Лики зазеркалья

— Ты забываешь о гибели Серебряной леди.

— Не забываю. Но это нельзя считать атакой на эльфов. Это атака на всех. Словно кто-то подстраховался, чтобы не иметь неуязвимых противников.

— Логично… — прекрасная кошка хмурится, словно размышляя, стоит ли продолжать разговор, но все же решается, — Ты, конечно в курсе нашего нелепого конфликта с ундинами?

— Я-то, конечно, в курсе. А наяды?

— Зришь в корень. Ты знаешь, что в верховьях Сорока Ручьев, в Гартских горах хранилась Жемчужная Песня?

— Мне не нравится прошедшее время.

— Оно никому не нравится. Жемчужная Песня похищена. И ундины обвинили в этом орлов-оборотней. В то время, как сами наяды совершенно не поддерживают эту версию. Но кто станет слушать дикое племя, когда проще общаться с их цивилизованными покровителями.

— Плохо.

— Знаю.

— Плохо то, что без этого артефакта начнут пересыхать или уходить под землю ручьи. Наяды подадутся либо высоко в горы, на территорию орлов, либо будут стремиться к морю. А ундинам, насколько я понимаю, совершенно не нужны беженцы, которых придется поддерживать магически. Иначе наяды в соленой воде не выживут. Значит, снова конфликт внутри народа, междоусобная война, упадок. Та же самая схема.

— Кто бы он ни был, он стремится ослабить магические народы.

— Да, это действительно похоже на систему.

— Надеюсь, у Лилеи хватит ума обратиться к Рен-Атар. Если, конечно, найдется еще одна Слеза Солнца.

— Только не говорите мне, что вы полагаете, что эта уникальная жемчужина может отыскаться в том мире.

— Меня бы это не удивило, Гектор, — пожимает плечами леди Рисс и без перехода добавляет: — Я собираюсь нанести визит вождю кентавров.

— Вас пустят?

— Не знаю. У нас с ними отношения не портились. Пока.

— А из-за чего у вас возник конфликт с эльфами?

— Самое смешное, что у нас нет с ними официального конфликта. Мы просто делаем друг другу мелкие пакости, но на высшем уровне предпочитаем об этом не говорить.

— И, тем не менее, о конфликте известно. Даже Рен-Атар знает о нем.

Что-то привлекает внимание чутких кошачьих ушек. Леди Рисс прислушивается, потом вздыхает.

— Она возвращается. У меня к тебе просьба, Гектор.

— Всегда к вашим услугам, миледи.

— Никто из тех, кому я могу доверять, не знает секретов Библиотеки лучше тебя. Подумай о том, как можно вернуть Грэма. Я не верю в случайности. Зачем-то он должен был попасть туда. Но он еще слишком мал, и он нужен здесь.

— Я подумаю, миледи. Но боюсь, пока у меня нет идей, чем еще ему можно помочь.

— И будь осторожен с Энгионом.

— Я давно его не видел.

— Это не значит, что он здесь не появляется. Библиотеку он знает намного лучше тебя и, возможно, нашел свой способ обходить ее магию.

— И даже создавать свои собственные "случайности".

Аленка.

Я заметила не его, а то, что он идет за мной. Вы, возможно, станете смеяться, но, вообще-то, я замечаю всех бездомных щенков и котят. Так меня воспитали родители. Не могу утверждать, что я за это им благодарна.

Но этот шел за мной. Уже метров двести. Ушки у него торчали, как паруса на нарисованной лодке. Так торчат ушки у маленьких немецких овчарок. Хотя у нас никогда не было немецких овчарок, я это знала.

А еще, глаза у него были такие потерянные! Что-то еще было не так с его глазами, но я никак не могла понять, что именно.

И он шел за мной.

Через тридцать метров я поняла, что не могу так это оставить.

Я остановилась и обернулась к нему.

— Послушай, малыш, — сказала я, — Я не возьму тебя домой. У меня дома и так две собаки. И если даже моя мама пожалеет тебя, как жалеет любую бездомную тварюжку, отец не разрешит оставить тебя насовсем.

Он склонил на бок острую мордочку с ушами-парусами и внимательно меня слушал.

— Ты понял, что я сказала? — строго спросила я.

Он кивнул. Лучше бы он этого не делал. Потому что, когда он кивнул в ответ на мою тираду, я осознала, что он понимает все.

