Малина

Но мы не торопимся. Вся жизнь у нас впереди, говорит Иван.

Так или иначе, мы отвоевали себе первые, немногие группы фраз, дурацкие зачины фраз, полуфразы, окончания, окруженные ореолом обоюдной снисходительности, и большинство этих обрывков пока что можно найти в наших телефонных разговорах. Мы упражняемся в них снова и снова, так как Иван звонит мне один раз со службы на Кертнерринге, потом либо еще раз под вечер, либо вечером из дома.

Алло. Алло?

Я, кто же еще

Да, конечно, прости

Как я? А ты как?

Не знаю. Сегодня вечером?

Я так плохо тебя понимаю

Плохо? Что? Так ты можешь?

Я не совсем хорошо тебя слышу, ты можешь

Что? Что-нибудь не так?

Нет, ничего, ты можешь попозже мне еще

Конечно, лучше я позвоню тебе попозже

Я, мне надо было сегодня с друзьями

Ну, если ты не можешь, тогда

Этого я не сказал, только если ты не

Во всяком случае, созвонимся попозже

Да, но только около шести, потому что

Но для меня это уже поздно

Для меня, собственно, тоже, но

Может, сегодня не имеет смысла

К тебе кто-то пришел?

Нет, только фрейлейн Еллинек сейчас

А, так ты уже не одна

Ну пожалуйста, попозже, только обязательно!

У Ивана и у меня есть друзья и, кроме того, прочие люди, среди которых лишь изредка попадается кто-то, про кого он или я знаем, кто это, собственно, такой или хотя бы, как этого человека зовут. С друзьями и прочими людьми нам время от времени приходится ходить в ресторан, по меньшей мере на полчасика заглядывать с ними в кафе или придумывать что-то для иностранцев, которых некуда девать, а большей частью приходится еще сидеть и ждать звонка. Пусть бы случаю было угодно, чтобы Иван и я хоть один-единственный раз, действительно, только раз встретились бы в городе, он с людьми, и я с людьми, — тогда бы он, по крайней мере, понял, что я могу выглядеть по-другому, что я умею одеваться (в чем он сомневается), что я разговорчивая (в чем он сомневается еще больше). Потому что в его присутствии я смолкаю, ибо и самые пустячные слова: да, сейчас, так, и, но, тогда, ах! — особо заряжены, когда летят к нему от меня, их значение усилено во сто крат, они тысячекратно более действенны, нежели самые занимательные рассказы, анекдоты, демонстративные словесные баталии, все, что слыхивали из моих уст друзья и прочие люди, так же как жесты, капризы, повадки напоказ — ведь для Ивана у меня нет ничего напоказ, я не делаю перед ним ничего, чтобы казаться; я благодарна, когда могу смешать для него напиток, приготовить еду; потихоньку, от случая к случаю, чистить ему ботинки; когда могу пятновыводителем обработать его куртку. Сказать: «Ну вот, готово!» — значит для меня больше, чем морщить лоб над ресторанным меню, блистательно выступить перед людьми, вести дебаты; больше, чем бесконечное целование руки и просьбы о новой встрече, чем хмельные поездки домой с друзьями, лишний стаканчик, пропущенный в баре «Лоос», поцелуи направо и налево и «До скорого!» Ведь когда Иван идет обедать к «Захеру», разумеется, за счет Института и потому, что он обязан, то у меня под вечер наверняка назначена встреча кое с кем у «Захера» в Синем баре, и мы с Иваном не столкнемся, захоти я даже это спровоцировать или этому воспрепятствовать, я же сегодня ужинаю в «Штадткруге», а Иван едет с иностранцами в Гринцинг, завтра я должна нескольким людям показать Хайлигенштадт и Нусдорф, что приводит меня в отчаяние, а Иван с одним человеком будет обедать у «Трех гусар». Многие люди приезжают к нему из-за границы, ко мне тоже часто приезжают из-за границы, и это опять мешает нам увидеться, например, сегодня нам остаются только телефонные разговоры. И перед тем, как нам разойтись к разным людям, рядом с первой группой наших телефонных фраз собирается, на беглый взгляд, совсем другая группа фраз, и все они вертятся вокруг слова «например».

