Страница 9 из 44
И я верю, если нас разлучить, мы оба прибьемся к холодным скалам, и, в конечном счете, нас медленно размоет неустанный прибой.
Я прилетела в Бербанк к обеду, но времени нормально поесть не хватило, поэтому купила в терминале по ужасно завышенной цене пакетик картофельных чипсов и диетическую кока-колу. Везет, что я не склонна к полноте. Проглотив «здоровую» закуску по пути из аэропорта, я тормознула такси и попросила водителя отвезти меня в тюрьму в центре города. Билет на самолет и поездка на такси сожгли большую часть наличных.
Капитан Стоттлмайер загодя позвонил и все устроил, поэтому проблем не возникло. Сотрудники службы безопасности ждали меня с готовым пропуском. Пройдя через рамку металлодетектора, как в аэропорту Окленда, я прямиком направилась в зал для свиданий.
Все прямо как показывают по телевизору. Зал разделен пополам стеной из оргстекла. В каждой ячейке имелась телефонная трубка с длинным шнуром. Как в 1967 году. А вы думали, что тюрьмы сейчас оборудованы в стиле хай-тек, повсюду силовые поля как на гауптвахте в «Стар Треке»? Такие мысли витали у меня в голове, когда Тревор внезапно сел по ту сторону оргстекла, чем изрядно меня напугал.
Мне известно, что он примерно мой ровесник, но выглядел как испуганный ребенок с изогнутыми бровями, взъерошенными волосами и надутыми губами.
Несомненно, в его манерах и поведении есть что-то от уроженца Восточного побережья, но в чем конкретно это проявляется, я затрудняюсь ответить. Он выглядит, как все мужчины сериала «Клан Сопрано», хотя в нем нет той покоряющей агрессивности. Я увидела смятение, печаль и страх в его глазах.
Мы подняли трубки и откровенно уставились друг на друга. Он изучал мое лицо, словно искал некие ориентиры. А я пыталась разглядеть вопящие признаки его виновности.
— Мы знакомы? — осведомился он.
— Меня зовут Натали Тигер, — назвалась я, — я работаю на Эдриана Монка.
— Монка?! — он прямо засиял от надежды и облегчения. — Это потрясающе! Вау! Я знал, что Шарона меня не подведет. Он собирается помогать мне?
— Сначала Вы должны убедить меня, — немного охолодила я его.
— Почему? Я муж Шароны. Разве этого не достаточно? Кроме того, Монк слегка обязан ей за… — он запнулся, увидев мою мрачную физиономию. — Она не просила Монка помочь мне, так? Она реально считает, что я мог кого-то убить?
Я кивнула. И тогда он заплакал.
Глава 6. Помощница мистера Монка делает открытие
Глядя на мужские слезы, я всегда отвожу глаза. Но на сей раз не смогла себя заставить отвернуться.
Я откровенно пялилась на Тревора, изучая каждую стекающую по его щекам слезинку, каждую гримасу боли, каждое вздрагивание груди. Немного я видела плачущих людей, но все они обнажали в такие моменты душу. Это даже интимнее и откровеннее, чем секс.
Однажды я застала отца плачущим. Мне тогда было девять лет. Я направилась к нему в кабинет, чтобы показать свой рисунок с изображением нашей собаки. Дверь была не заперта, но что-то заставило меня остановиться и заглянуть в щелочку, прежде чем войти.
Папа сидел за столом в одиночестве, прижав руки к лицу, его плечи дрожали. Он убрал одну руку от лица, и я увидела изборожденную слезами щеку. И разглядела многое другое. Уязвимость. Страх. Стыд.
Он не заметил меня, и я ни словом не обмолвилась о том, что видела. Не узнала тогда, да и сейчас не ведаю, почему он плакал. Но никогда не забуду тот момент и свои чувства. Подобную неуверенность и страх я испытала лишь при землетрясении, когда твердая почва под ногами превратилась в желе.
Сидя в зале свиданий, я подумала, что папа чувствовал нечто подобное тому, что сейчас ощущает Тревор.
Посмотрев на мужа Шароны, я увидела лицо моего отца в пресловутый вечер. Нелегко подделать такие эмоции, если на вашем камине нет статуэтки «Оскара» или «Эмми».
Тревор плакал две минуты, может, три, и я заметила, что для него это непривычно и унизительно. Он взял себя в руки, сделав два глубоких вдоха и состроив гримасу. Затем оглянулся, не было ли свидетелей сцены, как его мужская сущность дала трещину, но в зале находились только я и охранники. А охранники если что и заметили, виду не подали.
