Страница 2 из 3
Назад, назад, или я тебя выгоню!
Он. Что с тобой?
Она. Со мной то, что я тебе сказала!
Он. Если ты не будешь есть, я тоже не буду. Я не голоден.
Она. Я не могу!
Он. Что?
Она. Играть в карты. Не могу, не могу. Виновата, прости меня, не могу.
Он. Мне кажется, ты…
Она. Что?
Он. Мне кажется, ты…
Она. Что?
Он … хочешь, чтоб я ушел…
Она. Куда, куда ты пойдешь?
Он. Ну, могу… в свою комнату уйти…
Она. Ты же говоришь, что там нет ни кондиционера, ни телевизора, что она такая маленькая, что ты задыхаешься в ней.
Он. Телевизор есть в вестибюле гостиницы…
Она. Ты же говорил мне, что не переносишь этого вестибюля, что он заполнен умирающими старухами, что собираются вокруг телевизора, как будто он дает им кровь и кислород, этот вестибюль! Его атмосфера в тебя прямо втирается, ты и сюда приходишь с ней, она в твоих глазах, в твоем голосе, в твоей манере. Когда ты стучишься и я открываю дверь, у тебя такой больной, испуганный вид, как будто ты думаешь, что я захлопну дверь перед твоим носом. Бедный мой, дорогой человечек! (Внезапно хватает Его с рыдающим вздохом.) У меня больше нет сил заставлять тебя выползти из твоей парализующей депрессии! Ну перестань же походить на пожилого заблудившегося мальчика! мне так трудно из-за этого говорить с тобой честно! (Глубоко и громко вдыхает воздух, отталкивает Его и отворачивается к столу.) Каждый вечер ты приходишь с напуганным, виноватым видом. И я всегда говорю: «А, это ты», и ты всегда отвечаешь: «Да, это я». Боже мой, неужели мы не можем иначе здороваться? Насколько было бы лучше, если бы ты просто вошел, просто сел есть, занялся бы картами или включил телевизор. Нет, не получается. Мы должны повторять свой ритуал: «А, это ты» и «Да, это я» — больше нечего говорить. Я заставляю себя произносить какие-то монологи, а ты выдаешь междометия вроде «ммм» или «хмм». И я опять тебе говорю те вещи, что я тебе столько раз уже говорила, стыжусь повторений. Приходится, однако, повторять, иначе мы просто будем сидеть в невыносимом молчании, да, в непереносимом молчании. О боже, боже… (Хватает Его плечи, на мгновение приклоняет свою голову к Его спине; потом отталкивает Его.)
Он. Мне никогда не было легко…
Она. Говорить?
Он. Сколько я себя помню, мне всегда было трудно.
Она. Говорить?
Он. Вложить в речь то, что я думаю и чувтсвую.
Она. И даже в глаза другому посмотреть?
Она. Да, даже и в глаза другому посмотреть.
Она. Ты всегда немного в сторону смотришь с виноватым видом. Отчего ты чувствуешь себя виноватым?
Он. Я..
Она. Ну, что?
Он. На самом деле не знаю.
Она. Возьми лист бумаги и карандаш и напиши первое, что придет тебе в голову. Не думай!
Он что-то царапает на бумаге.
Дай мне посмотреть! (Читает вслух.) «Я люблю тебя, и я боюсь». Чего ты боишься? Быстро! Пиши!
Он снова что-то царапает на бумаге.
(Вырывает у Него лист.) «Перемен». Ты имеешь в виду перемены во мне, в себе или во внешних обстоятельствах? Быстро пиши! Не думай!
Он пишет.
(Читает.) «Всего, во всем». Ну что ж, я знала это о тебе с самого начала. Теперь моя очередь. Я буду писать то, что придет в голову. Карандаш! Быстро! (Быстро пишет на листе бумаги и толкает лист через карточный стол к Нему.) Читай, читай вслух!
Он (читает громко). «Если бы не было того, что называется временем, мы могли бы рассчитывать на то, что все останется без изменений, однако время существует с нами и большой метлой сметает нас с пути, взираем мы на него или нет».
Она. Ну? Почему ты молчишь? Ничего не говоришь? Возьми карандаш и пиши что-нибудь! Не дума.
Он пишет.
«Я люблю тебя, и я боюсь». Ты с этого и начал.
Он. Ты сказала — не думать.
Она протягивает руку через стол, чтобы погладить Его лицо. Он хватает Ее руку и прижимает к своему рту, потом огибает стол, чтобы поцеловать Ее. Она на мгновение прижимает к себе Его голову, потом отталкивает Его.
Она. Сядь там, где ты был. Обратного пути нет, поверь мне.
Он роняет лицо в ладони.
Плачешь?
Он трясет головой.
