Гномий Клинок

— Церемонию нужно отложить! Мы совершаем ошибку!

— Такого никогда не было! Всё проверено тысячу раз, и никакой призрак не помешает нам в выполнении высокой миссии, призванной уничтожить голод народа молотов!

Видящий выпрямился. Трудно идти против авторитета старейшин, фактически являющихся владыками народа молотов. Такое не прощают, нельзя прилюдно указывать на ошибку, даже если она есть — обида остаётся, и жизнь ослушника понемногу начинает катиться под откос. Но гордость, гордость мастера своего дела, отвечающего за плоды своего труда, не даёт отступить.

— Всё когда-то бывает в первый раз. Заявляю официально: Дальнейшее проведение церемонии является преступлением против народа молотов и вина за последствия ляжет лично на вас. Вы готовы принять такую ношу?

Старейшины замялись. Да, они были с детства воспитаны для служения своему народу, однако с другими правителями их роднило одно очень важное обстоятельство: никто из них не желал нести за свои поступки личную ответственность…

Волк высунул язык и улыбнулся. Похоже, его старый знакомый вполне контролировал ситуацию. Приветливо ткнув его в плечо, он неторопливо развернулся и направился вдоль сочащейся из стены воды — вдоль подземного ручья, к его истокам на поверхности — Элан не сомневался, что причины гибели подземных грибниц кроются там…

Камень был твёрдым и шершавым, и протискиваться сквозь него, даже в астральном виде, было занятием сложным — в основном, из-за возникающей время от времен щекотки. Неизвестно, причиной тому было состояние полусна, или игры растревоженного подсознания, но волчья пасть, протискивающаяся сквозь мокрую породу постоянно была оскалена в неповторимой звериной улыбке, увидев которую, даже самые смелые охотники обычно бледнели и в срочном порядке хватались за оружие. Вода под лапами противно чавкала, словно Элан пробирался не сквозь гранит, а шёл по дурно пахнущему болоту. Камень пружинил, подушки лап вязли в мареве стен, и хранитель, не сразу понял, что зловоние усиливается, всё явственней проступая сквозь породу.

— Как они раньше не замечали, что с водой что-то не то? Или это традиция, которыми так гордятся длиннобородые? Мой дед пил, мой отец пил — значит, и для меня хороша?

От странного запаха, скорее всего недоступного в материальном виде, но легко улавливаемого в астральном, уже начало мутить. Всё вокруг вновь подёрнулось дымкой, стало грёзоподобным, и сквозь камень проступили контуры леса… Ещё пара шагов — и…

Здоровый, с подпалинами волк выбежал на лесную опушку. Перед ним было свежеубранное поле — ровное, гладкое, как стол, без единой травинки, всё залитое ослепительным солнечным светом — оно вызывало в звериной натуре чувство опасности — и беззащитности перед ней. Здесь мастер ночных стремительных атак из засад был уязвим, как никогда. Волк оскалил клыки в раздумье, собрался повернуть в лесную чащу — прочь от угрозы открытых полей, но раздумал. Что-то внутри него уверяло, что нужно идти дальше — прямо по сверкающей белизне земли — и солнца. Ему нужно идти дальше! Волк покачал головой в раздумье, пытаясь разобраться с внутренними порывами — и нехотя побрёл по жаркой равнине, втягивая голову в плечи, весь напряжённый в ожидании удара. Песок под подушками лап, перемешанных с остатками соломы, тихонько похрустывал, заставляя беззвучно оскаливать клыки — в звере нарастало состояние тревоги, безотчётного страха, неуместного в хищнике леса.

Угроза, вначале мелкая и почти незаметная, нарастала, заставляя шерсть встать дыбом — больше всего волку хотелось со всех лап бежать обратно, под манящую тенью и прохладой защиту леса. Но чем больше опасности разливалось вокруг, тем сильнее в путнике пробуждался хищник, всегда готовый ответить ударом клыка — вот уже дикий рык разлился по полю и мощное животное мчится вперёд, навстречу врагу и возможной схватке. Темп нарастал, волк уже нёсся огромными прыжками, а из горла у него был готов вырваться торжествующий вой вожака — когда зверь затормозил, перекувырнувшись через голову и изрядно вывозившись в пыли, отчего шерсть его перестала быть чёрной, приобретя серый цвет — прямо перед ним был натянут ряд красных флажков.

