Колесничие Фортуны

– Грубостью и жестокостью своей Генрих настроил против себя многих вчерашних соратников. И хотя это нисколько не пугало его, но все же значительно ослабляло силу королевской власти. Тем не менее король Генрих продолжал неуемные бесчинства, повергавшие в трепет всю страну. Никто и ничто не могло остановить его. По природе своей он был так же бесстрашен, как и мой брат Ричард. Ни башни неприступных замков, ни стены святых храмов не могли служить надежной защитой от безудержного гнева моего отца. Любой бы, кто выступил против него, расстался с головой прежде, чем успел прочитать покаянную молитву. Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, был близким другом короля и считался одним из самых приближенных к нему людей до того самого дня, когда ему вздумалось сказать слово против его тирании – тогда его не спасли ни старая дружба, ни духовный сан. И так могло быть с любым. И так оно и было, покуда не вырос Ричард и покуда Его Величеству королю Генриху II не пришла в голову светлая мысль расстаться с нашей матушкой и жениться вновь… на невесте собственного сына. Что было дальше, вы, конечно, знаете?

Я утвердительно кивнул. Отец воевал с собственными сыновьями и женой два года и одно время даже немало в этом преуспел, изловив свою некогда пылкую возлюбленную и заточив ее в крепость. Видимо, именно за это военная фортуна, разгневанная недостойным отношением к даме, лишила его всех плодов победы, и он скончался от изнурительной горячки, разбитый и затравленный, покинутый всеми былыми сподвижниками и окруженный на смертном своем одре лишь скопищем ликующих врагов.

«В какой-то из этих часов перебежал к молодому льву от старого лорд Томас Эйстон», – внезапно вспомнилось мне. Не знаю уж, почему в голове вдруг всплыл изможденный узник замка Ройхенбах, умирающий на наших руках, но в этот час чувство жалости ни на секунду не шевельнулось в моей душе.

– Помнится, Ваше Высочество, вы тоже принимали участие в заговоре?

– Вы напрасно иронизируете, мессир Вальдар. Я действительно принимал в нем участие. Мне тяжко сознавать, что человек, против которого мне пришлось бороться, был моим отцом, но голос моей матушки, взывавший из заточения о справедливом возмездии, требовал сделать свой выбор.

Но сейчас я говорю о другом. Война, прокатившаяся по всему королевству, вновь опустошила страну. Все, что удалось скопить за несколько лет мира, было начисто промотано в два года войны.

Быть может, вам известно, что лорд Томас Эйстон, бывший в те смутные дни помощником казначея короля Генриха, перешел на сторону моего брата и передал в его распоряжение немалую сумму денег. Однако мой брат умеет их тратить с поистине королевской щедростью. Какие празднества он устроил по поводу своей коронации! Лондонцы детям и внукам будут рассказывать об этих великолепных торжествах! А что в результате? Пустая казна! Новые налоги и займы!

А потом этот поход. Да простит меня Их Святейшество со всем своим синклитом, но меня более всего беспокоит судьба этого королевства, чуть менее – нашего домена во Франции и уж совсем никак не волнуют какие-то там обетованные земли за тремя морями!

– Но святыни веры?

– Бросьте, мессир Вальдар, не повторяйте этот поповский вздор мне! Вы производите впечатление умного человека, а это, увы, большая редкость в наши дни. Не заставляйте же меня думать, что вы – зауряднейший безмозглый рубака, виртуозно владеющий мечом и хранимый судьбой для одной только ей известной цели.

Избыток горячей крови, жажда подвигов, желание поправить свои дела богатыми трофеями и захватами, быть может, даже просто желание повидать мир – это да. В это я верю. А какие-то там мощи и гробы?! Готов поклясться чем угодно, готов держать любое пари, что ни один гроб, будь он даже трижды Господний, не заставит английского барона вылезти из своей замшелой каменной берлоги и очертя голову мчаться бог весть куда, за тридевять земель к черту на кулички, жариться в тамошних песках, как карась на сковороде, если только этот гроб не заполнен золотом до самого края, а врожденное его рыцарское чванство не будет утешено десятком ран и иссеченным наметом.[16]

– Да что я вам рассказываю, – распаляясь все больше, продолжал принц Джон. – Вы же сами побывали в этом аду. Ну и как вам центр мироздания?

