Жрицы любви

Тем не менее, почему бы не предположить, что Джеймс все-таки встрянет в эту историю, и Боб представил себе, как тот входит вместе с Агнессой, опустив правую руку, сжимающую револьвер, в карман кителя, а левой поддерживая свою перепуганную невесту? Бобу даже пришла в голову мысль пригласить сюда одного-двух приятелей, но тогда пришлось бы делиться с ними долларами, да и потом он привык действовать в одиночку.

Взвесив все, он решил, что можно не бояться скандала; но на случай осложнений лучше явиться первому: тогда не рискуешь угодить в западню, хватит времени подготовиться, а там будет видно…

Вот почему за час до условленного срока Боб расположился в большом кресле с заряженным револьвером в кармане, поставив коробку сигар и виски на журнальный столик. Он устроился так, чтобы сразу увидеть входящего, как только приоткроется дверь, и, в случае неприятного сюрприза, действовать быстро. Реакция у него что надо! В конце концов, в собственном доме можно позволить себе разрядить револьвер в опасных незваных гостей. Если даже дойдет до суда, его оправдают: ведь налицо явная самооборона.

Целый час ожидания показался бесконечно долгим. Ведь он привык, что женщины охотно идут навстречу его желаниям. Он чувствовал себя весьма неуютно, так как к беспокойству примешивалась еще и досада.

Он хлопнул одну за другой пару рюмок виски. Все напоминало о том вечере, когда умерла Сюзанна. Тогда они вместе выпили — и разве не это помогло ей легко и быстро умереть? Но сегодня дело обстояло иначе. Агнессу нужно освободить по-иному, а заодно и самому от нее избавиться — в печенке у него сидит эта девка!

Без десяти три: Боб наливает еще одну рюмку виски. Уж сегодня-то вечером в Ангиене он отыграется! Весь зал, все казино соберется вокруг него!

Без пяти три… Боб гасит сигарету. Револьвер наготове. Боб чувствует себя натянутым, как пружина.

Часы бьют три. В замке поворачивается ключ, тихо открывается дверь…

Элизабет вошла без робости, но и без излишней смелости, смиренная, но спокойная и уверенная в себе, какой бывала, собирая пожертвования для дома престарелых. Она обвела безразличным взглядом изящную обстановку квартиры, где ничто не привлекло ее внимания.

Наконец она заметила мужчину, специально занявшего позицию, позволявшую увидеть вошедшего, самому оставаясь незамеченным. Остановившись, она обратила на него свой ясный и безмятежный взор, молитвенно соединив руки.

Месье Боб, ничего не понимая, таращил глаза… Монахиня — здесь! И эта монахиня… Агнесса! Не американец, не полиция, а… монахиня! И подумать только, да ведь это Агнесса, шлюшка Агнесса!

Придя в ярость, он снова обрел дар речи.

— Что это значит? — заорал он. — Что за маскарад?

— Это не маскарад, — тихо ответила Элизабет.

Он хотел подойти к ней, но его парализовал вид монашеского облачения. С дрожащими губами он продолжал:

— Ты чокнулась?

— Нет, у меня совершенно ясная голова.

— Так какого же черта ты так вырядилась?

— Теперь я всегда буду носить это одеяние.

— Смеешься надо мной?

— Разве не видно, что я говорю серьезно? Я отреклась от мира, и мир не властен надо мной.

Какая бы ни была эта монахиня — настоящая или мнимая, она явно действовала Бобу на психику. От нее веяло чистотой, смущавшей сутенера. Конечно же, это Агнесса, но как она далека, не похожа на ту, с которой он расстался сутки назад! Может, ее лицо кажется тоньше и прозрачнее из-за белого чепца? Бобу стало не по себе, как бывает порой с богохульниками при виде святыни. Но он быстро взял себя в руки:

— Завязывай, Агнесса! Скидывай это тряпье! На тебя смешно смотреть!

— На мне платье монахини-благотворительницы, которое она надевает, став невестой Христовой.

— Так чья же ты невеста — американца или Иисуса?

— Я невеста Христова, — ответила она с восторженной улыбкой.

— А почему бы тебе не выйти замуж за Бога-отца?

— Я целиком принадлежу Господу. И вы не властны надо мной. Такую одежду носят все сестры моей общины.

