В тупике

— А он не согласился?

— Нет. Он уже слишком опустился морально. И был напуган до смерти. Боялся, что, когда он выедет, на него падет подозрение.

— Поэтому вы его убили?

— Я вынужден был его убить. Ситуация не оставила мне выбора. Он бы разрушил мою жизнь. Будущее моих детей. Решительно все. Он не хотел этого, но был слабый, напуганный, на него нельзя было положиться. Я знал, что рано или поздно он придет ко мне искать защиты. И этим меня погубит. Или же его схватит полиция и заставит все рассказать. Он был наркоман, слабый, ненадежный человек. Полиция мучила бы его, пока он не сказал бы все, что знал.

— Полиция не имеет привычки мучить людей, — сказал Рённ.

Форсберг впервые повернул голову в его сторону. Руки и ноги у него были связаны ремнями. Он посмотрел на Рённа и сказал:

— А как назвать то, что вы делаете со мной?

Рённ опустил глаза.

— Где вы сели в автобус? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— На Кларабергсгатан. Перед универмагом Олена.

— Как вы добрались до Стокгольма?

— Машиной. Я ее оставил около конторы.

— Откуда вы знали, в каком автобусе будет ехать Ёранссон?

— Он позвонил мне, и я с ним договорился.

— Иными словами, вы ему сказали, как он должен поступить, чтобы его убили? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Как вы не понимаете, что я не имел выбора? Кроме того, я сделал это гуманно, он ничего не понял и не заметил.

— Гуманно? Какая же это гуманность?

— Вы не можете оставить меня в покое?

— Еще нет. Прежде расскажите про автобус.

— Хорошо. А тогда вы оставите меня? Обещаете?

Рённ посмотрел на Гюнвальда Ларссона и сказал:

— Да, обещаем.

— Ниссе позвонил мне в контору в понедельник утром. Он был в отчаянии, заявил, что преследователь не спускает с него глаз. Я понял, что долго он не выдержит. Я знал, что вечером жены и служанки не будет дома. И погода была такая, как надо. Дети ложатся спать рано, так вот я…

— Что вы?

— Я сказал Ниссе, что хочу сам посмотреть на его преследователя, сказал, чтоб он заманил его в Юргорден, подождал там двухэтажный автобус, сел в него в десять часов и проехал до конечной остановки. За четверть часа перед выездом он должен был позвонить мне в контору. Я выехал из дому в девять, поставил на стоянке машину, зашел в контору и там подождал звонка. Я не включал света. Ниссе позвонил, как мы и договорились. Я спустился вниз на улицу и подождал, пока подъедет автобус.

— Вы присмотрели это место заранее?

— Я ездил тем маршрутом днем. И рассчитывал, что до конечной остановки будет ехать всего несколько пассажиров. Конечно, было бы лучше, чтобы в автобусе остались только Ниссе, его преследователь, водитель и еще кто-нибудь.

— Кто-нибудь еще? — сказал Гюнвальд Ларссон. — А кто именно?

— Все равно кто. Для видимости.

Рённ посмотрел на Гюнвальда Ларссона и покачал головой. Потом повернулся к Форсбергу и спросил:

— А что вы чувствовали?

— Всегда тяжело на что-то решаться. Но у меня такая натура, что когда я что-то надумаю сделать, то…

— Следовательно, вы заранее решили убить Ёранссона и следователя Стенстрёма, не так ли? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Так.

— А откуда вы знали, что Стенстрём полицейский?

— Я за ним давно наблюдал. Незаметно для Ниссе.

— Как вы узнали, что он работает по собственному почину?

— Его никто не сменял. И я сделал вывод, что он работает один. Для карьеры.

Гюнвальд Ларссон минуту помолчал.

— Вы сказали Ёранссону, чтобы он не брал никаких документов? — наконец спросил он.

— Да, еще когда он звонил мне первый раз, я велел ему не брать никаких документов.

— Как вы научились открывать двери автобуса?

— Я наблюдал, как это делает водитель.

— Где именно вы сидели в автобусе? Внизу или наверху?

— Наверху. Там больше никого не было.

— А потом вы сошли по лестнице с автоматом?

