Страница 62 из 125
Георг осторожно поставил поднос на ее захламленный рабочий стол, наклонился и легко поцеловал ее в лоб, затем уселся в единственное удобное кресло.
— Я уже давно покончил и со своей комнатой и с кухней и хочу помочь тебе, — заявил он, но, говоря честно, если ты заставишь меня работать вместо того, чтобы предложить чашку кофе в этом прибежище мира и покоя, я буду разочарован.
Он вытащил вторую кофейную чашку из кармана пиджака и искоса взглянул на Лотту. Она бросила уборку и уселась на высокий чертежный табурет с чашкой на коленях, чувствуя, что с Георгом она может быть В ПОЛНОЙ безопасности.
— Здесь ты не можешь мне помочь, пей уж свой кофе, и я тоже немного отдохну.
Георг подошел к двери, повернул ключ в замке. Он присел на край стола и нерешительно взглянул на Лотту. Она заметила, что он нервничает.
— Лотта, можешь сердиться и буйствовать, можешь бить меня ногами, вышвырнуть отсюда, но только обещай ответить мне честно. Мне важнее всего, чтобы ты сказала правду, и что бы ты ни сказала, я буду поддерживать и защищать тебя и поставлю на карту все, чтобы спасти тебя.
— И ты, Брут, — вздохнула Лотта. — Не стоит прибегать к таким обходным маневрам. Ты ведь хочешь спросить меня, не я ли застрелила Петерсена. И я поистине не знаю, что тебе ответить, так как, что бы я ни сказала, у тебя останется искра сомнения, пока настоящий убийца не будет найден.
— Нет, я больше не сомневаюсь, Лотта, пойми же меня. Я тебя люблю и верю тебе больше, чем себе самому. Я в ужасе от того, что стараясь выпутаться, сделал все, чтобы отвести подозрения от нас пятерых — гостей Петерсена, и одна мысль, что я попаду на первые страницы газет как подозреваемый убийца, приводила меня в отчаяние; я боялся потерять последнюю надежду на тебя.
Ах, Лотта, я вел себя как колоссальный дурак. Я думал, что все просто, а теперь все настолько запуталось, что до правды добраться почти невозможно. Я рассчитывал, что преступник рано или поздно выдаст себя, и я, как великий криминалист, смогу сказать: «Стоп, мой друг, это ты убийца». Но убийца, очевидно, гораздо хитрее, чем можно было предполагать. Он поставил на тебя все свои козыри, и я не представляю себе суда, который мог бы тебя оправдать, если станет известно, что ты прячешь у себя орудие убийства. Поэтому я умоляю тебя, не говори полиции ни слова о револьвере. Расскажи им все, что помнишь до того, как тебя столкнули с лестницы, потому что можно считать доказанным: столкнул — убийца. Но забудь о том, что ты нашла револьвер. Я заставлю и других молчать об этом, если уговоры не помогут, я применю угрозы, а револьвер устраню тем или иным способом.
Георг вытер капли пота со лба.
— И еще я уверен, что мысль: « А может быть Георг сам убийца», рано или поздно засядет у тебя в голове, но ты должна гнать от себя эту мысль. Поверь мне Лотта, я единственный, на кого ты можешь положиться в этой ситуации. Теперь ясно, что каждый из наших добрых друзей может оказаться убийцей. Обещай не доверяться никому из них. Если что-нибудь покажется тебе подозрительным, подожди и расскажи об этом полиции, если боишься довериться мне. Но держи свои подозрения при себе до тех пор, пока не свяжешься с официальными властями. Видимо, мы имеем дело с очень хитрым преступником, и тебе угрожает опасность, пока мы его не найдем и не обезвредим.
Минуту Лотта сидела молча. Как хорошо, что у нее есть Георг! Он совершенно прав, она должна быть осторожной с другими и целиком положиться на него. Она уже хотела сказать, что во всем ему доверяет, но вдруг вспомнила осколок стакана с приставшим к нему порошком. Георг разбил стакан с невыпитым молоком. Разумеется, это могло быть случайностью, но могла ли она знать точно? Глаза Лотты потемнели от страха. Она посмотрела на Георга, и он показался ей совершенно чужим человеком.
— Мне безразлично, что подумает полиция, — медленно произнесла Лотта, — конечно, я не в восторге от перспективы быть обвиненной в убийстве, но намереваюсь передать револьвер первому попавшемуся полицейскому и объяснить, как попал ко мне этот револьвер. А теперь уходи, пожалуйста. Я хочу закончить уборку и немного побыть одной. — Ее голос дрогнул. — Извини меня, Георг. Я знаю, что ты один из моих лучших друзей и хочешь помочь мне, но, судя по всему, убийца тоже мой лучший друг, знающий мои привычки и мысли, так откуда мне знать, на кого я могу положиться!