Иван говорит, он-де все время слышит от меня слово «например». И чтобы вытравить «напримерные» фразы из меня, он употребляет теперь «напримерные» фразы сам, например, даже в течение того часа, что остается нам до ужина.

— Так что же, например, госпожа Хитрованка? Как было, например, когда я впервые пришел в твою квартиру, на другой день? Тогда, например, вид у нас был очень недоверчивый.

Я, например, никогда еще не заговаривал на улице с незнакомой женщиной, и раньше мне бы никогда не пришло в голову, например, что такая вот незнакомка сразу же с незнакомцем, — что скажешь?

— Не преувеличивай!

— Мне, например, все еще непонятно, чем ты, в сущности, занимаешься. Что, например, можно целый день делать дома, не трогаясь с места? Дай мне, например, немножко подумать. Нет, только ничего мне не рассказывай.

— Пожалуйста, мне это совсем не трудно!

— Я, например, совсем не любопытен, не говори мне ничего, я только сам задаю себе кое-какие вопросы, но поскольку я беспримерно деликатен, то и не жду ответа.

— Иван, не надо так!

— А как надо?

— Если я, например, приду сегодня вечером домой усталая, но несмотря на это все-таки буду ждать звонка, что, например, ты, Иван, на это скажешь?

— Лучше, как придешь, ложись сразу спать, госпожа Хитрованка.

И с этой фразой Иван ушел.

В отличие от других мужчин Иван совершенно не переносит, когда я специально жду его звонка, когда отвожу для него время, сообразуюсь с его свободными часами, так что я делаю это втайне, я приноравливаюсь к нему и думаю о его премудростях, ибо от него я впервые услышала множество премудростей. Однако теперь уже поздно, встретить бы мне Ивана по дороге на почту лет пятнадцать назад. Учиться-то еще не поздно, но как мало времени останется у меня, чтобы применить полученные знания. Но прежде чем заснуть сегодня по Иванову велению, я думаю о том, что тогда неспособна была бы усвоить урок во всем объеме.

Звонит, жужжит, воркует телефон, я хватаю трубку, хочу уже сказать: «Алло!» — ведь это может быть Иван, но потом тихонько кладу ее, потому что сегодня мне отказано в последнем звонке. Звонок раздается опять, но сразу умолкает, звонили осторожно, наверно, это был Иван, это мог быть только Иван, а я не хочу лежать здесь мертвой, еще нет, если это и вправду был Иван, то пусть он будет мною доволен и думает, что я давно сплю.

Но сегодня я курю, и жду, и курю возле телефона заполночь, и снимаю трубку, и Иван спрашивает, и я отвечаю.

Сейчас, я только возьму пепельницу

Минутку, я тоже

Ты тоже закуриваешь

Так. Да. Нет, не получается

У тебя спичек нет?

Есть последняя, нет, прикурю от свечки

Ты тоже слышишь? Звуки где-то на линии

У телефона ведь бывают свои штучки

Что? Все время кто-то вмешивается

Какие еще тучки

Я сказала «штучки», ничего существенного, первая буква «ша»

Не понимаю, что за тучки

Прости, на сей раз это было злосчастное слово

Что значит злосчастное, что ты имеешь в виду?

Ничего, просто если без конца повторяешь какое-то слово

Но даже если одновременно разговаривают четыре человека, мне все-таки удается расслышать голос Ивана, а пока я его слышу и знаю, что он слышит меня, я жива. Пока телефон, даже когда нам приходится прервать разговор, снова звонит, визжит, звякает, ревет, иногда на один тон выше и на несколько тонов ниже, чем надо, и его все равно слышно, даже если хлопаешь дверцей холодильника, пускаешь проигрыватель или воду в ванной, — а кто знает, на что способен телефон, и можно ли предвидеть его внезапные выходки? До тех пор, пока он все-таки доносит до меня голос Ивана, независимо от того, понимаем ли мы друг друга, понимаем с трудом или не понимаем совсем, поскольку венская телефонная сеть на какие-то минуты вырубается, — пока это так, мне все безразлично, даже то, что он хочет мне сказать, и, полная ожидания, то оживая, то погибая, я опять начинаю с «Алло?». Только Иван ничего этого не знает, он звонит или не звонит, нет, он все-таки звонит.