Страница 33 из 62
— Так-то оно так, — отдуваясь и пересчитывая золотые, пробормотал Хома. – Можно было бы и словами сказать – не особо мы и глупы. Но что мне кузнецу-то говорить? За полную дурость заказ примет.
— С чего вдруг дурость? Верное средство против нечисти – так и скажешь. Вот ты тут кобылам хвосты крутишь, а половина Пришеба с утра в церквях толпится. Ночью вовкулаки в две хаты залезли, хозяев пожрали. Жуткий случай.
— Эге, так от вовкулак вроде бы серебро требуется, — начал осознавать Хома.
— Ты беги, да делай, что приказано, — посоветовал гишпанец. – А то так скрутит, что тут оба и усеримся. А мне в шинок нужно, а то вовсе забалуют.
Хитрозадый Анчес улизнул, а Хома начал поспешно искать шапку – совет не медлить был верный. Ведьма в тонкости вдаваться не станет, может и до смерти прижать…
***
Во дворе Хома всё ж не выдержал - глянул в окошко шинка. За отдельным столом сидел пан Лащ, раздувал усы да шептал что-то красавице Хеленке в розовое ушко – та, как обычно, скромно молчала, лишь ресницами длиннючими играла. Почти невидимая затаилась в углу ведьма. Зато за большим общим столом было на диво весело: метали кости лихие вояки, да с этаким азартом, что даже чудно видеть. Вертелся за их спинами Анчес, кивал игрокам приветливо, подзуживал. Э, чёрт знает что, а не шинок!
Хома с торбой за плечом спешно шагал по улочке и тискал в ладони увесистые червонцы. А ведь истинное богатство в кулаке. Запросто хату купить можно. С садочком. К примеру, где-нибудь в Лозовой, э? А отчего ж не купить и не образумиться казаку? Очень даже правильное дело. Вот как задать стрекача по улице – она, как по счастью, опустела…
Тут в груди что-то удушливо двинулось – то ли по смутному наваждению, то ли вправду, и Хома разом решил, что товарищей бросать не по чести. Всё ж сжились, да и хозяйка, пусть и чёртова баба, но кормит. А в бегах очень даже просто на иудейского демона нарваться. Оказалось, весьма и весьма злопамятна жидовская нечисть – ишь, мстить навострилась. Неспроста же вовкулаки завелись, видит Бог, жиды накликали!
***
В кузне всё сладилось – кузнец, узнав, какую цену за заказ сулят, сразу иные заботы в сторону отложил. Раздули горн, Хома вынул из котомки пулелейку.
— Говоришь, верное средство? – пробасил кузнец, наблюдая, как плавятся первые монеты. – А чаще про серебро болтают – разит, мол, вовкулаков насмерть. Проезжал тут как-то лях – пан Анджей, — так я ему посеребрение на клыче обновлял. Умел тот лях нечисть саблями крестить, ох, умел! Весь на рожу в шрамах, тучен, сед, но искусник!
— Серебро, то верное средство, — соглашался Хома. – Но ведь злато всяко посильнее будет. Оно ведь и по всей нашей жизни так: что дороже, то валит надежнее. Тут главное средства на огневой припас иметь. Вот в Туретчине янычары на тамошних магометанских оборотней мушкеты яхонтами заряжают.
— Вовсе зажрались басурмане, — удивлялся кузнец. – Стволы-то, небось, с двух выстрелов раздувает, что ту жабу соломиной?
— Да им-то что! Богаты, но трусливы нехристи – ближе к вовкулаке подойти боятся. А яхонт, он с полусотни шагов оборотня насквозь прошьёт. А то и двух, ежели им в ряд встать вздумается.
— Да, этак снарядившись, отчего ж на вовкулаку и не сходить? У них шкуры дорогие, панове в Варшаве большие деньги сулят, – качал седой головой кузнец…
***
Остывали сияющие пули, Хома, сберёгший лишний золотой, вдруг махнул рукой на то сбереженье и еще заказ сделал. Готовый новый молот у кузнеца в товаре имелся: окалину счистили, отверстие сготовили, вмиг залили внутрь расплавленный дирхем (да, что его за червонец считать – всё одно затертый был, и вовсе басурманский), заполировали наскоро, добрую рукоять приспособили, расклинили надёжно.
— Чудная вещь, — молвил кузнец, любуясь работой. – Сроду так бездумно инструмент не портил. Но пригоже вышло.
— Бездумным временам – бездумное оружье, — философично вздохнул Хома, прощаясь с рукастым казаком.