Я не стала притворяться, будто не видела слез и уязвимости, которую они обнажили. Я не выдающаяся актриса.
Он вытер глаза рукавом джинсовой тюремной рубашки. — Я не убивал Эллен Коул, — сипло прохрипел он.
Впервые при мне упомянули имя бедняжки.
— Почему же ее вещи оказались в твоем грузовике?
— Меня подставили.
— Кто мог сделать это?
— Тот, кто огрел ее настольной лампой по голове, — ответил он. — Вот кто.
— Можешь назвать желавших ее смерти? — Разумеется, он не мог. Если бы мог, уже давно бы сообщил. Глупые вопросы, но умные в голову не шли. Я импровизировала.
— Нет. Я только косил лужайку, выпалывал сорняки и подрезал кусты, — обреченно всхлипнул Тревор. — Этим и ограничивались наши отношения.
— Почему же твои отпечатки остались по всему дому?
— Она постоянно просила меня помочь в разных мелочах. Не мог бы ты достать это? Поменяешь лампочку? Поможешь передвинуть комод?
— Она по возрасту старуха?
Он взглянул на меня. — Разве Вы ничего не знаете о деле?
— Честно говоря, нет, — призналась я. — Даже не знаю, о чем еще спросить.
— Ей около тридцати, она маленькая, с точеной фигуркой. Плюс она часто флиртовала, но я не реагировал. Я счастлив в браке. — Он вздрогнул, словно почувствовав физическую боль. — По крайней мере, был счастлив. Или думал, что был. Что Вы делаете для Монка?
— То же самое, что делала Шарона, — пояснила я, — но не столь хорошо.
— Откуда Вам знать?
— Потому что он хочет ее вернуть, — вздохнула я. Меня тянуло к откровенности с Тревором после его слез. — Почему же Шарона тебе не верит?
— Это самое худшее в случившемся, даже хуже пребывания здесь, — совсем скис Тревор. — Я негодяй, знаю. Я обманывал людей. Использовал их. Я всех разочаровал, особенно ее. Но я не виноват! Я не мог никого убить.
— Если ты негодяй, почему Шарона вернулась к тебе?
— Несколько лет назад я возвратился в Сан-Франциско провернуть небольшую аферу, чтобы снова сойтись с Шароной, — разоткровенничался он. — Мне было нужно показать моему богатенькому дядюшке, что я снова примерный семьянин. Он разорвал отношения со мной, когда Шарона ушла. Проблема заключалась в том, что на мне висели крупные карточные долги, и я позарез нуждался в его финансах.
— Он бы подумал, что деньги пойдут на Шарону и ребенка. Ты подло использовал их в качестве реквизита, — я покачала головой.
— Ага. Шарона поняла все в тот самый день, когда мы собирались вернуться на восток. Она отправила Бенджи к сестре, и когда я подъехал на грузовике, выложила все, что думает. Потом спросила, не хочу ли я позвонить Бенджи и рассказать, как я им манипулировал, или ей придется самой открыть ему глаза. Угадайте, что я выбрал?
— Ты вынудил ее саму делать это.
Он стыдливо кивнул. — Той ночью и ежедневно в течение нескольких недель я представлял их разговор и разочарованный взгляд моего сына. Это причиняло сильнейшую боль. Меня тошнило от себя. Я не мог смотреть в зеркало. Поэтому решил измениться.
— Что же ты предпринял?
— Я устроился на работу официантом и посудомойщиком, выплатил долги. После все деньги до цента посылал Шароне. Немного, но я хотел, чтобы она знала: я снова зарабатываю. Наконец, набрался смелости и позвонил Бенджи. Он не слишком обрадовался звонку, но я повинился в содеянном, попросил прощения. Я начал звонить каждую неделю, а потом и по два раза в неделю. В один прекрасный день мы с Шароной возобновили общение.
— Так одно привело к другому, — тихонько произнесла я.
— В этот раз я действительно больше всего на свете хотел, чтобы мы снова сошлись. И думал, Шарона убедилась, что я уже не тот парень, который разочаровал ее. А теперь Эллен Коул убили, и я обнаружил, что ошибался. Все ложь. Шарона не верила в меня по-настоящему. Она не знает, какой я. А это хуже, чем пилить меня, понимаете?