Вдова Кудер

Упали последние капли, и дождь прекратился. Фелиция пришла в сабо, в красной шали поверх голубого халатика, держа в руке клеенчатую сумку.

Заметив подходившего к машине Жана, она чуть улыбнулась. Только он не понимал, что здесь его не ждали! Неожиданным для всех был не только он сам, но и малейшие подробности его биографии, и даже манеры.

Он шел быстро. Он спешил, ибо заметил Фелицию еще с дорожки у канала. Его волосы растрепались, поскольку он был без шапки. Его худощавое небритое лицо чем-то напоминало лицо Христа.

Он и шел-то не как все. Казалось, что он идет без какой-либо цели. Его руки болтались. В своих холщовых туфлях он шел бесшумно, отчего его походка казалась гибкой и мягкой. Голубое пятно брюк, белое пятно выстиранной, но неглаженой рубашки.

Сам он считал вполне естественным прийти сюда, ждать своей очереди, иногда поглядывать на Фелицию и смущенно отворачиваться.

— Семь пятьдесят, красавица. А тебе что, девушка?

— Мне мяса для жаркого. Не больше фунта. Сколько это будет?

— Четыре франка фунт.

С удивлением Жан разглядывал маленький кусок почерневшего мяса — ну прямо кожа да кости.

Девушка решительно возразила:

— Мне нужно только на четыре франка. Отрежьте немного.

Она приготовила в руке две двухфранковых монеты. Заплатив, она мельком взглянула на Жана и пошла в направлении канала, постукивая деревянными подошвами.

— Что вам, молодой человек?

— Бифштекс.

— На сколько человек?

— На одного.

— Вы, наверное, любите толстый?

— Пожалуй, да.

Он торопился. Он смотрел на уходившую Фелицию, не отдавая себе отчета в том, что собравшиеся крестьяне смотрят на него почти как на диковинное животное.

— Восемь франков.

Он был поражен. Восемь франков за его бифштекс и только четыре франка за мясо, которое будут есть Фелиция, ее мать, отец и старик Кудер.

— Вы забыли сдачу.

— Ах да… Извините.

— Ничего страшного.

Не решившись бежать, он нагнал Фелицию лишь на середине пути. По каналу навстречу ему шла баржа, которую тянул ослик. Ослика вела совсем маленькая девочка.

Шлагбаум, видимо, был опущен, потому что на мосту никого не было. Над прямым, как стрела, каналом светилась такая же прямая полоска неба между двумя рядами деревьев, росших по обе стороны воды. И ни души кругом, если не считать девчушки и ее осла.

— Зачем вы бежали? — не оборачиваясь, спросила Фелиция, услышав сзади его шумное дыхание, пока он замедлял шаги.

— Я не бежал.

Ему было нечего ей сказать, просто хотелось побыть рядом с ней, причем он даже не думал, о чем он будет с ней говорить. На ходу он разглядывал ее профиль, отметив про себя толстую, как бы набухшую, нижнюю губу, делавшую ее лицо надутым и недовольным. У нее были маленькие уши и тонкая белоснежная кожа, как у всех рыжеволосых.

Ее не смущало, что он так пристально ее разглядывает. Она шла в своем ритме и, когда они молча прошли метров двести, спросила, словно подводя итог своим мыслям:

— Что вас удерживает у моей тетки?

Он не раздумывал ни секунды. Быстрый ответ удивил прежде всего его самого, тем более что он никогда не задавался этим вопросом.

— Пожалуй, дом.

Немного помолчав, она сказала:

— Я все думаю, что в этом доме особенного. Всем он нужен. Моей матери. Тете Амелии.

— А вам?

— Мне? Мне все равно.

Когда они подошли к шлюзу, она заметила:

— Смотрите-ка! К тетке кто-то приехал.

— Почему вы так считаете?

— В тени, на дороге стоит машина. Вам лучше поторопиться.

Действительно, у дома стояла машина. Жан ее не узнал и забеспокоился. Войдя в кухню, он столкнулся с мужчиной, вытиравшим руки, и признал в нем доктора из Сент-Амана.

— Я не знал, что вы сегодня приедете, — сказал он извиняющимся тоном.

— Я же не к вам приехал.

— А как Тати?

— Плохо.

Он, наверное, всегда так разговаривал со своими пациентами, испытывал радость, говоря неприятные вещи, и глаза его блестели под стеклами очков в золотой оправе.