***
В шинке дело шло так разудало, что Хома аж крякнул, в окошко заглянув. Пан Тадзеуш и панночка изволили удалиться, зато на лавках, да и на столах, меж блюд, кружек, огрызков и костей вповалку спали вояки Лащинского – почему-то полуголые, а иные и вовсе чисто в адамском наряде. За своей стойкой горько рыдал шинкарь. Истинный лазарет, а то и вовсе покойницкая. Хома в полнейшей растерянности попытался перекреститься, но вовремя удержал руку, вознамерившуюся с вывертом ущипнуть хозяина. И что в мирном шинке сделалось-то?
У задней двери сидел пан Анчес, держал на коленях преогромнейшую миску с жареными в пряностях куриными ножками и усердно жрал.
Хома поставил молот на приступок, не церемонясь, выхватил из миски пару ног – гишпанец пытался возразить, но не смог – во рту хрустели перемалываемые кости.
— По-хр-тра-хр-ви-хр-лись? – спросил Хома, торопливо обгрызая ножку.
— Ы? – уточнил кобельер, кивая себе за спину.
— Ы-ы, — подтвердил Хома, отвоевывая ещё пару курячьих ляжек.
— Хррр! – раздраженно ответствовал гишпанец, впихивая в пасть очередную курятину.
Впрочем, миска уже показала дно.
— Так что там с лыцарством? Горилка недобрая пошла? – спросил Хома, облизывая пальцы.
— Отчего ж недобрая, раз упились? – справедливо удивился кобельер, вытирая ладони о голенища. – Самая что ни на есть, добрая!
— А в срамном виде отчего общество?
— Так проигрались. Как в азарт вошли, так всё насквозь на кон летело. И свитки, и шаровары, и саблюки с пистолями. От то ж игра шла! Эх, ты бы видел! Кресты с шей рвали, исподнее скидывали. А уж как кости выпадали?! Редкостное дело, прям даже и не расскажешь, — гишпанец в полном изумлении закрутил буйной шевелюрой.
— А выиграл-то кто?
— Да разве поймешь? Вроде все проигрались.
— Как это «все»? Не бывает такого!
— Как же не бывает, ежели вполне бывает. Иди вон, растолкай любого. Подтвердят.
— А шинкарь? – дивясь, вопросил Хома.
— И шинкарь подтвердит. Он там, что, сильно убивается?
— Слезой брызжет изрядно.
— Вот же горемыка. Да, враз шинок и все хозяйство проиграть, такое не с каждым случается.
— Так это чьё теперь? – пробормотал Хома, обводя взглядом двор и добротные клуни.
Гишпанец поковырял в зубах, поразмыслил и высказал догадку:
— Полагаю, хозяйство теперь шинкарской дочке полагается. Вообще-то, я ей расписки оставил.
— Зачем оставил? – поразился окончательно запутавшийся Хома.
— Как, зачем? Отец дивчину проиграл, будто она скотина какая. Вовсе она не скотина. Приятная особа, хотя и невеликого ума. Пусть уж живёт и носом не хлюпает. Мы, гишпанцы, народ благородный, — Анчес сдержанно рыгнул, поморщился и прикрыл пасть ладонью. – Тьфу, и на какое горе мы ту мадеру допивали? Нет, что бы токаем пробавляться, от него рыгание куда духовитей!
Хома решил о пухленькой дочке шинкаря не выспрашивать – оно и так понятно. Другая забота грозовой тучей скапливалась.
— Э, гишпанская твоя душа, так сейчас сердюки просыпаться да прочухиваться начнут. В срамном виде, в досаде и полном заблуждении.
— Еще не сейчас, — успокоил Анчес. – Да и нам что за горе? Хозяйка велела запрягать. Отбудем восвояси, пока тут гляделки продерут. Чего столбом встал? Запрягай. Гляди, дождёшься вечера.
Хома сплюнул и поспешил на конюшню. Гнедко и Каурый смотрели с осуждением. Только взялся выводить коней, как во дворе заскрипел голос ведьмы. Хома осторожно выглянул и узрел, как кобельер схлопотал крепкого поддупника. Взвизгнул, закрутился волчком, держась за отшибленное место, будто его по заду драгоценным молотом угостили. Слабы эти гишпанцы, просто удивительно мягкотелы. А ещё Европа!
Ведьма поманила кучера.
— Так я запрягаю, вы ж сами изволили повелеть, — напомнил Хома, пятясь за дверь конюшни.
Прихватило за грудиной, выскочил во двор, но упрямо разогнулся:
— Чего меня валтузить? От то вообще недостойно. Я при деле…
— Оружье возьми, варвар полоумный, — Фиотия приподняла юбки и достала из-под одежды вполне знакомые пистоли. – Заряды сделал?