Страница 8 из 132
Вот таким оказался ее Миляга — человек, который был известен швейцарам всех шикарных клубов и отелей города, который после десяти лет жизни в высшем обществе вынес разрушительные воздействия всех мыслимых излишеств, он сохранил ясность ума, красоту и живость. И этот самый человек, этот Миляга, говорил ей, что любит ее, и говорил это так складно и красиво, что она забывала обо всем, что слышала, кроме этих его слов.
Она продолжала бы внимать этим словам вечно, если бы не ее ярость, вспышки которой были предметом сплетен наравне с распутством Миляги. Ее ярость была летучим ферментом, способным вызвать в ней брожение даже без ее ведома. Так случилось и в истории с Милягой. Через полгода их связи, купаясь в его нежности, она начала задумываться о том, как это человек, в биографии которого одна измена следовала за другой, сумел встать на путь истинный, что в свою очередь привело ее к предположению, что, возможно, этого и не произошло. В сущности, у нее не было причин подозревать его. В некоторые периоды его обожание принимало характер какого-то наваждения, словно он прозревал в ней какую-то другую женщину, о существовании которой ей самой ничего не было известно, женщину, которая была предназначена ему от начала времен. Ей казалось, что она не такая, как те женщины, которых он встречал до нее, и любовь к ней изменила его жизнь. Они едва ли не слились в одну плоть, так как же она может не почувствовать обмана, если он изменит ей? Она наверняка ощутит присутствие другой женщины. Почувствует ее вкус на его языке, ее запах на его коже. Но она недооценила его. И когда по чистой случайности она узнала, что он изменяет ей — и не с одной, а сразу с двумя, это привело ее в бешенство, граничащее с безумием. Начала она с того, что уничтожила содержимое его мастерской, исполосовала все его холсты — и с написанными на них картинами, и чистые, а потом погналась и за самим преступником и предприняла такую атаку, что в буквальном смысле слова заставила его встать на колени, в страхе за судьбу своих яиц.
Ярость пылала в течение недели, после чего на три дня она впала в абсолютное молчание, которое разрешилось приступом такого горя, какого ей никогда не доводилось испытывать. И если бы не Эстабрук, который сквозь ее смятенное и беспорядочное поведение сумел разглядеть женщину, которой она была, — она запросто могла бы расстаться с жизнью.
Такова история Юдит и Миляги: на одну смерть она отстоит от трагедии и на одну свадьбу — от фарса.
Когда она пришла, Мерлин был уже дома и находился в несвойственном ему возбуждении.
— Где ты была? — пожелал он узнать, — Уже шесть тридцать девять.
Она мгновенно поняла, что сейчас не время сообщать ему о том, каким образом поход в Блумингдейл отразился на ее душевном спокойствии. Вместо этого она солгала:
— Не могла поймать такси. Пришлось идти пешком.
— Если снова попадешь в такую ситуацию, позвони мне, и тебя подберет один из наших лимузинов. Не хочу, чтобы ты бродила по улицам. Это небезопасно. Так или иначе, мы опаздываем. Придется поесть после представления.
— Какого представления?
— Спектакль в Виллидже, о котором Трой вчера все уши прожужжал. Помнишь, «Неорождество»? Он сказал, что такого не было со времен Вифлеема.
— Так ведь все билеты проданы.
— Ну, у меня есть кое-какие связи, — просиял он.
— Мы идем сегодня вечером?
— Нет, если ты не начнешь шевелить своей задницей.
— Мерлин, иногда ты бываешь просто восхитителен, — сказала она, сваливая в кучу покупки, и бросилась переодеваться.
— А каким я бываю в другое время? — закричал он ей вслед. — Сексуальным? Неотразимым? Неутомимым?
Если и вправду он достал билеты для того, чтобы после заманить ее в постель, то ему пришлось пострадать из-за своей похоти. На протяжении первого акта он кое-как старался скрыть скуку, но в антракте ему уже не терпелось смыться, для того чтобы получить положенную награду.
— Ты думаешь, нам действительно необходимо оставаться здесь до конца? — спросил он, когда они пили кофе в крошечном фойе. — По-моему, история ясна до предела. Парень родился на свет, потом подрос, а потом его распяли.
— А мне нравится.
— Но какой во всем этом смысл? — жалобно произнес он с убийственно серьезной интонацией. Эклектичное решение спектакля нанесло глубокое оскорбление его рационализму. — С чего бы это ангелам играть джаз?
