Страница 4 из 28
Среди десантников находился бывший тракторист из Калотубани сапер Леван Надибаидзе.
Первая линия немецких окопов проходила в предгорье, по невысоким песчаным курганам, и роте капитана Глебова, раньше других достигшей берега, нужно было совершить фланговый обход — пробиться через плавни и болотные заросли.
Под ногами тяжело вооруженных солдат ломался молодой лед, и люди по пояс проваливались в болотную воду.
Казалось, плавням не будет конца. Но вот выбрались на сушу. Зазвенела скованная морозом земля. В пустынном небе зябли одинокие звезды. И пока люди, отжимая мокрые шинели, спускались в занесенную снегом ложбину, капитан Глебов вызвал сапера Надибаидзе.
Разговор между ними происходил в неглубоком окопчике, прикрытом рваным брезентом. Ординарец капитана электрическим фонариком освещал планшетку с картой.
— Обсушился? — спросил капитан.
— Да где тут, товарищ капитан, холод собачий, — ответил сапер.
— Ничего, сейчас жарко станет, — дружески улыбаясь, пообещал капитан, отмечая что-то на карте.
— Спасибо, товарищ капитан, а то я думал, что скоро в сосульку превращусь, — отшутился Надибаидзе, понимая, конечно, что вызвали его не для этого разговора.
— Вот, смотри, — сказал капитан, указывая острием карандаша на синий кружок. — Где-то тут, на высотке, у немцев броневой колпак. Боюсь, что он нам много крови будет стоить. Надо найти его.
— Сколько времени даете?
Капитан посмотрел на часы:
— До начала атаки. Мы начнем ровно в шесть. Кого с собой возьмешь?
— Если разрешите, Дато Раинаули.
Капитан кивнул головой:
— Ну что ж, ни пуха ни пера!
Медленно отступала долгая зимняя ночь. В предрассветной полумгле уже всплывали зубцы невысоких заснеженных холмов. Опаздывал Надибаидзе, и капитан Глебов перестал верить своим часам.
— Сколько на твоих? — то и дело спрашивал он телефониста.
Все правильно, часы не врут, скоро в атаку, а Надибаидзе все нет. Кто-то отдернул край брезента и хриплым, простуженным голосом доложил:
— Тут Раинаули принесли, товарищ капитан.
Глебов быстро вышел из окопа:
— Принесли? Он ранен?
— Ранен. Его в лощине нашли.
Раинаули лежал на окровавленной шинели, и фельдшер, который делал ему перевязку, сказал:
— Плохо парню...
— Говорить может? — спросил капитан.
— Нет. Все время без сознания.
— Кто его нашел?
— Я, товарищ капитан, — поднялся с земли мокрый от пота молодой сержант. Он еще не отдышался, видно, нелегко было ему тащить грузного Раинаули.
— Он успел вам что-нибудь сказать?
— Что-то говорил... но я не понял.
— А все-таки?
— Про какую-то будку... Потом какое-то женское имя назвал, нерусское, — устало докладывал сержант, но капитан уже его не слушал. Он прыгнул в окоп и выхватил у телефониста трубку.
— Я «Терек». Прошу огня. Ориентир двенадцать-три. Железнодорожная будка. Двенадцать-три. Железнодорожная будка.
У подножия одного из холмов действительно стояла полуразрушенная железнодорожная будка. Капитан Глебов знал об этом; и сейчас он не сомневался, что разведчики именно там обнаружили броневой колпак. Иначе зачем бы Раинаули в предсмертный свой час вспомнил о какой-то будке?
— Ориентир двенадцать-три! — крикнул в трубку капитан Глебов и, накинув бурку, сказал старшине:
— Надо найти Надибаидзе. Живым или мертвым.
Немцы самым тщательным образом маскировали свои броневые колпаки и пользовались ими обычно только в самые напряженные моменты боя. Поэтому заранее обнаружить броневой колпак было очень трудно.
Три часа подряд ползли разведчики по обледенелым склонам холмов, продираясь сквозь колючий кустарник, до смерти устали, продрогли, но в конце концов добились своего. Прощупывая вражескую оборону, разведчики у подножия одного из курганов внезапно подверглись пулеметному обстрелу.
