Страница 34 из 47
Анна Ивановна не отпускала меня долго. Она велела мне рассказать и о посеве моркови, и о появлении всходов, и об отрастании листьев. А когда я все это рассказал, она приподняла руку над столом.
— Хватит, Кулагин. Ты хорошо знаешь урок. Ну, а как насчет капусты? Ты до сих пор уверен, что кочан образуется из кочерыжки?
— Нет, Анна Ивановна, — смущенно ответил я. — Кочерыжка — это капустный стебель. Когда капустную рассаду высаживают в открытый грунт, у нее продолжают отрастать листья. После поливки, окучивания и подкормки из почки, которая находится наверху у стебля, и образуется кочан.
— Вот теперь верно, — сказала Анна Ивановна. — Дай мне свой дневник.
Скосив глаза, что было силы, я увидел, как она аккуратно поставила в дневнике отметку, и сразу же, обернувшись, показал всему классу, а в особенности Женьке всю пятерню с растопыренными пальцами.
— Молодец, Серега! — похвалил меня Женька, когда, гордый и красный от счастья, я сел на свое место.
Настроение в этот день у меня было замечательное. Но на последней перемене Женька мне его испортил.
— Уговор помнишь? — спросил он. — В милицию пойдем сразу после школы.
Весь урок английского языка я просидел хмурый и беспокойный. А когда отзвенел последний звонок и мы вышли на улицу, я сказал Женьке:
— Может, все-таки не пойдем, а? Может, лучше я сперва отцу скажу?
Но Женька посмотрел на меня так грозно, что я с упавшим сердцем махнул рукой.
— Ладно, пойдем.
— А деньги у тебя с собой?
— Какие деньги?
— Которые тебе Петр Терентьевич давал за помощь.
— Нет, дома забыл!
— Эх ты, растяпа! Пошли за ними.
Дома, к счастью, мы не застали матери. Она, наверно, еще не вернулась из магазина. Быстро отыскав среди хлама в моей тумбочке две запрятанные пятидесятирублевки, я сунул их в карман, и мы бегом пустились вниз по лестнице.
Отделение милиции было недалеко, за углом. Женька втолкнул меня в дверь, и я наткнулся на бравого плечистого милиционера, который не очень-то приветливо спросил:
— А вы куда направляетесь?
— Нам к начальнику надо, — выступая вперед, объяснил Женька.
— Это зачем к начальнику?
— По срочному делу.
— По срочному делу вон к дежурному обращайтесь.
Мы прошли в просторную комнату, где за деревянной загородкой сидел, облокотившись на стол, человек в синем кителе с погонами старшего лейтенанта. Перед ним, навалившись грудью на загородку, плакал пьяными слезами какой-то детина в ватнике и рваной шапке.
— Товарищ начальник… — жалобно тянул он. — Ну, отпустите вы меня. Ей-богу, слово даю, никогда это больше не повторится. Ведь на заводе узнают — стыд на весь цех! Я и ножку-то подставил нечаянно. Все водка проклятая, чтоб ей сгореть!..
— Сгореть или не сгореть, вам лучше знать, — строго отвечал старший лейтенант. — А на заводе действительно узнают. И перед судом за хулиганство предстанете по всей справедливости. Ну, а до расследования мы вас должны задержать. — Он обернулся к нам и спросил:
— Вы что, ребята?
— Нам к самому главному начальнику надо, — сказал Женька.
— К главному? А что у вас к нему за дело?
— Рассказывай, Серега, — подтолкнул Женька.
— Ты лучше сам расскажи. У меня не получится.
Женька оглянулся и проговорил таинственно:
— Мы хотим про жуликов рассказать, которые ботинки воруют. Вот он… — Женька кивнул в мою сторону. — Он тем жуликам помогал. Он знает, куда они носили.
— Стоп! — вдруг остановил его старший лейтенант. — Подождите минуточку, — и он быстро вышел из комнаты.
По тому, как встревоженно нахмурились брови дежурного, я понял, что к начальству мы все-таки попадем. И действительно, минут через пять старший лейтенант вернулся.
— Пройдите к начальнику. Он вас ожидает. Сазонов, проводите.
В чистом и светлом кабинете, куда мы вошли, за широким столом, к которому был приставлен другой, накрытый зеленой скатертью, сидел пожилой седоватый человек в простом темном костюме. Он взглянул на нас пытливо и с любопытством.