— Да. Я спрятал его под плащом, чтобы Ниссе и те, кто сидел сзади, ничего не заметили. А все-таки один пассажир поднялся. К этому надо было быть готовым.

— А если бы автомат отказал? Насколько я помню, эти старые хлопушки часто подводили.

— Я был уверен, что он выстрелит. Я знал свое оружие, да и проверил его, когда брал в контору.

— А когда вы его взяли туда?

— За несколько недель перед тем.

— А до этого где держали?

— В чемодане на чердаке. Вместе с другими своими трофеями.

— Как вы покинули место преступления после того, как убили всех пассажиров?

— Я побежал на восток по Норра Сташунсгатан, сел около Хага в такси, забрал от конторы машину и поехал в Стоксунд.

— А до того как сесть в такси, выбросили автомат? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Не волнуйтесь, мы его найдем.

Форсберг ничего не сказал.

— Что вы чувствовали? — снова спросил Рённ. — Когда стреляли?

— Я защищал себя, свою семью, свой дом и свое предприятие. Вы когда-нибудь сидели с оружием в руках, зная, что через пятнадцать секунд вам надо броситься в окоп, полный врагов?

— Нет, не сидел, — ответил Рённ.

— Тогда вы ничего не понимаете! — крикнул Форсберг. — И довольно вам болтать! Как такой болван может меня понять!

— Больше я не разрешаю производить допрос, — вмешался врач. — Его надо забрать на процедуры.

Он нажал кнопку звонка, и в палату зашли двое санитаров. Форсберг продолжал кричать, пока его кровать выкатывали в коридор.

Рённ начал укладывать магнитофон.

— Ненавижу таких подлецов, — вдруг заявил Гюнвальд Ларссон.

— Что?

— Я тебе скажу то, чего никогда никому не говорил, — молвил Гюнвальд Ларссон. — Мне жаль почти каждого, с кем меня сводит моя работа. Они какие-то затравленные, жалеют, что вообще родились на свет. Не их вина, что они ничего не понимают, что им нет счастья в жизни. Вот такие типы, как этот, разрушают их жизнь. Самовлюбленные свиньи, которые думают только о своих деньгах, своем доме, своей семье и своем так называемом положении. Которые считают, что могут издеваться над другими только потому, что им посчастливилось завладеть лучшим положением. Таких типов бесчисленное множество, только большинство из них не такие глупые, чтобы душить португальских проституток. Поэтому мы с ними никогда не имеем дела. Нам приходится видеть только их жертвы. Этот тип — исключение.

— Да, наверное, ты говоришь правду, — сказал Рённ.

Они вышли из палаты. В глубине коридора перед одной дверью стояли двое полицейских, скрестив руки на груди.

— Ага, это вы, — буркнул Гюнвальд Ларссон. — И в самом деле эта больница уже на территории Сольны.

— Вы его все же поймали, — сказал Квант.

— Наконец, — добавил Кристианссон.

— Не мы, — сказал Гюнвальд Ларссон, — главную работу выполнил Стенстрём.

Где-то через час Мартин Бек с Колльбергом сидели в кабинете на Кунгсхольмгатан и пили кофе.

— Собственно говоря, это Стенстрём довел до конца дело Тересы, сказал Мартин Бек.

— Да, — согласился Колльберг, — только по-дурному сделал, работая в одиночку. Удивительно, что он так и не повзрослел.

Зазвонил телефон. Мартин Бек взял трубку.

— Привет, это Монссон.

— Где ты?

— На улице в Вестберге. Я нашел ту страницу.

— Где?

— На столе Стенстрёма. Под бумагой, которой он накрыт.

Мартин Бек ничего не ответил.

— А я думал, что вы здесь все обыскали, — с укором сказал Монссон. — И…

— И что?

— Он сделал две заметки карандашом. Вверху в правом углу написал: «Положить в папку: „Дело Тересы“», а внизу стоит имя: Бьёрн Форсберг. И вопросительный знак. Это вам что-то поясняет?

Мартин Бек не ответил. Он продолжал держать в руке телефонную трубку. Потом вдруг начал смеяться.

— Чудесно, — сказал Колльберг и пошарил рукой в кармане. — Смеющийся полицейский. Вот тебе монетка.