Страница 48 из 51
— Да, авторская диктатура, — спокойно подтвердил я.
— На три главы я не согласен. Довольно с вас и одной…
Лица вытянулись. Лишь Сидорин с Аполлоном стали на мою сторону.
— Правильно, — сказали они в один голос, — должна быть одна заключительная глава…
А потом загвоздил один Сидорин:
— Будет одна глава. Одна глава. Понимаете?.. Повторите — «одна глава».
— О-одна-а гла-ава-а… — хором повторила вмиг загипнотизированная компания.
— И эту главу даст дьякон, — вставил я, а Сидорин подхватил:
— … даст дьякон… Повторите: «даст дьякон»…
— Да-аст дьяко-он… — как эхо, прозвучало в знойном воздухе.
— Потому что, — снова перебил я его, находя, что бунтари достаточно загипнотизированы, — потому что, если дать три главы, получится скучная канитель… будут повторения и ничего оригинального. Дьякон же, как центральное лицо романа (я немного польстил ему: у меня несколько центральных лиц), должен дать эту главу и дать оригинально…
— Согласен, — сказал дьякон и умильно поклонился, но на этот раз ни задом, ни передом не зацепил никого.
— Правильное дело!.. — возгласили вместе Сидорин и Аполлон.
Но компания опять заворчала.
Я-то понимал, почему «авантюристы» стали на мою сторону: их положение было весьма щекотливо. Ну какой бы финал они могли дать при своей роли «контриков»?..
— Вы согласны? — снова вмешался Сидорин. — Вы согласны. Повторите.
— «Вы согласны…» — эхом отозвалась компания.
— Не вы, а мы… — поправил Сидорин. — Не вы, а мы. Повторите.
— «Не вы, а мы…» — повторила компания.
Сидорин плюнул и отошел в сторону.
— По местам!.. — снова проревел Безменов и растолкал всю группу.
Дьякон моментально повалился на камни и снова замазал себе киноварью лицо, руки и ноги. Сидорин и Аполлон загремели в «Долину». Откуда-то примчался англичанин и, обнажившись до костей, распластался у опушки леса. Безменов и Востров — один с детрюитной рудой на спине, другой с палочкой в руках — стали в неподвижные позы около полуистерзанного дьякона. Вся остальная недействующая братия, как-то: Синицына, Настасья и я, — укрылась за ближайшим камнем.
— Начинай, дьякон!.. — крикнул я, вооружаясь карандашом и блокнотом.
Дьякон приподнял изгрызанное лицо и что-то шепнул «искателям детрюита». Те поспорили, но согласились.
— Вы должны уйти со сцены… — донеслось до меня дьяконское. — Останусь я один и тогда…
— Ну-ну… — нетерпеливо крикнул я.
— На-ачинаем… — хором отвечали трое, и мой карандаш забегал по бумаге.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Дьяконская
…Безменов обернулся, кого-то или что-то отыскивая взглядом.
— Здесь дьявольское пекло, — сказал он, — удивляюсь вкусам дьякона… Пойдем, что ль, в пещеру. Там все-таки не так жарит…
Востров давно хотел предложить подобное же, изнывая под тяжестью детрюита, но его удерживала одна мысль, привести в исполнение которую он не решался.
— Слушай, — сказал он нерешительно и немного сму-тясь. — Все-таки с дьяконом я прожил шесть лет под одной крышей… Какой бы он ни был паршивец, неудобно все же оставлять его на съедение шакалам: ведь они всякую падаль лопают…
— Ладно, — согласился Безменов, учтя благородные чувства друга. — Но куда же мы его денем?..
— Здесь две пещеры, — живо заговорил Востров, — мы его положим в одну и завалим камнями…
Друзья перенесли бренные останки дьякона в одну из пещер и, заложив ее камнями, сделали на внешней стене короткую надпись:
«Здесь покоятся мощи авантюро-диакона Ипостасина Василия, иже на сороковом году своей жизни, в лето от нашей эры VI, скончался в бозе и в Абхазии и так далее».
Потом они укрылись в соседней пещерке.
— Сколько жизней унесла эта штучка, — задумчиво произнес рабфаковец, разглядывая смертоносную палочку, за которой он гонялся, ни разу ее не видя.