— Эй, — позвала я, — Если ты все так хорошо знаешь, зачем ты идешь за мной?

В ответ он подполз ко мне на брюхе и положил голову на мой ботинок.

— Ты потерялся? — спросила я, ощутив под пальцами еще чуть кучерявящуюся шерсть. Нет, точно, овчарка.

Щенок кивнул.

— И что мне с тобой делать?

Малыш тяжело вздохнул и посмотрел на меня своими невероятными глазами, будто хотел и сам найти ответ на этот сакраментальный вопрос.

А я поняла, что опять пропала. Не знаю, что тому виной: воспитание, или все-таки генетика, но я вечно тащу их домой, создавая самой себе проблемы. Знаю же, что не разрешат оставить, и придется лихорадочно искать для найденыша новую семью. Хотя, если честно, мне и Арчи с Мулькой по жизни более, чем достаточно. Попробуйте сосуществовать с парой одержимых зверьем предков, доберманом и фокстерьером. Только мои, мягко говоря, неадекватные, родители могли додуматься держать на восьмом этаже в малогабаритной квартире собак двух самых подвижных и энергичных пород. Так что, можете поверить, еще один пес в доме мне не нужен совершенно. Но не могу же я его бросить!

И отец, как назло, куда-то смылся в спешном порядке. То ли у него там какой-то редкий вид загибался на другом конце страны, то ли потерялся какой-то уникум, только три дня назад он ушел в клинику, а через час примчался обратно, собрал чемодан и был таков. А жаль! Вот кто умеет найденышей пристраивать.

— Ладно, — смирилась я и встала, — пошли уж! Поживешь у меня какое-то время, а потом что-нибудь придумаем.

Щенок недоверчиво посмотрел на меня, вздохнул, но с места не сдвинулся, полностью завладев моим ботинком.

— Ну, и? Пойдешь или нет?

Он снова поднял на меня мордочку и помотал головой.

И тут до меня начало медленно, но верно доходить. Собаки не разговаривают жестами. Человеческими жестами. Они не кивают в знак согласия и не мотают головой в знак отрицания. Им, в отличие о человека, такие движения вообще не очень свойственны. Анатомия другая. А еще… Еще при слабом освещении расширяются зрачки, и у них они отсвечивают зеленым или красным — той частью спектра, которую собака не различает. У этого они не отсвечивали. Как у человека.

Я снова присела на корточки.

— И кто же ты у нас такой есть, а?

Щенок только вздохнул. Вообще-то не такой уж и щенок — месяцев пять-шесть, пожалуй. Но еще дурак дураком, естественно.

— Не хочешь ко мне идти?

Он передернул загривком, как плечами, и потупился.

— Стесняешься, что ли?

Щенок кивнул.

— С чего бы это? Ах, простите, сэр! Мы же с вами не представлены! Елена Прекрасная, к вашим услугам.

Вообще-то Еленой Прекрасной меня называет только отец. Больше такая нелепица никому в голову не придет. Но от этой невероятной зверушки меня пробил веселый кураж, хотелось нести чушь и дурачиться. Нет, ну посудите сами: я сижу на корточках под фонарем, в начале одиннадцатого вечера, в двух кварталах от дома и разговариваю с собакой, которая все понимает и даже отвечает. Кому рассказать… Да не расскажу я такое никому — засмеют!

Щенок, услышав столь громкое имя, смешно свернул голову на бок на девяносто градусов и слегка сполз с моего ботинка. Зрачки расширились еще больше.

— Ладно. Не комплексуй. Для тебя — просто Аленка. А Еленой Прекрасной я, наверное, в какой-то другой жизни была.

Он вроде бы немного расслабился.

— А тебя-то, как зовут, не скажешь?

Зверек выпрямился и отошел на пару шагов. Потом пригнул в поклоне передние лапы и зарычал. Получилось что-то вроде "Гр-р-о-о-у-у-а-э-ым"

— Ух ты! И что это значит? Гром?

Он помотал головой.

— Гримм? — вспомнила я Гарри Поттера.

Снова отрицательный жест.

— Грэм?

Щенок закивал так, что уши захлопали, и даже разок вильнул хвостом.

— Приятно познакомиться, Грэм. Ну, что? Теперь ты примешь мое приглашение?

Пару мгновений он размышлял, потом, как бы нехотя, кивнул.