Страница 21 из 24
Письмо отражает двойственность позиции Брика по отношению к новой власти. Не будучи членом большевистской партии, он готов представлять большевиков в городской Думе, если это будет содействовать подрыву их культурной политики. Таким образом, он принимает избрание не из политических убеждений, а по тактическим соображениям. Не видим ли мы здесь еще одно проявление его “морального релятивизма”?
Даже если между Бриком и Луначарским и были разногласия, то в целом они говорили на одном языке. С Маяковским все обстояло иначе. На самом деле его конфликт с Луначарским был настолько серьезным, что в конце ноября – начале декабря он покинул Петроград и уехал в Москву, “не сговорившись с наркомом”, по словам Осипа.
В чем, собственно, заключался конфликт, ясно из реакции Маяковского на статью Осипа. “Прочел в Новой жизни дышащее благородством Оськино письмо, – пишет он Осипу и Лили в первом сохранившемся письме из Москвы. – Хотел бы получить такое же”. Энтузиазм Маяковского, вызванный “дышащим благородством” письмом, был на самом деле первым после октября 1917-го выражением убеждения, лежавшего в основе эстетики его и его коллег по авангарду: нет революционного содержания без революционной формы. Поняв, что Луначарский не будет поддерживать футуристов в эстетической борьбе, Маяковский предпочел покинуть поле боя.
России
Из стихотворения “Революция” ясно, что Маяковский воспринимал Февральскую революцию как свою: “Мы победили! / Слава нам! / Сла-а-ав-в-ва нам!” Октябрьскую революцию он подобными дифирамбами не приветствовал. На самом деле за последовавшие два года, до осени 1919-го, Маяковский напишет лишь дюжину стихотворений, что, по замечанию советского исследователя А. А. Смородина, говорит о его “потрясенности происходящим”. Сдержанное отношение к большевистской культурной идеологии, таким образом, повлекло за собой частичный творческий паралич.
Два написанных осенью 1917 года революционных стихотворения, “Наш марш” и “Ода революции”, отражают общий подъем, не выказывая поддержки какой-либо конкретной политической линии. Но в то же время Маяковский пишет еще одно стихотворение, с качественно другим содержанием, – “России”.
“Я” в стихотворении – “заморский страус, в перьях строф, размеров и рифм” – прячется в “оперенье звенящее”, то есть занимается поэзией. В “снеговой уродине” он чужой, он зарывается глубже в перья и видит воображаемый южный “остров зноя”. Но и на родине страуса фантазию топчут ногами, к нему относятся как к чужаку – то недоуменно, то с восхищением. Утопия оказывается фикцией, и в конце стихотворения он возвращается в зимний пейзаж первых строк. Ничего не изменилось, и он сдается:
Стихотворение “России”, которое ошибочно датируют 1915-м или 1916 годом,[5] на одном уровне рассказывает о положении поэта в обществе и отношении общества к поэту. Прочитанное так, оно может рассматриваться как поэтический комментарий к критике Осипом утилитарного подхода большевиков к культуре и как защита формы и фантазии. (То, что Маяковский смог одновременно написать такие разные стихотворения, как “Наш марш” и “Ода революции”, с одной стороны, и “России” – с другой, удивлять не должно – это выражение амбивалентности, отличавшей его отношение к революции.) На более глубоком уровне стихотворение “России” является вариацией центральной темы в творчестве Маяковского: поэт с его фантазией и “звенящим оперением” всегда “заморский”, всегда чужой, где бы он ни находился.
Кафе поэтов
Переехав в Москву, Маяковский получил возможность демонстрировать свои “перья строф, размеров и рифм”. Осенью 1917 года Василий Каменский с финансовой помощью московского богача Филиппова основал “Кафе поэтов” в здании бывшей прачечной в Настасьинском переулке на Тверской. Внутри имелась эстрада и стояла грубоструганая мебель. На разрисованных Маяковским, Бурлюком и другими художниками стенах можно было прочитать цитаты из произведений футуристов. “Кафе поэтов” сознательно отсылало к довоенным традициям артистического подвала “Бродячая собака” в Петербурге, и публику завлекали теми же скандальными приемами, что и в дореволюционное время. Символом преемственности стала желтая блуза, которую снова, впервые после встречи с Лили, надел Маяковский.
