ты жаждешь вечно сидеть под деревом и играть на арфе! А кто возлюбляет жен ближних своих постоянно, непрерывно и в рекордных количествах? — он вытянул лапу вперед и солидно, но издевательски пробасил. — Прелюбодеяние — серьезный грех, сын мой!
— А в Аду мы тебе теплое местечко найдем, — добавила чертенка. — Отыщешь Мекрину и скажешь, Хрюндер и Токра рекомендуют твою банду для несения службы. Скучно не будет, гарантирую!
— Всё равно к варварам не хочу!
— Я Вас умоляю, — снова заблажил Хрюндер. — Кто тебя заставляет! Можешь к Хозяйке податься! Скажешь, от Федьки с Танькой. Вот попробуй! — чертенок протянул кентарху флягу. — Только дыхание задержи, как выпьешь.
Флавий перекрестился и приложил сосуд к губам. От выпивки он не отказывался даже под угрозой адского пламени. Раскаленный комок пробежал по пищеводу, грохнулся в желудок и взорвался вспышкой ослепительного пламени. На пару минут кентарх потерял себя во времени и пространстве.
— Ох, хорошо винцо, — прокашлял он, наконец, вытирая выступившие слезы.
— А то! — поддакнул бесенок. — Такое только у Хозяйки есть. Правда, редко выпить разрешает, — он вздохнул. — Не дай Князь узнает, что мы целую флягу украли!
— Убьет? — спросил Флавий, ощущая некое единение с собеседниками.
— Хуже, — поникшая Токра (или Танька?) вернула кинжал хозяину. — Обидится…
— Может и совсем выгнать, — окончательно приуныл Хрюндер-Федька, но тут же приободрился. — Но мы же для пользы! Как на дело без «выхлопа» идти?..
— А еще Хозяйка форму выдаст, — чертенка вновь занялась ногтями. — Как у нас. Если примет, конечно.
— А если не примет? — Флавий, наконец, определился, помогла-таки выпивка.
— Тогда к Мекрине, — сообщил Хрюндер. — В ГРУ Ада!
— Да и черт с вами со всеми!
Бывший кентарх забрал у чертенки кинжал, придержал коня, пропуская логофета мимо себя, и точным движением вогнал клинок под левую лопатку чиновника.
Совет закончился самым лучшим вариантом из всех возможных. Могло быть куда хуже. Умен князь, запросто придумал бы что-то особенное, что и в голову не пришло скрытым недругам. Как под Доростолом.
Казалось, всё кончено. Удар отряда Глеба в спину основной дружине должен был своей неожиданностью как минимум сбить настрой воев Святослава. А в бою против многократно превосходящего противника минутное замешательство смерти подобно. Не мог князь ожидать подлости от родного брата. Как выяснилось, мог! Не дошел княжич до основной сечи, перехваченный двумя сотнями Асмунда. Горстка храбрецов, преградившая путь пятитысячной христианской дружине, полегла до последнего человека, но выиграла время, позволив двум задним отрядам развернуть копья навстречу предателям, а резервная тысяча всадников довершила разгром. Свенельд вынужден был сам повести конницу, своим мечом карать братьев по вере. Не было другого выхода: Глеб с товарищами были обречены. Либо погибнуть с ними, либо остаться в живых и продолжить Великое Служение.
В результате гора родила мышь! Хотя нет, победу Глеб у брата украл, ромеи сумели перегруппировать силы и отойти к своему лагерю, сохранив немалое войско. Но не больше. Святослав по-прежнему жив, а значит, дружины русов непобедимы. И подобраться к князю тяжело. Недоверчив Великий, помнит участь отца, хоть и был в те годы мал и неразумен.
Да… С Игорем четверть века назад всё прошло куда легче! Людей у Свенельда было вдвое против язычников, да и не ждали те плохого от братьев по оружию. Поверил ли Киев сказкам, не столь важно. Главное, княгиня поверила. Как не поверить, если вместе думку ночами думали, в перерывах между жаркими ласками. Хороша была болгарка, ох хороша!