– Не богохульствуйте, принц, – попытался уйти от ответа я.

– Оставьте, ради Бога! В моих словах не больше богохульства, чем в Нагорной проповеди. Я говорю правду. Правду, как бы горька она ни была. Если это богохульство – то к чему такой Бог?

Скажите мне, мессир Вальдар, что лично вам до святынь, которые вы клялись освободить, но так и не освободили? Сарацины, конечно, гнусные язычники, однако до того, как первый крестоносец ступил на их землю, ни одна из них не знала поругания и все святыни были целехонькими. А что теперь? Ваши подвиги, как и подвиги моего брата, на все лады воспеваются менестрелями, и герольды ведут скрупулезный учет вашим победам, но зачем? Зачем и кому они нужны? Кому от них стало легче? – Его Высочество замолчал, переводя дух и пристально глядя на меня.

Мне нечего было ответить, он, безусловно, был прав. В той игре, которую вел младший Плантагенет, рыцарство со своей бессмысленной и неуемной жаждой подвигов было непростительной блажью, но именно эти правила толкали принца Джона к однозначному и неминуемому проигрышу. Ибо ничто не могло свести роль благородных рыцарей к роли тяжелой кавалерии, подвластной приказам единого командования, а следовательно, все попытки что-либо менять в стране неминуемо бы натыкались на глухое сопротивление номинально подвластного дворянства.

– Когда мой брат отправился сражаться в Святую Землю, – продолжил принц Джон, несколько успокаиваясь, – он вновь вытряс Англию, словно кошелек в придорожном трактире. «Я бы продал Лондон, если бы нашел кому!» – это его слова. На наше счастье, покупателей не нашлось.

Вместе с королем в этот загробный поход отправился весь цвет нашего рыцарства, а вместе с ними – тысячи здоровых и крепких мужчин, способных держать в руках не только оружие. Что же осталось здесь? Нищая страна, со всех сторон окруженная врагами. Кого тут только не было: шотландцы, валлийцы, ганзейцы, каталунские пираты! Все эти годы я только и делал, что старался залатать дыры, проделанные в нашем кармане за последние полвека, да отгонял врагов от границ Англии.

В довершение ко всему моего любезного братца угораздило попасться в плен. Вот уж этого от него я никак не мог ожидать! Вы знаете, какой выкуп назначил император за голову своего вчерашнего союзника? Пусть будет проклят тот учитель арифметики, который рассказал ему, что в мире существуют такие числа! И что бы вы думали сотворила наша матушка, мир праху ее?

– Она начала собирать требуемый выкуп, – предположил я.

Принц Джон печально посмотрел на меня и отхлебнул из стоявшего перед ним кубка.

– Вы правы, мой друг, абсолютно правы. Во всех ее владениях, я думаю, не осталось ни одной мало-мальски ценной вещи. Как вы сами понимаете, выплата такого выкупа означала катастрофу для моей страны. Я не мог допустить этого, а потому пошел на риск, решив обвести вокруг пальца и императора, и его хитроумного дядюшку, а вместе с ними и весь голодный рой заимодавцев, ждавший только момента, чтобы вцепиться нам в горло.

Я преднамеренно распустил слух, что намереваюсь убить своего брата. Чернь не любит меня, ибо в ее глазах я значительно проигрываю Ричарду в осанке, храбрости и щедрости, а поскольку для блага страны я порой вынужден действовать жестоко и вероломно, то никто не удивился, узнав о моих замыслах.

Я невольно прикусил губу, вспоминая текст донесения, послужившего причиной нашего первого появления здесь.

– И что же?

– Чем больше ширился слух, тем дешевле становилось все это наследие. – Он указал рукой на свитки, содержащие в себе финансовую бомбу огромной разрушительной силы. – Под конец они продавались по цене пергамента. А что же касается дипломатической миссии Лоншана, на которой вы столь успешно поставили крест, то он имел право от моего имени давать любые обязательства и соглашаться на самые дикие условия. Естественно, уступая после долгой борьбы. Это понятно. Ведь все они вступали в силу в случае смерти Ричарда. После возвращения его к жизни обо всех этих договорах можно было со спокойной совестью забыть.

16

Намет – небольшой плащик, надеваемый рыцарями в Святой Земле поверх шлема, чтобы избежать перегревания.