Дай я посмотрю! Подними голову! Ах, какие мучения! Ты поел на кухне? Нет? Ну, остановись тогда на обратном пути в свою мертвецкую возле драгстора, купи себе сэндвич или еще что-нибудь. Неплохо для разнообразия. Я знаю, что некоторые боятся перемен, цепляются за рутину. Наверное, они ищут в этом какую-то защиту. Однако повторение не обеспечивает безопасности, только дает ощущение защиты. Не доверяй этому. Можно ходить каждый день по одной и той же улице и чувствовать себя надежно, а в один прекрасный день улица провалится у тебя под ногой и небо почернеет.
Он. Нам нужно…
Она. Что — нам нужно?
Он … постараться…
Она. Что?
Он … не думать об этом. Это не…
Она. что?
Он … помогает…
Она. Что?
Он … думать об этом, лучше уж…
Она. Что?
Он … чувствуешь…
Она. Что?
Он … себя под защитой, даже если…
Она. Что?
Он … этому чувству нельзя…
Она. Что?
Он … доверять…
Она. Вот и завершил фразу. Нелегко было, но ты прошел до конца. А теперь дай, пожалуйста, мне стакан воды для моих капель.
От карточного стола Он проходит в затемненную зону.
Он (сам себе). Я не могу представить, что будет завтра. (Возвращается со стаканом воды.) Накапать прямо в стакан?
Она. Да, пожалуйста. Спасибо.
Он. На бутылочке написано — пять капель.
Она. Сегодня больше понадобится.
Он. А ты…
Она. Что?
Он … уверена?
Она. Дай-ка мне стакан и бутылочку, я сама все сделают.
Он громко считает капли. Она продолжает капать. Он выхватывает у Нее бутылочку и ставит ее на неосвещенную часть стола.
Ну хорошо, иди сюда, садись.
Он. Я, гм…
Она. Гм — что?
Он. Давай, а?..
Она. Давай — что?
Он. Сегодня ты…
Она. Сегодня я — что?
Он … похоже, ты…
Она. Что?
Он … не вполне…
Она … не вполне — что?..
Он … не вполне, не вполне… (Вскакивает с тихим замученным воплем.)
Она. Да. Я знаю, знаю… Хочу тебе одну историю рассказать. (Рассказывая, пьет воду из стакана.) Об одном маленьком человечке. Хорошо? Почему бы тебе не сесть?
Он садится к столу.
Человечек пришел к дому Смерти, и швейцар в ливрее спрашивает его, по какому делу. Человечек говорит, что хочет смерти. Швейцар отвечает: не очень-то скромный заказ для такой скромной персоны, как вы. Человечек говорит: я знаю, но это вот то, чего я хочу. Швейцар говорит: покажите мне ваши документы. У человечка было с собой только свидетельство о рождении. Глядя на дату, швейцар ворчит: рановато, молодой человек. Спускайтесь-ка назад и приходите лет через двадцать. Человечек расплакался: если вы меня не пустите, я буду двадцать лет ждать у ворот, я не могу вернуться. У меня там никого нет. Вечером не к кому зайти, не с кем поговорить, не с кем в карты сыграть, нет никого, никого. Швейцар повернулся к нему спиной и ушел, и человечек, который боялся громко говорить, начал кричать. Для такого маленького человечка он кричал громко. Смерть услышала его, и сама вышла узнать, что за шум. Швейцар говорит: вон человечек пришел на двадцать лет раньше срока и не хочет назад уходить, под гору. Смерть сказала: ну, я понимаю, однако при некоторых обстоятельствах, особенно когда они кричат как оглашенные у ворот, можно пустить до срока, так что впусти его, все, что угодно, только бы лишь прекратить этот базар. Ну? Что ты думаешь об этой истории?.. Ты не ел ничего, да? Ты должен на обратном пути остановиться в драгсторе, присесть к фонтанчику с газировкой и заказать что-нибудь. Они там подают разные вещи. это вообще популярное место. Ты можешь даже завязать там знакомство с кем-нибудь. Я, когда хожу туда со своими рецептами, всегда вижу нескольких едоков возле фонтанчика с газировкой. Я слышала, как они друг с другом разговаривали. похоже, они знакомы друг с другом. Гораздо легче познакомиться, когда сидишь за стойкой у фонтанчика с газировкой, чем в ресторане за столом, потому что так ты сидишь среди людей, а за ресторанным столиком — отдельно. я думаю, что для тебя очень важно завязать какие-нибудь новые знакомства. Не исключено, что я когда-нибудь не услышу, как ты стучишься. Я могу быть наверху и не захочу спускаться, а может, не смогу спуститься к дверям, когда ты постучишься… (Закрывает глаза и стискивает зубы в спазме боли.)… и в этом случае… возможно… в конечном счете… тебе следует завести другие знакомства, чтобы было куда… в том случае, если это случится…