Страница 76 из 125
Комиссар Берг беспокойно заерзал на сиденье. Тридцать лет службы в уголовной полиции научили его тому, что не все доказательства надежны, и не все, что видишь, очевидно. Он сидел в машине с двумя убийцами, у него была куча улик, следовало бы чувствовать себя уверенно и спокойно, однако ни радости, ни уверенности он не испытывал. И чем дальше они ехали, тем ему трудней становилось верить, что он поймал преступников. Инстинкт Берга часто наводил его на след опасного преступника, но на этот раз инстинкт молчал, и это беспокоило. Его мысли все чаще и чаще возвращались к оставшимся в доме, и он ругал себя, что не прихватил всю эту банду. Да, в этом было что-то сомнительное, беспокоящее, но что именно, он никак не мог определить. Может быть, то, что все улики свидетельствовали против этих двоих, которых он сам подозревал с самого начала. Старая истина, что подозрение часто падает на невиновных, промелькнула в его мозгу, но он в ярости отбросил ее. Хватит, он везет убийцу, и чем раньше он возьмет его в работу, тем лучше для всех.
Машина завязла в сугробе, и трое полицейских, сидевших на переднем сиденье, вылезли с лопатами. Георг с интересом наблюдал за их работой. Петер скользил взглядом по белому ландшафту и задумчиво насвистывал популярную мелодию, пока Георг в ярости не прошипел:
— Замолчишь ты, наконец?
— Тебе не по вкусу мелодия?
— Мне она совершенно безразлична, но я не могу собраться с мыслями, когда ты без конца повторяешь одно и то же. В точности, как вчера днем, когда все спали, а я пытался собраться с мыслями, но это было совершенно невозможно, потому что ты без конца насвистывал этот проклятый мотив. Не можешь ли ты придумать что-нибудь другое, или я… — Он оборвал себя на полуслове. — Вчера днем, когда все спали, — прошептал он. — Когда все спали. Боже мой, значит, ты не мог в это время быть в подвале, потому что я все время слышал, как ты свистел. — Он выпрямился и беззвучно произнес: — Петер, я все время тебя слышал, господи, это невозможно. — Он стремительно повернулся к Бергу: — Господин комиссар, — простонал он. — Поверните машину, клянусь вам всем святым, что я не убийца, и я сейчас понял, что и Петер не убийца, потому что в то время, когда в подвале пытались убить Лотту, я все время слышал, как он насвистывал. Поверните машину, — умолял он. — Пристрелите меня на месте, если считаете меня преступником. Делайте со мной, что хотите, но, ради бога поверните машину и спасите Лотту, потому что убийца все еще в доме.
Берг и Петер уставились на Георга. Перед ними был или великий актер-или человек, говорящий чистую правду. По искаженному ужасом лицу Георга катился пот. Петер быстро спросил:
— Что я еще насвистывал?
— Ты начал с «Long ago» и через полчаса перешел на «Tipperary» и закончил «Over there».
— Бог мой, он говорит правду! — вскричал Петер и схватил Берга за руку. — Я думал, что убийца он, но тогда бы он не знал, что я насвистывал.
Берг колебался лишь мгновение.
— Я не верю вам ни на йоту, — сказал он. — Видимо, вы убивали сообща, а теперь любым способом пытаетесь выкрутиться. Однако никто не может сказать, что полиция бездушна, — продолжал он, вынимая из кармана служебный револьвер. Левой рукой он откинул складное сиденье и сел напротив с револьвером наготове. Громовым голосом, как будто провозглашая судный день, он крикнул полицейским на переднем сиденье: — Поворачивайте машину и ходу! Кажется, мы ошиблись, а если это так, да поможет нам небо.
— Да поможет нам небо, — прошептал Георг, вглядываясь в ночь, беспомощно сжимая и разжимая кулаки.
В спальне Лотты ассистент Лунд удобно растянулся в голубом кресле. Он смотрел в окно, но теперь остановил взгляд на спящей Лотте. Сейчас эта девушка выглядит лучше. Дыхание почти нормальное, можно биться об заклад, от укола пенициллина, который сделал ей врач, жар уменьшился. Нет никакого сравнения с тем, как она выглядела, когда он ворвался в ее комнату. Любой бы испугался до смерти, если бы забаррикадированная им дверь внезапно распахнулась и стул бы с грохотом опрокинулся.