Это означало — конец пути. Яркие всполохи огненно — кровавого цвета, сулящие гибель и преграждающие путь не менее надёжно, чем гранитная скала. Волк лежал в пыли, разочарованно глядя на непреодолимую преграду, а в голове его почему-то бились совершенно человеческие слова:

— Последняя линия обороны. Пройдёшь её — и ты победил. Ну давай же, хороший пёсик!

Зверь не желал быть пёсиком — да и хорошим он отродясь не был. Не вставая с живота, он принялся отползать назад — к виднеющейся вдалеке громадине леса.

Лишь через несколько минут он успокоился, преодолев переполнявший его ужас — ровно настолько, что бы замереть, не открывая глаз, и прислушаться к чему-то внутри себя. К собственному внутреннему голосу, который тихонечко пел — и слова его, знакомые по прежним, смутным временам, рождали щемящие даже дикую душу образы:

Старая, покрытая коростой людей и событий песня. Когда-то он её любил, пока встречи и прощания калейдоскопов дней не оттеснили чуть хриплый голос на задний план, заставив забыть и слова, и мелодию — лишь смутные образы правильности происходящего остались на задворках души — там, где прячется честь. Волк вздохнул и, чувствуя, как нависают над ним громады огненного цвета, пополз вперёд — не открывая глаз, медленно, но упрямо, по щенячьи подёргивая лапами. Через мгновения — или века этой бесконечной дороги он ощутил влагу под ногами, тень над головой — и вот уже человек встаёт посреди огромной пещеры, заполненной водой, ещё хранящей тепло летнего солнца — где-то совсем рядом с поверхностью — а прямо перед ним, наполовину утопленный в воде, лежит огромный валун болезненно оранжевого цвета.

— Что… Что это было?

— Защита. Мастерски поставленная, вполне способная отпугнуть практически любое существо, причём на глубинном, психологическом уровне. Чувствуется рука мастера. К тому же того самого, который сумел проклясть весь народ эльфов — один почерк. Минимум магии, ювелирное, глубинное знание психологических мотивов поступков людей и животных — и нужный толчок в подсознании. По сути, подобному невозможно противиться. Преодолеть такую защиту, будучи человеком, эльфом, или гномом нельзя. Будучи зверем, впрочем, тоже.

— А как же тогда я это сделал?

— Ты — не человек и не зверь, ты — хранитель предела, и этим всё сказано. Ну что, будем стоять или начнём чистить подводную реку? — Кристальный пепел уже успокоился и начал ехидничать.

— Хм, и как ты это предлагаешь сделать?

— Элан, не тупи. Этот камень — недаром твоё подсознание окрасило его в такие цвета. Его нужно убрать из пещеры — и всё вернётся в норму. Второй раз у наших противников подобный фокус не пройдёт.

Человек подошёл к валуну. Несмотря на цвет, он был очень весомым — крепкий, больше двух человеческих ростов в поперечнике, но при этом весь какой-то ноздреватый — быстрое течение откалывало от него мельчайшие частицы и уносило с собой.

Элан осторожно прикоснулся к нему — и вскрикнул: руку пронзило острой болью, она посинела и начала бледнеть, потеряв чувствительность.

— Ого! Он под завязку напичкан тёмной магией! Сбрось её! Быстро! Просто стряхни!

Элан машинально затряс рукой — несколько оранжевых капель сорвались с неё, тут же исчезнув в водах реки — а хранитель с облегчением убедился в том, что к его конечности возвращается здоровый цвет…

— Если ты забыл, твоё тело сейчас преспокойно дрыхнет на несколько сотен метров глубже, в уютной кроватке, которая тебе слишком мала. Однако это и к лучшему — соверши ты подобную глупость, не будучи призраком, наверняка лишился бы руки. А знаешь, какая это морока — отращивать новую!