Может, потому и не доверял Святослав брату, что не чувствовал в нем родной крови. Сын Прекрасы, отравленной хитрым ромейским зельем, и киевского князя не верил отпрыску лживой болгарки и коварного воеводы-христианина. Хоть и не мог знать последнего, а не доверял! Может, чуял кровь своих родителей на руках предков Глеба. А может, и раскопали что-нибудь скрытники Вукомила, не прост старый лис, ох не прост. И хватку не потерял. Не видел Свенельд сожаления в глазах князя, когда голова Глеба покатилась ему под ноги…
Это воеводе сердце грусть-тоска грызла волком лютым. Не единственный сын, но от любимой, да и столько надежд возлагалось… Права на Киевский стол. И на болгарский! Это Святославу по силам всё дружиной брать, остальным хитрость нужна, да ромейское умение, прозванное дипломатией.
И последняя память об Елене! Сколько баб у Свенельда было, а только к одной прикипел душой. Настолько прикипел, что веру чужую через нее принял, на предательство пошел. Хоть и во грехе они с княгиней жили, а чувство светлое ту вину искупит… Жаль, что не вернуть горячее податливое горячее тело, тонкое нежное личико, звенящий колокольчиками голос…
Ничего! Недолго Святославу осталось! Ждут на порогах подкупленные печенеги. Идет в ловушку князь, изображая приманку, чтобы ударили степнякам в спину конные сотни, якобы ушедшие в Киев. Вот только не дождаться тех сотен. В стольный град и пойдут, ведомые единственным, знающим все планы. Свенельдом. Убийцей отца, любовником мачехи и будущим палачом сына.
Воевода шагнул в шатер. Не те уже годы… Раньше мог спать на голой земле, накрываясь попоной и положив под голову седло, словно простой воин или Великий Киевский князь. Сейчас от такого схватит спину, не разогнуться. Шагнул и замер, всеми чувствами ощущая чье-то присутствие. Меч с тихим шелестом покинул ножны.
— Кто здесь?
— Я, — зазвенели колокольчики.
— Не может быть… — не слова, даже не шепот, только след шепота, почти мысль.
Вспыхнула лучинка, выхватывая из ночной тьмы тонкие черты лица, изгибы молодого обнаженного тела.
— Ты?!
— Я… И не я…
— Ты же умерла?! И возраст…
— Умерла… — грустный вздох. — И не умерла… Кто знает, что ждет за краем… Обними меня, любый!
Шаг вперед, рука на талии, глаза в глаза, уста в уста. Сколько лет он не целовал эти губы? Два года? Пять? Вечность? Жаркий шепот. Нетерпеливые руки, срывающие мужскую одежду…
— Люба моя!.. Княгиня моя!..
— Княгиня… — звенят колокольчики. — И не княгиня… Княгиня-берегиня…
Жесткое походное ложе мягче пуховой княжеской перины… Горячее, податливое тело в руках… Такое знакомое, такое молодое… Стон наслаждения… Еще и еще…
— Ты пойдешь со мной, любый?..
— Хоть в гиенну огненную…
— Так далеко не надо, любый… Ближе… Гораздо ближе…
У Вукомила в службовых покоях хорошо. Прохладно, не ослепительно ярко. И мух нет. Трудно им, звонкокрылым, пробраться в потайные горницы, где днем и ночью куется державная безопасность. Предшественники Вука те еще кроты были. Точной глубины никто не знает, а по количеству ступенек, да и по внутреннему ощущению саженей на пятнадцать вниз заглубились. А ведь еще погреба знаменитые есть. Те самые, что покруче застенков гестапо будут.
В горнице, куда меня скрытник притащил, кроме пары объемистых кувшинов пива, стоит здоровенный мешок из рогожи, набитый плотно уложенными сухарями. А с потолочной балки копченая кабанья нога свисает. Даже на вид вкусная…
И кроме еды интересностей хватает. Вот морда на стене, по всем параметрам на кошачью похожа. Только размерами любого тигра раза в полтора превосходит. У Баюна, и то поменьше! Да и нет ни у тигра, ни у нашего кошака кокетливых кисточек, венчающих уши, и плохо помещающихся в пасти клыков. Лютый зверь. Название такое.
И «дивова зброя»: дубина в человечий рост. Надо же! Дивов нет давно, а вот сохранилась!
— Так значит, врут люди, что ты головой скорбен, а Любомудр?
Известен был волхв, даром, что молод. Заманчиво прикрыться такой личиной. Вот только не поможет. Вукомил умен, опытен, и профессиональная паранойя у него на уровне, вмиг почует подмену. Лучше уж правду-матку резать.