— И много их, таких сестер?

— Несколько тысяч…

— Всего-то! И все раскаялись, конечно же! И все обручились с Господом? Черт возьми, у твоего супруга целый гарем! С ним не сравнится ни один из моих приятелей!

— О, да, вы правы.

— Ну и ас! Как это он поспевает присматривать за всеми вами?

— В этом нет нужды. Мы покоряемся ему добровольно. Мы любим его.

— Он вам тоже «покровительствует»?

— Да, он нас защищает.

— А как зовется твоя так называемая «община»?

— Община сестер-благотворительниц… Даже неверующие относятся к нам с уважением.

— Сестры-благотворительницы! Ну знаешь, милочка, завязывай! Поиздевалась над монашенками, вырядившись в их одеяние, и будет! Шлюха шлюхой и останется. Окажу-ка я лучше услугу настоящим сестрам и избавлю их от такого пополнения. Это все равно, как если бы я напялил сутану и отправился в игорный дом в Ангиене. Хорошенького понемножку!

В его тяжелом стальном взгляде, затуманенном алкоголем, сверкнули искры безумия. Он протянул руки, стараясь вцепиться в эту черную фигуру, но бессильно уронил их.

Элизабет молитвенно соединила руки, и он увидел висящие на них четки.

— Боже! Сжалься над этим несчастным! — прошептала она.

— Сжалься! — взревел сутенер. — Оставь свою жалость при себе, идиотка! Одного этого слова хватит, чтобы вывести меня из терпения. Да пойми же, я тебе шею сверну, уничтожу, если захочу!

— Только Бог распоряжается жизнью своих созданий, Бог, сотворивший нас.

— Долго ли еще будет продолжаться эта комедия? — завопил Боб в ярости. — Меня не проведешь. Даю тебе полминуты, чтобы снять этот костюм, иначе я сам сорву его!

Элизабет подняла руки, храня спокойствие перед безумцем, чьи глаза метали молнии:

— Вы не тронете меня.

— Мало я тебя тискал за эти три года! А полчища клиентов, которые тебя лапали со всех сторон! И она еще рядится монахиней! Тоже мне нашлась — девственница и мученица!

Элизабет дрогнула перед натиском грубости.

— Я бы не желала для себя иной участи.

А Боб продолжал злобно измываться:

— Ты что, будешь обслуживать клиентов в таком виде?

От подобных выпадов Элизабет бледнела все сильнее.

— Не богохульствуйте, — сказала она скорбно.

— Да, может, какие-нибудь извращенцы и клюнут! Мадам постриглась. Мадам больше не красится. Да, это действительно попахивает каким-то вывихом! Смотри-ка, ты меня возбуждаешь своим нарядом. Я человек без комплексов и не прочь отведать запретных радостей!

Он вплотную придвинулся к ней, и лицо его скривила звериная гримаса.

— Не прикасайтесь ко мне! — прошептала Элизабет сдавленным от ужаса голосом.

— Мадам привередничает! Мадам забыла ласки своего Боба? Ну, хватит: в постель, милочка! Сама знаешь, что никто не мог заставить тебя так стонать от наслаждения, как я! Что вам, потаскухам, еще надо? Марш в постель!

Он схватил Элизабет за руки, сорвал четки, бросил на пол и потащил ее в спальню, к постели.

— Да, моя красавица… Сейчас увидишь, как я тебя успокою! Попросишь еще повторить! Ты меня классно возбуждаешь своим маскарадом! Хочу поиметь Агнессу-монашенку!

Агнесса ждала у Порт-Дофин в кафе «Сюлли».

Она в точности исполнила все, что предложила Элизабет в саду на авеню-дю-Мэн. Этот план сначала показался чистым безумием, но затем она согласилась с аргументами монахини:

— Есть лишь один-единственный способ окончательно избавиться от негодяя — я пойду к нему вместо тебя… Ты говоришь, он ничего не знает обо мне?

— Ничего. Когда мне казалось, будто я люблю его, часто хотелось рассказать обо всем, но каждый раз какой-то тайный голос останавливал меня.

— Голос свыше… Единственный проблеск разума среди безумия, в котором ты жила! А, кроме Джеймса, говорила ли ты обо мне еще кому-нибудь?

— Нет. Даже Жанине.

— Той девушке, с которой подружилась?