— Ей действительно плохо?

— Действительно плохо. В самом деле. — Он навел порядок в своем саквояже. — Я хочу вас спросить, как долго вы собираетесь здесь оставаться.

— Но… А в чем дело?

Разве этот вопрос, поставленный в еще более презрительной форме, не напомнил ему вопрос Фелиции?

— Меня это не касается. Вернее, касается в определенном смысле. Мадам Кудер придется несколько недель полежать, ей потребуется уход. Насколько я знаю, кроме вас, в доме никого нет, и к тому же у нее не самые лучшие отношения с родственниками. Если вы собираетесь со дня на день уехать, то я должен принять меры, чтобы перевезти ее в больницу. Поэтому вам лучше ответить откровенно. Сможете ли вы ухаживать за ней столько, сколько потребуется?

— Разумеется.

— Но ведь это не самое приятное занятие.

— Это не имеет значения.

— Хорошо!

Доктор присел к столу, чтобы выписать рецепт.

— Это опасно?

— Достаточно серьезно. Я приеду через пару дней.

Не попрощавшись, доктор уселся в машину. Жан же побежал на второй этаж и на секунду задержался на лестнице, чтобы подавить волнение.

— Входи! — послышался голос Тати. — Что он тебе сказал?

— Ничего. Он вообще не слишком разговорчив.

— У меня ведь это надолго!

— Да нет же. Через несколько дней вы встанете.

— Зачем ты врешь? Ты, оказывается, способен врать!

— Клянусь вам.

— Не клянись, Жан, а то я перестану тебе верить. Сначала он сказал, что выздоровление займет несколько недель. А потом, я ведь отсюда все слышу, о чем говорят на кухне. Ты правда останешься?

— Ну конечно, правда.

— Ты же знаешь, за мной не так-то приятно ухаживать. Со вчерашнего дня у меня по всему телу пошли фурункулы. Я думаю, что это критический возраст, ты понимаешь? Кровь… Посмотри на градусник. Он смотрел, но ничего мне не сказал.

— Тридцать девять.

— Ты купил мяса?

— Да, один бифштекс.

— Кого-нибудь встретил?

— Нет.

— Кудера видел? А Фелицию?

Он чувствовал, что она ему не верит. И вновь всплыл тот же самый вопрос, только в чуть иной форме:

— Я часто думаю о том, что тебя здесь держит.

Он не посмел ответить так же, как Фелиции, — дом. Он продолжал смотреть на Тати с улыбкой, переминаясь с ноги на ногу.

— Только что, когда подъехала машина, я подумала, что это твой отец. Я даже была рада, что тебя не было дома. Потом услышала, что в кухне кто-то ходит и льет воду в таз. Я же не могла спуститься и ждала с пересохшим горлом. Меня удивляет, что старик еще не появился здесь. Не сомневаюсь, что они стерегут его днем и ночью. Ты посмотрел инкубатор?

— Да, все в порядке. Там крольчиха окотилась, а другая начала готовить гнездышко.

— Фелиция не пыталась с тобой заговорить?

Почему она заставляла его врать как мальчишку?

— Да нет, уверяю вас.

— Знаешь, что надо сделать? Я тут мучаюсь. А комната Рене свободна с тех пор, как он уехал. Окно выходит на канал. Нужно только перенести железную кровать. Ты можешь ее перенести?

— Могу.

— В шкафу под лестницей надо найти матрац и подушку.

— Вы хотите перебраться в другую комнату?

Он понял, что она хотела следить за ним и Фелицией. Ее нынешняя комната была больше по размеру и светлее. Кроме того, ее окна выходили во двор и в сад, так что даже лежа она могла наблюдать за своей живностью.

— Иди быстрей! Позовешь меня, когда все будет готово.

Она не стала ждать, пока он ее позовет, и босиком, завернувшись в одеяло, доплелась до комнаты, вдоль стен которой были сколочены полки, предназначенные для хранения фруктов.

— Принеси молоток и клещи. Разбери полки. И перенеси из моей комнаты ночной столик. Смотри-ка.

Через открытое окно она показала ему Кудера, робко бродившего вблизи своих коров.

— Он придет. Ты его пустишь, ничего не говоря. Сделай так, чтобы он поднялся ко мне, а я уж помешаю ему вернуться к Франсуазе. Так принеси же молоток и клещи.