— Да, братец ты мой, — горделиво отозвался Митька и скромно добавил: — Из-за этой штучки я чуть с ума не сошел…
Рабфаковец глянул на него с участием, и Митька потупил глаза… Потом поднял их и с живостью произнес:
— Хочешь, я тебе покажу ее действие?..
Он взял палочку и направил ее свинцовой головкой в отверстие пещеры.
— Смотри, вон шакал землю роет…
Действительно, один из шакалов, которых дьякон приучил к чистоплотности, старательно закапывал что-то под кустом бузины.
— Ну, смотри…
Митька спустил рычажок, и…
…Шакал продолжал, как ни в чем не бывало, заниматься санитарией…
— Ну, и что же? — спросил рабфаковец, чувствуя неладное.
— Подожди… Что-то — не тово… — откликнулся побледневший изобретатель.
Он тщательно осмотрел палочку, подвинтил, подкрутил рычажок, головку и повторил эксперимент.
… Шакал бросил последнюю горсть земли на выросший холм и, с сознанием исполненного долга, подняв хвост, удалился…
Востров направил отверстие свинцовой головки себе на ладонь: кожа почувствовала только легкое жжение, как от зажигательного стекла.
— Детрюит израсходовался! — хрипло крикнул изобретатель и растянулся в обмороке на полу пещеры.
Часа два провозился Безменов с бесчувственным телом друга, применяя все 33 известные ему средства оживления — вплоть до щекотания пяток — и, лишь когда средства были исчерпаны нацело, Митька самостоятельно пришел в себя.
— Где я? — спросил он по шаблону и, не дожидаясь объяснений, бросился к детрюитной руде, потом к своей сумке…
Из сумки посыпались на пол тигеля, колбы, реторты, щипцы — простые, со стеклянными ножками, со стеклянными ручками, стеклянные палочки, горелки — керосиновые, бензиновые, ацетиленовые, и прочие принадлежности походной химической лаборатории.
— Что ты хочешь делать? — Безменов испугался за целость его рассудка.
— Сейчас же испытаю руду и… и сделаю новую палочку.
Остаток дня и следующий день до полудня прошли в отчаянной суетне, от которой особенно досталось рабфаковцу. Изобретатель заставлял его раздувать горн с импровизированными из собственных кожаных штанов мехами, носить из «Долины» каменный уголь, доставать воду, заботиться о достаточном притоке свежего воздуха — для чего требовалось стоять у входа и изображать из себя ветряную мельницу, — подавать и принимать нужные и ненужные изобретателю аппараты и инструменты, наконец, вытирать у него лицо, с которого беспрерывной струей лился пот, и кормить его во время работы, подавая пищу прямо в рот… Все это безропотно сносил рабфаковец, видя ненормальную возбужденность своего друга.
Наконец, настал решительный момент. Изобретатель вылил в свинцовую головку выплавленный из руды в количестве одного дециграмма детрюит и трепетно ждал, когда он остынет. Этот трепет мало-помалу индуцировался и на рабфаковца.
Прошло с четверть часа. Изобретатель сидел и дрожал, не решаясь проверить своей работы.
— Ну же, ну! — ободрял его рабфаковец.
— Я боюсь, — хрипло вымолвил Востров.
— Черта ли там бояться?! — Безменов решительно встал и подошел к каменной глыбе, служившей им лабораторным столом.
— Подожди, подожди, я отвернусь! — прохрипел изобретатель, действительно, поворачиваясь лицом к стенке.
— Что нужно сделать? — твердо спросил рабфаковец.
Востров, дрожа всем телом и не отворачиваясь от стены, сказал:
— Возьми свинцовый шарик в руку и пальцем сдвинь с него крышечку… Направь на что-нибудь, хотя бы на дерево…
Прежде чем исполнить это, Безменов решил на всякий случай подготовить друга. Он сел с ним рядом на полу и спросил:
— Если шарик не даст никаких результатов, что это значит?
— Это значит, что мой детрюит — сволочь, а не дет-рюит! — прохрипел изобретатель. — Это значит, что он не подобен радию, который, как известно, сохраняет свою активность в течение 5000 лет. Это значит, что здешние руды перестали быть активными, походя по своей неустойчивости на малоактивные торий, полоний и эманацию радия… И это значит, что я снова сойду с ума…