Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 31

Игорь побрел к двери.

— Да, и не вздумай перекидываться в городе. Я знаю, что это трудно, но ты потерпи. Одежду спрячешь в лесу, чтобы потом не пришлось тащиться домой без штанов.

Игорь не оборачиваясь открыл входную дверь и вышел в коридор.

Арчи застегнул рубашку, не обращая внимания на кровавое пятно, проступившее на плече, вернулся в кресло и протянул руку за бокалом.

До полнолуния и начала охоты оставался еще час. Следовало использовать это время с толком.

— Все же я лучше пойду.

Пашка поднялся с колен и принялся отряхивать запылившиеся джинсы. В пустой церкви его голос разнесся звонким эхом. Слабо мерцали огоньки лампад, озаряя древние строгие лики святых.

— Ну куда ты пойдешь? Время уже за полночь. На метро можешь не успеть.

Отец Владимир тоже поднялся и посмотрел на мальчика. Тот переминался с ноги на ногу, словно в нетерпении.

— Ничего, мне мама денег на такси дала, — пробормотал мальчик, не поднимая глаз на священника.

— А если с тобой что случится? Что я твоей матери скажу? Я, между прочим, за тебя отвечаю, — уговаривал отец Владимир.

Пашка вздохнул. Возразить ему было нечего, хотя решения уйти это не поколебало. Добиться у матери одобрения этой странной затеи было совсем нелегко. Она крайне неохотно отпускала своего Павлика куда-либо на ночь. Вот и в этот раз мать села напротив него за ужином, по-особенному, как это делала только она, переплела пальцы и начала:

— Павлик, послушай меня. Ты уже взрослый парень, Интернет свой читаешь регулярно, должен понимать, как опасны религиозные фанатики. Неужели мало тех историй про священников в Америке?

— При чем тут священники из Америки? Он вообще православный!

— Ну и зачем тебе этот полуграмотный дядька, который будет рассказывать всякие небылицы? А главное — почему он пригласил тебя именно ночью? Неужели не догадываешься?

Пашка успел сотню раз проклясть себя за то, что рассказал матери правду. Куда как проще было соврать, что переночует у Леши. Хотя это тоже нелегко, язык не поворачивается — нет привычки ко лжи. Но все же легче.

Да еще и отец Владимир категорически запретил Пашке врать матери, куда и зачем он отправляется. И вот теперь приходилось объяснять закоренелой атеистке, что он идет к священнику на ночное бдение… Уж лучше плюнуть на всю эту затею — все равно наверняка не выйдет ничего хорошего.

Ситуацию спас сам отец Владимир. Когда мальчик позвонил ему, чтобы все отменить, священник, узнав, в чем дело, попросил Пашку передать трубку матери. Что именно он говорил, Пашка так и не узнал, но видел, как менялось выражение лица матери — от раздраженно-скептического до почти нормального. Затем она вырвала листок из блокнота и принялась что-то писать. Приглядевшись, Пашка понял, что она записала телефон отца Владимира, его паспортные данные и что-то еще. Кажется, адрес церкви.

— Спасибо, записала. А скажите, это ваше «бдение» обязательно проводить именно ночью?

В ответ священник что-то долго ей объяснял.

— Да, я понимаю. Но и вы меня поймите. Сейчас такое время неспокойное…

Закончив разговор, мать посмотрела на Пашку строго, но уже спокойно. Он опустил глаза. Господи, ну зачем же лить на себя столько духов!

— Хорошо. Вроде как этот твой отец Владимир человек вменяемый. Даже, кажется, интеллигентный. Оказывается, и среди служителей культа такие бывают. Можешь пойти, я не возражаю. Но только помни, если что, — мама сделала многозначительную паузу, — сразу бери такси и езжай домой. И позвони мне, когда будешь в церкви.

— Хорошо, мам.



— Никуда, кроме церкви, не заходи.

— Не буду.

— И не позволяй ему к себе прикасаться!

Пашке захотелось заткнуть уши, настолько резким и громким был материнский голос. Но он только покачал головой:

— Я уже взрослый, мам. Сам разберусь.