— Садитесь.
Мы сели, и я отчего-то сразу оробел.
— Ну, рассказывайте, что у вас такое, — проговорил начальник, закуривая папиросу и разгоняя ладонью дымок. — Не смущайтесь, не смущайтесь.
Голос его звучал ободряюще, и я вдруг торопливо стал рассказывать этому человеку все: и как возле домика Петра Терентьевича встретили мы незнакомца, который назвался Никифором Витольдовичем, и как я бегал в универмаг, как забеспокоился старый продавец, узнав о письме от Нионилы Спиридоновны. Я рассказал, как передал Никифору Витольдовичу в гостинице то, что поручил мне сказать Петр Терентьевич. Потом я принялся вспоминать, как мы шли через канал на пустырь, к домику, где встретил нас Цыпленочкин, и как вместе с Колькой Поскакаловым и Петькой Чурбаковым возвращались потом на Овражную.
Начальник слушал молча, только время от времени затягивался папиросой и разгонял ладонью дымок.
— Я сперва думал, они шпионы, — говорил я, решив открыть всю правду до конца. — А потом пощупал, там, в мешке, ботинки лежат. Наверно, они просто жулики. Хотя вот я читал в одной книге, будто у шпионов специальные ботинки есть. Он вроде ботинок обыкновенный, а каблук у него пустой. И в этот каблук можно чего хочешь спрятать…
Вокруг глаз начальника паутинкой легли веселые морщинки. Не знаю, отчего ему вздумалось смеяться. Мне-то самому было вовсе не смешно.
— Ну, вот и все, — сказал я и вдруг испугался.
А что, если сейчас этот начальник встанет и скажет: «Вот что, гражданин Кулагин. Ты помогал ворам и шпионам. И до расследования мы тебя должны задержать…»
Он и правда встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету. Я замер. От страха даже руки вспотели.
— Так, ребята, — серьезно, больше не улыбаясь, проговорил начальник. — Вы нам очень, очень помогли. Большое вам спасибо.
Он подошел к столу и снял телефонную трубку.
— Перышкина ко мне. Немедленно.
Через минуту отворилась дверь, и в кабинет вошел невысокий и плотный человек в пальто и кепке. Где-то я уже видел это простое, широкоскулое лицо, эти пристальные изучающие глаза! Но где?
— Уходить собрались? — спросил начальник.
— Так точно. Хотел съездить на завод, с бригадмильцами там побеседовать.
— Придется вашим бригадмильцам подождать, — сказал начальник и с силой вдавил папиросу в пепельницу. — Раздевайтесь. Будете составлять протокол. Вот ребята пришли по делу номер двести четырнадцать. Интересные у них сведения.
Ни словом не возражая, Перышкин снял пальто, кепку, и тут я вспомнил. Ну, конечно! Я видел этого человека в универмаге, когда разговаривал с Петром Терентьевичем. Сначала у прилавка, а потом на втором этаже, в толпе… Так, значит, милиция и тогда уже следила за хитрым продавцом!..
Наверно, Перышкин меня тоже узнал. Во всяком случае, взгляд его задержался на мне дольше, чем на Женьке.
— Ну, рассказывайте, — кивнул он и подвинул к себе несколько листков бумаги.
Мне пришлось повторить всю историю с начала до конца. Перышкин слушал и записывал. А когда все было записано и начальник попросил меня поставить под протоколом свою подпись, я спросил с любопытством:
— А их теперь заберут всех, да?
Лицо у начальника стало строгим.
— Вот что, мальчики, — негромко, но твердо сказал он. — О том, что вы у нас были, не должна знать ни одна живая душа: ни товарищи ваши, ни родные. Поняли? Никто. Тайны хранить умеете?
— Умеем, — заверил Женька.
— Ну, так знайте: это очень большая и важная тайна.
— А мы никому и не скажем, — сконфуженно проговорил я.
— Договорились.
— А если они опять меня позовут мешки таскать?
— Если позовут, пойди с ними. Но постарайся ничем себя не выдать. Сумеешь?
— Не знаю… Может, сумею.
— Не «может», а так надо, — сказал начальник, взглянув на меня, и опять улыбнулся. — Ну, а теперь идите. Еще раз спасибо вам.