Она подошла к двери и отперла ее. Георг взглянул на нее и понял: любые слова сейчас бесполезны. Он молча вышел, и Лотта повторила про себя: «Откуда мне знать, на кого я могу положиться!» На ее глазах выступили слезы, и самоуверенная Лотта никогда не позволявшая себе поддаваться чувствам, опустилась на стул и заплакала. Она положила голову на чертежную доску, стиснула руки и плакала безнадежными слезами, не приносящими облегчения.
Она успокоилась только тогда, когда пробили стенные часы. Из-за метели нельзя убежать от друзей из дому, но она все равно покажет, что не боится их. Спокойно и методично она начала убирать на чертежном и письменном столе. Неожиданно она с досадой обнаружила, что кто-то принес сюда пишущую машинку. Лотта рассердилась: никто не имел права входить в ее мастерскую, а если понадобится машинка, можно печатать на письменном столе в библиотеке, где она стояла всегда.
Если бы Лотта знала, что на этой машинке напечатаны ее собственное признание в убийстве Петерсена и предсмертная записка, она едва ли так спокойно отнеслась к этому открытию. Теперь же она только заперла пишущую машинку, поправила свои бумаги и вышла из мастерской, тщательно заперев за собой дверь.
Оставалось привести в порядок собственную спальню и ванную, после этого она готова встретить кого угодно.
Первым, кого увидела Лотта, поднявшись по лестнице, был Петер. Осторожно закрыв дверь ее спальни, он вышел в коридор. Увидев Лотту, он смутился и проговорил, немного запинаясь.
— Понимаешь, я глупейшим образом порезался, когда складывал свой бритвенный прибор, не нашел липкого пластыря и подумал, что смогу проскользнуть в твою комнату и взять пластырь из твоей аптечки. Я бы, конечно, тебе об этом сказал, как только спустился вниз, но ты пришла сама и застала меня на месте преступления.
Он похлопал ее по плечу и сбежал вниз по лестнице.
Во второй раз в этот день Лотта подосадовала, что у нее не было в доме места, куда бы никто не смел заходить. Друзья не могли или не хотели понять, что не должны бесцеремонно вторгаться в ее личные комнаты, ведь ей даже в голову не приходило входить в их комнаты.
Она рассеянно открыла дверь и остановилась, как вкопанная. Комната была убрана, кровать застлана, дверь в ванную распахнута; пол тщательно вымыт. Все следы молока и осколков исчезли. Как во сне, Лотта подошла к аптечке. Повернула ключ и убедилась в своем худшем предчувствии. Осколок стакана с белым порошком исчез и вместе с ним исчезла последняя надежда, что порошок в стакане оказался случайно. Кому понадобилось рыться в ее аптечке и убирать завернутый в бумагу кусок стекла? Никому из нормальных людей. Но человек с больной психикой, желавший ей зла, разумеется, имел все основания уничтожить следы неудавшегося покушения. Человек/-который, очевидно, готов пойти на все, чтобы скрыть какое-то обстоятельство, которое, по его мнению, она знала. Лотта рассеянно накручивала на пальцы прядь волос. Боже мой, ведь она ничего не знала! Только бы внушить убийце, что она вообще ничего не знает!
И все же что-то она знала. Она была абсолютно уверена, что человек, столкнувший ее с лестницы, убил Петерсена, и что убийца — один из ее пяти друзей, запертых метелью в ее доме. Она не может привести доказательств. Однако события последних суток не были случайностью. Не случайно в ее кармане лежал револьвер, и не случайно в ее стакан насыпали снотворного или чего-то там еще.
Лотта перестала терзать свои волосы и взглянула в зеркало: случайно ли Петер вышел из ее комнаты? Случайно ли Георг разбил ее стакан? Случайно ли Петер порезал палец в то время, когда у нее исчез осколок стекла? Конечно, все это могло быть простым совпадением, но может ли она в этом поручиться? Может быть, Петер и Георг были соучастниками, а может быть, один из них виновен, а другой нет? Откуда она вообще могла знать, был ли кто-нибудь из них невиновным? Надо было сразу же утром показать Ютте этот порошок. Инженер-химик, она могла незаметно произвести анализ, если бы сразу не определила, что это за порошок. Может быть, ей следовало довериться Ютте и Енсу или всегда спокойному Бенту? Один из них смог бы ей помочь. Ведь не могли же они все быть убийцами!