Сейчас Пашка отчаянно жалел о том, что мама согласилась его отпустить. В церкви было нестерпимо душно. В воздухе сливались и перемешивались запахи ладана, старого дерева, пыли, воска и еще бог знает чего. Свечи слепили глаза, но стоило Пашке зажмуриться, как перед глазами вставал серебряный диск луны. Луна была яркой и удивительно манящей. Пашка смотрел на нее и чувствовал, что уплывает, тонет в ее сиянии. Он жаждал вновь испытать то, что случилось с ним месяц назад. Почувствовать бесконечную свободу бега по ночному лесу. И лишь одно удерживало его от того, чтобы провалиться в блаженное забытье, — голос отца Владимира.

Священник молился. Молился не о чем-то конкретном, как порой молился в глубине своего сердца сам Пашка. Он то восхвалял Господа, то благодарил его за какие-то древние деяния. Отец Владимир говорил тихо, но слух Пашки обострился до предела, так же как и все прочие чувства, и он легко различал каждое слово, хотя не понимал и половины. Церковнославянский язык звучал непривычно, и некоторые обороты ставили мальчика в тупик.

Но плавное течение речи священника не позволяло Пашке погрузиться в бездну шорохов и запахов, которую нес с собой лунный свет. Слова молитв были просты и строги, словно скалы, вздымающиеся посреди бурного моря. Пашка вновь открывал глаза, и луна отступала. Но не отпускала совсем — на каменном полулежал квадрат бледного сияния, пробивавшегося через окно.

Время от времени Пашка повторял за отцом Владимиром слово «аминь». Священник объяснил ему, что слово это означает «да будет так» и, произнося его, Пашка присоединяется этим к молитве, как бы подписывается под ней.

Всякий раз, когда его «аминь» разносилось под церковными сводами, безумие звуков и запахов ненадолго меркло, а сознание, напротив, пробуждалось. Пашка словно доказывал Богу и самому себе — да, я человек со свободной волей, созданный тобой, Господи, и я хочу таким остаться.

И все же постепенно в нем росла всепоглощающая жажда. Она была подобна обычной жажде, но желал он не воды. Пашке хотелось выбраться из душного сумрака церкви, а потом…

Что будет потом, он не знал. Дальнейшее тонуло в лунном сиянии. Знал только, что это именно то, что ему сейчас нужно. Он долго боролся, напоминая себе о прошлом полнолунии, о своих странных снах, о том, что он сам попросил отца Владимира помочь, что обещал матери никуда, кроме церкви, не ходить. Но наконец не выдержал:

— Ничего, с мамой я разберусь.

Отец Владимир ничего не ответил, только продолжал внимательно смотреть на Пашку. Тот побрел к выходу.

«Я не буду больше его слушать. Пусть только попробует меня удержать! Да кто он такой, чтобы я его слушался! Если он попробует меня остановить, я ударю его и убегу. Или не ударю, а…» Перед глазами мальчика внезапно промелькнула череда образов столь страшных и одновременно желанных, что он вздрогнул всем телом и прикусил губу. Рот наполнился солоноватым привкусом крови. «Если он попробует меня остановить… Пусть он только попробует…»

— Павел!

Священник окликнул его. Пашка замер напрягшись, чуть повернув голову. Сейчас отец Владимир подойдет, и…

— Я тебя прошу, не уходи! Останься, Христа ради!

Пашка шумно выдохнул. В его теле словно расслабилась взведенная пружина. В голосе священника не было принуждения — в нем звучала почти мольба. Он чем-то неуловимо напомнил Пашке голос матери, когда та просила его остаться дома. «Да что на меня нашло? И в самом деле, ну что мне делать на улице в час ночи? А отец Владимир просто за меня волнуется, да и перед матерью ему неловко…»

Неуклюже — руки и ноги слушались плохо, словно чужие, — Пашка повернулся и подошел к отцу Владимиру. И поразился тому, какой заботой о нем был полон взгляд священника. Так на него до этого смотрела только мать. Он смутился и опустил глаза.

— Что с тобой? Мерещится что-то? Может, голоса какие-нибудь слышал? Ты не бойся, скажи. Я поверю…

— Нет, со мной все в порядке.

Пашке ужасно хотелось рассказать отцу Владимиру, что с ним происходит. Но он не мог. Просто не мог признаться этому доброжелательному человеку, что только что чуть не вцепился зубами ему в горло.