— Кто может знать, чем занимаются ангелы?
Он покачал головой:
— Я даже не могу понять, что это за жанр — комедия, сатира или еще какая-нибудь чертовщина. Ты мне можешь объяснить?
— Мне кажется, что это очень забавно.
— Значит, ты хочешь остаться?
— Да, я хочу остаться.
Вторая половина оказалась еще более пестрой, чем первая, и постепенно у Юдит созревало подозрение, что пародия и стилизация играли роль дымовой завесы, которая должна была скрыть смущение авторов перед собственной искренностью. В конце, когда ангелы принялись завывать в духе Чарли Паркера на крыше хлева, а Санта-Клаус запел над яслями, сценой завладел дух отъявленного кича. Но все равно зрелище было странно трогательным. Ребенок родился. Снова свет пришел в мир, пусть даже и под аккомпанемент танцующих чечетку эльфов.
Когда они вышли, на улице шел мокрый снег.
— Холодно, холодно, холодно, — сказал Мерлин. — Надо пойти отлить.
Он снова вернулся в театр и встал в длинную очередь, выстроившуюся в туалет, оставив Юдит у дверей наблюдать за тем, как мокрые снежинки пролетают в свете фонаря. Театрик был небольшим, и через пару минут все зрители оказались на улице, раскрыли зонтики, опустили головы и разошлись по Виллиджу в поисках своих машин или уютного местечка, где можно подзарядиться алкоголем и разыграть из себя критиков. Свет над входной дверью потушили, и из помещения театра вышел уборщик с черным полиэтиленовым пакетом мусора в руках и щеткой. Он начал подметать фойе, не обращая внимания на Юдит — последнего оставшегося в поле зрения оккупанта, но, приблизившись к ней, наградил ее взглядом, исполненным такой ядовитой злобы, что она решила раскрыть зонтик и постоять на темном пороге. Мерлин был занят опустошением своего мочевого пузыря. Ей оставалось только надеяться, что он не прихорашивается там, не прилизывает волосы и не освежает дыхание в надежде затащить ее в постель.
Замеченное уголком глаза движение было первым сигналом тревоги: расплывчатый силуэт быстро приближался к ней сквозь сгустившуюся снежную пелену. В страхе она обернулась навстречу нападавшему. Она как раз успела узнать увиденное сегодня на Третьей авеню лицо, когда мужчина набросился на нее.
Она открыла рот, чтобы закричать, и повернулась, пытаясь попасть обратно в театр. Уборщик уже ушел. Крик застрял в ее горле, сжатый руками незнакомца. Это были руки специалиста. Они причиняли дикую боль и не пропускали в легкие ни глотка воздуха. В панике она забилась в его руках. В отчаянии она швырнула зонтик в фойе, надеясь, что в кассе может оказаться кто-то невидимый, чье внимание она привлечет. В глазах у нее потемнело, и она поняла, что очень скоро ничье вмешательство ей уже не поможет. Она почувствовала головокружение, ее свинцовое тело больше ей не принадлежало. В окутавшем ее мраке лицо убийцы вновь предстало перед ней расплывчатым пятном с двумя темными дырами. Она подалась им навстречу, не в силах оторвать глаза от этой черноты. Когда она приблизилась к ней, луч света скользнул по его щеке, и она увидела (или ей показалось, что она увидела), как из этих темных дыр текут слезы. Потом свет пропал: в темноту погрузилась не только его щека, но и весь остальной мир. Ее последняя мысль была о том, что каким-то образом ее убийца знал, кто она.
— Юдит?
Кто-то поддерживал ее. Кто-то кричал ей в лицо. Но это был не убийца, это был Мерлин. Она повисла у него на руках, смутно различая фигуру убийцы, перебегающего через улицу. Какой-то человек преследовал его. Ее взгляд вновь обратился к Мерлину, который спрашивал, все ли с ней в порядке, а потом опять скользнул в сторону. Завизжали тормоза, и неудачливый убийца был сбит несшейся на большой скорости машиной. От удара ее развернуло и занесло на скользкой, покрытой мокрым снегом мостовой. Тело отлетело в сторону и упало на запаркованный рядом автомобиль. Преследователь отскочил в сторону, спасаясь от выехавшей на тротуар машины, которая наконец врезалась в фонарный столб.