Со стулом она неплохо придумала, он как раз подпирал ключ. Было чертовски трудно отпереть дверь. Лунд сунул руку в карман, нащупывая трубку. Ему хотелось пойти покурить, но врач запретил оставлять больную одну. Подруга больной обещала немного посидеть с ней.
Как бы в ответ на его мысли в дверь тихо постучали. В комнату заглянула Ютта.
— Час освобождения приближается. Я приготовила завтрак для вас и мужа, а свой прихватила сюда. Отдохните немного, а я подежурю. Бедняга, у вас ужасно измученный вид.
Лунд улыбнулся.
— День выдался тяжелый, но и вам досталось. Не хотел бы я когда-нибудь быть запертым в одном доме с убийцами. Хорошо, что мы так быстро обнаружили улики. Что бы эти господа ни говорили, им придется туго на суде присяжных. Теперь надо поставить на ноги эту молодую даму, чтобы она в конце концов сказала решающее слово.
Ютта отвернулась и посмотрела в окно.
— Да, — ответила она. — Мы не должны об этом забывать. — Они немного помолчали, глядя на Лотту, которая видимо спала. — Надеюсь, она выживет, — сказала Ютта, — но, честно говоря, я в это не верю. Чтобы перенести отравление газом, да еще такое сильное воспаление легких, нужна крепкая конституция, а бедная Лотта всегда была слабенькой.
БЕДНАЯ ЛОТТА ВСЕГДА БЫЛА СЛАБЕНЬКОЙ.
Лотта собралась протестовать. Она лежала в полусне, но ей не хотелось открывать глаза и отвечать на вопросы. Но что за чушь несла Ютта? Она всегда была выносливой, как лошадь. Она по пальцам могла сосчитать дни, когда за последние годы болела.
Лотта задумалась. Голоса Ютты и Лунда стали сливаться в неясное бормотание. Лотта пыталась понять непостижимое: как Георг мог стать соучастником в убийствах. Она знала, что полиция увезла его и Петера, и чувствовала, что здесь произошла какая-то вопиющая ошибка. Георг никак не ассоциировался с осенью. Во всяком случае, с тем неуловимым воспоминанием, которое таилось в глубине ее сознания с тех пор, как она упала с лестницы в Розенбринке.
Единственное, о чем она могла вспомнить, связанное с Георгом и осенью, — это приятные прогулки в лесу: голубое небо высоко-высоко, а листва на деревьях пламенеет. Как она любила эти прогулки! Они болтали о пустяках или обсуждали серьезные проблемы. Когда она была вместе с Георгом, ей казалось, что весь мир принадлежит ей. Как часто она хотела сказать «да», когда он просил ее руки. Странно, что она давным-давно не сказала этого. Ведь она любила Георга. Да, она любила Георга, а теперь его разоблачили как убийцу.
А Петер, он всегда был другом ей. Если думать о нем и осени, на память приходит горящий камин. Петер ходит взад и вперед по комнате, что-то внушает и объясняет ей. Ему принадлежит большая доля в ее успехах: он точно знал, что требуется от художника-иллюстратора, он заставил ее работать так, что она приобрела настоящую известность, несмотря на свою молодость.
Покойного беднягу Бента она подозревала больше всех. Так естественно связать воедино лесничего, лес и осень. Если бы она доверилась ему после эпизода со стаканом молока!
Если бы они действовали заодно, едва ли дело обернулось так скверно.
Или ей следовало довериться Ютте и Енсу? Они дружили с Юттой много лет. Когда она думала о Ютте и осени, ей на память приходили их веселые нашествия на универмаги. Каких только дурацких модных тряпок не покупали они за эти годы! И непременно каждый раз приобретали что-нибудь одинаковое.
Этой осенью они купили пару великолепных нижних юбок из трех слоев нейлона, они так забавно шуршали…
Мысли Лотты прервал звук закрывшейся двери: это Лунд отправился завтракать.
О чем это она думала? Мысль была очень важной. Что-то о новых нижних юбках, они забавно шуршали, словно кто-то сметал в кучу опавшие листья. Это было похоже на шорох осенних листьев, и это она услышала перед тем, как ее столкнули с лестницы.
На лестнице была Ютта. Значит, это была Ютта! Сердце Лотты билось так, будто вот-вот разорвется. Убийца — Ютта! И сейчас она с ней наедине… Лотта открыла глаза и в ужасе уставилась на подругу, та медленно приближалась к постели. Лотта пыталась закричать, пыталась выскочить из постели. На лбу у нее выступил пот, но она смогла лишь поймать взгляд Ютты.