Публика приходила поздно, после театра. Кафе было открыто для всех. Кроме ядра, состоявшего из футуристов, выступали и гости из числа зрителей: певцы, поэты, танцоры, актеры. Владимир Гольцшмидт, “футурист жизни”, веселил публику, разбивая доски о голову. В середине декабря Маяковский докладывал Лили и Осипу: “Кафэ пока очень милое и веселое учреждение. <…> Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы <…>. Публику шлем к чертовой матери. <…> Футуризм в большом фаворе”.
Бурлюк и Маяковский (стоит слева) в “Кафе поэтов” (из фильма “Не для денег родившийся”).
Возникновение “кафе-футуризма” совпало по времени с наиболее воинственной и одновременно плюралистической фазой революции, центральную роль в которой играли различные анархистские группы. В кафе часто появлялись анархисты, захватившие дома поблизости, бывали здесь и чекисты. Лев Гринкруг, посещавший кафе ежедневно, вспоминает, что анархисты часто устраивали драки с пальбой.
Анархисты наведывались в “Кафе поэтов” не случайно. Футуристическая идеология была антиавторитарным, анархистским социализмом, и анархисты часто использовали кафе как место встречи. В вышедшей 15 марта 1918 года “Газете футуристов” Маяковский, Бурлюк и Каменский заявили, что футуризм является эстетическим соответствием “анархистскому социализму”, что искусство должно выйти на улицы, что Академию художеств надо закрыть, а искусство отделить от государства. Только Революция Духа способна освободить человека от оков старого искусства!
Духовная революция была третьей революцией, которая должна была последовать за экономической и политической, – без духовного преобразования революция оставалась бы незавершенной. Первые две революции были успешными, но в области культуры еще царило “старое искусство”, и футуристы призывали “пролетариев фабрик и земель к третьей, бескровной, но жестокой революции, революции духа”. Идея духовной революции витала в воздухе. Лидер символистов Андрей Белый еще годом ранее писал, что “революция производственных отношений есть отражение революции, а не сама революция”, – эта же мысль развивалась в газете левых эсеров “Знамя труда”.
Анархизм “Кафе поэтов” выражался не только в лозунгах, но и в практических действиях. В марте 1918 года, в период, когда анархисты ежедневно захватывали жилые дома в Москве, Маяковский, Каменский и Бурлюк оккупировали ресторан, в котором собирались устроить клуб “индивидуаль-анархизма творчества”. Однако уже через неделю их оттуда выставили, и проект реализовать не удалось.
“Кафе-футуризм” прекратило свое существование 14 апреля 1918 года, когда закрыли “Кафе поэтов”. Конец анархистского футуризма почти день в день совпал с ликвидацией анархизма политического, осуществленной ЧК 12 апреля. Эти события, которые, по всей вероятности, были взаимосвязанными, знаменовали собой окончание анархистского периода русской революции как в политике, так и в культуре.
Человек
В период наиболее интенсивной деятельности “кафе-футуризма”, в феврале 1918 года, Маяковский издал новую поэму “Человек” в издательстве АСИС (Ассоциация социалистического искусства) на деньги друзей, в частности Льва Гринкруга. Одновременно в том же издательстве вышло второе бесцензурное издание “Облака в штанах”.
5
Впервые стихотворение было опубликовано в 1919 г., в сборнике “Все сочиненное Владимиром Маяковским. 1909–1919”, где оно датируется 1915 г. Однако в этой подборке только пятнадцать из восьмидесяти стихотворений датированы правильно. Чтобы издать книгу в 1919-м, когда был большой дефицит бумаги, Маяковский придумал якобы десятилетний юбилей творчества и соответствующим образом подтасовал даты: в 1909 г. он еще не начал писать стихи, тем более ничего не опубликовал. Однако неправильная датировка именно этого стихотворения вряд ли объясняется легкомысленным отношением автора к хронологии – здесь скрыты другие, политические причины: в 1919 г. “политическая корректность” уже не позволяла объявить такое стихотворение написанным в 1917-м. По сообщению О. Брика (в беседе с Н. Харджиевым в 30-е гг.), “России” написано в декабре 1917 г.