Чего стоит Париж?

– Святой отец. – Мано подвинул бенедиктинцу тяжелый, грубо сколоченный табурет на трех лапах-ножках. – Прошу вас, присаживайтесь. Жозефина рекомендовала вас как весьма почтенного человека, умеющего хранить чужие тайны. Надеюсь, это так?

– О да! Я храню их даже от тех, кому они принадлежат. Ибо недаром сказано в Писании: «В многознании много печалей. Умножающий знания – умножает скорбь». Что сие, как не высшая мудрость, дарованая нам Господом? Вот, положим, вы, дети мои. Мадам назвала вас возчиками. Пожалуйста, зовитесь, как вам нравится. Но скорее архиепископ Парижский – странствующий рыцарь, чем вы – подопечные Святого Фиакра. Даже и не заметь я пистолей, столь небрежно прикрытых брошенным на ложе плащом, я бы, вне всякого сомнения, полагал, что езда поверх лошади вам куда более знакома, чем унылое следование за ее хвостом. Но, благослови вас Господь, повторю еще раз и еще сколько потребуется, раз вы желаете именоваться возчиками – отчего же нет! Это ваша тайна. И сам Карл Великий в прежние времена именовался «бедным пастырем овечьего стада», когда на то имелась причина.

Я невольно кинул взгляд на свою лежанку, где под плащом действительно на всякий случай была приготовлена пара пистолей. Брат Адриэн перехватил мой взгляд и едва заметно усмехнулся:

– Господин возчик! Конечно, если бы вы пришли ко мне в исповедальню с этакими кнутами, я бы выгнал вас взашей из дома Божьего. Конечно, если бы смог. Здесь же вы вольны раскладывать орудия своего труда там, где вам вздумается. Итак, как говаривал честнейший адвокат Пьер Патлен,[15] «вернемся к нашим баранам». Добрейшая госпожа Жози уже сказала вам, что я состою каноником в церкви Святого Бенедикта, что между улицей Сорбонны и Пла д’Этэн? Признаться, нынче днем я и сам был свидетелем того странного случая, произошедшего на этом перекрестке, жертвой которого вы, – он кивнул на де Батца, – стали. Давненько не встречал такой прыти у бедного возницы! А ваш бег! Вы вполне могли бы зарабатывать себе на жизнь, став королевским скороходом.

Неспешная, доброжелательная речь каноника лилась умиротворяюще, елейно, когда бы не слышалась в ней то и дело скрытая издевательская нотка. Де Батц сидел, пунцовея на глазах, уже и сам не радуясь, что затеял поиски.

– Но полноте. Я не считаю себя вправе спрашивать вас, чего ради бедному возчику вздумалось преследовать карету монсеньора епископа. Быть может, вы всегда мчитесь за епископскими каретами сломя голову. Сейчас вы просите меня об одолжении – я правильно вас понимаю? – перебил он сам себя, внимательно вглядываясь в своих визави.

Я молча кивнул.

– Так могу ли я, – торжественно продолжил брат Адриэн, – слуга Господний, отказывать в такой ничтожной милости возлюбленным чадам его, когда и сам он ежечасно дарует радость обретения искомого даже самым ничтожным из человецей?! Многие прихожане нашей церкви – добрые граждане, живущие поблизости. Не сомневайтесь, господа, – я отыщу вашу пропажу.

Дверь вновь отворилась. Жозефина, с парой бутылей и копченой грудинкой на подносе, присоединилась к пастве благочестивого бенедиктинца.

– О! «Премье крю ле Элено»! – радостно воскликнул слуга Господний, едва бросив косой взгляд на бутыли. – Прекрасное бургундское! Весьма рекомендую! Увы, сейчас я вынужден удалиться, ибо дела мои не терпят отлагательств, но, полагаю, завтра утром мы с вами вместе, в один голос, возблагодарим Господа за безмерную милость Его к чадам своим и воздадим лепту… – он чуть запнулся, – Матери нашей, Церкви, за ее посильную помощь. – Брат Адриэн смиренно склонил голову, блеснув из-под капюшона краешком аккуратно очерченной тонзуры. – До скорого свидания, почтеннейшие господа возчики. Да прибудет с вами Иисус!

Он направился к выходу, и из залы до нас снова донеслись слова озорной школярской песни:

Шаги нашего гостя стихли, заглушенные радостными воплями школяров, возносящих свой вечно молодой гимн вольностям славного студенческого племени. Жозефина затворила ногою дверь и, поставив на стол принесенные яства, вопросительно уставилась на своих загостившихся клиентов:

– Ну что, договорились?

– Из того потока благочестивой галиматьи, которую сей добрый брат на нас обрушил, я понял, что скорее да, чем нет, – поморщился я. – Честно говоря, не люблю святош.

– Вам бы не следовало касаться благочестия, мсье, – внезапно хмурясь, надменно заявила хозяйка «Шишки». – Какая ни есть, но я все же добрая католичка, а брат Адриэн, хоть и плут, каких свет не видывал, но все же Божий человек!

Слушая эту пылкую тираду в защиту смиренного бенедиктинца, я едва сдерживал невольную улыбку, поражаясь кавардаку, царящему в голове милой Жози. Но более чем благочестие всех каноников Парижа вместе взятых, меня интересовало совсем другое. Невзирая на дурацкую потерю памяти, я все еще оставался главой партии гугенотов. Во всяком случае, так говорил об этом Маноэль. И вдруг помощь монаха…

Однако не успел я и рта раскрыть, чтобы изложить свои опасения, как Мано, дотоле напряженно молчавший под звуки колких замечаний брата Адриэна, пробурчал недовольно:

– Похоже, он нас узнал. Как бы не донес. Я их пиявочью душу знаю. – Он угрюмо посмотрел на закрытую дверь за спиной своей подруги. – Может, того… догнать?

Я живо себе представил, чем бы могла закончиться для священника такая негаданная встреча. Мано был скор на расправу.

– Упаси тебя бог, – замахала на него руками Жозефина. – Что ты такое удумал! Скорее львы у Дворца правосудия затянут псалмы Давида, чем он предаст того, кому обещал помочь. Но если ты его хоть пальцем тронешь – оловянный денье будет стоить дороже, чем твоя жизнь. А заодно с тобой и его. – Она ткнула в меня пальцем. – Да и моя тоже. Здесь, в Париже, всякий душегуб знает, что лишь брат Адриэн способен убедить палача не усердствовать на пытке. Лишь он может написать прошение в суд, чтобы вымолить у этих ржавых крючков помилование. Да мало ли чего! Если ты против него что недоброе удумал – забудь. На вон лучше выпей! – Мадам одним ловким движением откупорила бутыль и опрокинула ее в серебряный кубок, должно быть, военная добыча, прихваченная ею во время давних походов. – Вино действительно отменное!

В темную от времени чашу с бульканьем устремилась гранатово-алая струя благородного напитка, привезенного в столицу бургундскими виноделами.

– Да, вот еще что. – Хозяйка наполнила второй кубок и поставила полупустой сосуд на столешницу. – Мано, там внизу два твоих истукана приперлись. Выйди узнай, чего им нужно.

Де Батц ликующе поглядел на меня, явно забывая и о язвительном монахе, и о похищенной повозке, и вообще о чем бы то ни было, кроме очаровательной узницы замка Сен-Поль.

– Мой капитан, я жду приказа!

15

Патлен – герой французских фарсов, мошенник и пройдоха.