Леван и Дато укрылись в канаве и стали наблюдать. По глуховатому звуку выстрелов они догадались, что немцы стреляли не с открытого места. Значит, недалеко опасное огневое гнездо. Случайно они оказались так близко от него, что гарнизон броневого колпака, не разобравшись, что и как, открыл стрельбу и тем самым обнаружил себя.
Теперь разведчики точно знали, где находится броневой колпак: немцы хитро упрятали его под развалинами железнодорожной будки. Запасливый Раинаули достал флягу, друзья отпили по глотку крепкой, как огонь, кахетинской водки и поспешили к своим.
Впереди шел Надибаидзе. Вдруг под ногами у него раздался короткий приглушенный щелчок, и раньше, чем разум успел определить, что случилось, Леван плотью своей почувствовал — это мина. «Я наступил на прыгающую мину. Сейчас она выскочит из земли и взорвется».
Надибаидзе отпрянул в сторону, крикнул Раинаули: «Ложись!». И, падая на землю, успел увидеть, как что-то стремительно вырвалось из-под снега. Раздался взрыв.
Надибаидзе сильно тряхнуло. Но и только. Даже не оцарапало. Придя в себя, он услышал глубокий вздох, похожий на стон.
— Ты что, Дато, ранен? — спросил он, подползая к товарищу.
— Кажется, плечо задело.
— Сейчас перевяжу.
— Вовремя ты меня предупредил, Леван. С ней шутки плохи, с этой прыгающей смертью. Человека в решето превращает. И пляшет, проклятая, словно лягушка перед дождем. Терпеть не могу.
Он еще пытался шутить, Раинаули, но пока Леван перевязывал ему плечо, парень в кровь искусал губы. Было очень больно.
— Полежи немного, отдохни, а я посмотрю, что тут делается, — сказал Леван и, поправив наушники миноискателя, стал осторожно спускаться по склону.
Тихо скрипел недавно выпавший снежок. На холмах у немцев было спокойно. Только время от времени в небо взлетали ослепительные ракеты, и, чтобы немного развлечь себя и подбодрить, часовые постреливали из автоматов.
Миноискатель молчал, и у Левана несколько отлегло от сердца. «Похоже, что случайная мина. Бывает, начнут минировать и бросят», — подумал Леван, но все же спокойствие не пришло к нему.
Он спустился к подножию холма, и тут неожиданно в мерное гудение, которое все время слышалось в наушниках, ворвался знакомый визг. И слева. И справа. И спереди... Повсюду мины... Очевидно, наши саперы не доглядели это препятствие, не все проходы очистили. А может, свежая «посадка» немцев. Но как бы там ни было, надо отсюда немедленно убрать мины. Пока не началась атака. Леван вернулся к товарищу. Раинаули сдержанно стонал и жадно ел снег.
— Пить хочешь? — спросил Леван, протягивая ему свою флягу с водой.
— Умираю как хочу. Но, говорят, раненым нельзя давать воду.
— А ты пей сколько хочешь, — рассмеялся Леван, — тебе не опасно. Вот когда в живот ранят — тогда нельзя.
Он подождал, пока Раинаули напился.
— Внизу этих «лягушек» полным-полно, — сообщил он невеселую новость.
— Я так и думал.
— У них эти «лягушки» в одиночку не ходят.
— Ну что ж! Идем за людьми, — сказал Раинаули.
Надибаидзе посмотрел на часы: «Не успеем».
— Плечо очень болит, Дато?
— Обо мне не беспокойся. Как-нибудь доберемся.
Леван вздохнул, и покачал головой:
— Нет, Дато. Пойдешь ты один. И ты должен во что бы то ни стало дойти. Скажешь капитану, колпак в развалинах будки.
Расстаться? Сейчас?.. Раинаули вдруг испугался и за себя и за Левана.
— Другого выхода нет? — спросил он.
— Думаю, что нет. Иди, Дато. Не будем терять времени.
Надибаидзе понимал, насколько ответственно его решение. Но он верил своему земляку Раинаули, да и надеялся на себя, на свой опыт, сноровку, на все то, что дали ему двадцать месяцев войны. Правда, обстановка сейчас сложная, но зато немец разбросал здесь мины наспех, не по очень хитрому плану. Он вывел Раинаули за минное поле.
— Давай поменяемся флягами, — неожиданно предложил на прощание Дато.
— Эх, жалеешь ты меня, братец, — с укоризной проговорил Надибаидзе.