Дочь железного дракона

Поэтому нельзя приближаться к попавшейся в ловушку троллихе в одиночку. Это надо делать вместе с приятелем, причем приятеля следует подобрать такого, который менее проворен, чем вы, но не догадывается об этом.

Дракон надолго замолчал. В кабине было холодно, кондиционеры перестарались. Наконец Меланхтон произнес — резко, безжалостно:

— Пора выбирать. Какой ты породы?

— Ты что, правда можешь убить Богиню? — спросила Джейн.

— Глупый комок плоти! Ты еще не поняла? Нет никакой Богини!

— Врешь! — воскликнула Джейн. — Ты сам говорил…

— Я лгал, — сказал он с пугающим спокойствием. — Все, все, кого ты в жизни встречала, лгали тебе. Существует жизнь. Те, кто живут, родились, чтобы страдать. Лучшие моменты кратки и покупаются ценой долгих мучений. Все связи рвутся. Все любимые умирают. Все, что тебе дорого, уходит. Смеются лишь глупцы, веселятся лишь слепые безумцы. Нравится ли нам думать, что все это совершается без основания, без причины? Что винить нам некого, кроме самих себя, но и брать на себя ответственность бессмысленно, ибо это не облегчает боли? Нет, мы не хотим этого! Гораздо утешительнее смастерить соломенную фигурку и возложить всю вину на нее.

Одни склоняются перед Богиней, другие проклинают ее имя. Ни на грош разницы между теми и другими нет. Они держатся за выдумку, потому что правда невыносима.

— Но тогда… Тогда зачем нужна тебе я? — Она пыталась удержать слезы, но не могла. «Он радуется моим слезам, — думала она, — он доволен. Он этого и добивался». — Ты играл со мной! Ты заманивал меня обещаниями, ты изощрялся в хитростях, чтобы заманить меня сюда. Зачем? Какой в этом смысл?

— Мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить вселенную.

Джейн рассмеялась — горько, резко и коротко. Меланхтон молча ждал. У нее дрожь прошла по спине — он не шутил! Тонким, дрожащим голосом она спросила:

— И ты можешь это сделать?

Висящая в темноте раковина Спирального дворца сменилась его схематическим рисунком. Линии свивались, накручиваясь друг на друга, изгибаясь безумными кривыми, и, сходясь, устремлялись к центру.

— Вселенная родилась из нестабильности. Существует центр слабости, уязвимая точка — в начале времени, при зарождении материи. Один трепещущий миг, из которого появляется все. Ребенок с рогаткой может попасть в эту точку. А все держится лишь на ней. Поразить ее — и не останется ничего.

Это было непредставимо. Но дракон не лгал, Джейн, погруженная в его ощущения, знала это.

— Что тогда будет?

Где-то в железных глубинах заработал двигатель. Кресло задрожало.

— Нельзя этого знать, не зная природы хаоса, из которого все возникло. Похож ли Спиральный дворец на кристалл, который разрушается при повреждении структуры? Я предпочитаю думать так. Или он похож на зеркальную поверхность пруда, на которой волнение и круги от брошенного камня потихоньку затихают и угасают? Считай так, если тебе это больше нравится. Ты даже можешь думать, если желаешь — почему бы и нет? — что возродившаяся вселенная будет лучше прежней. А мне лишь бы отомстить, разрушив эту, остальное меня не интересует.

— А что будет с нами?

— Мы умрем. — Что-то в его словах — убыстрение темпа, повышение тона — сказало ей, что она коснулась какого-то тайного и нечистого его желания, родственного жажде битвы, но постыдного. — Мы умрем и никогда больше не возродимся. Ты, я и все, что мы знали, перестанет существовать. Миры, породившие нас, существа, давшие нам форму, — исчезнут, исчезнут целиком, даже их прошлого не останется. Не просто смерти мы ищем, но посмертного уничтожения, бесконечности несуществования. Никто не вспомнит нас, никто не оплачет. Наши печали, радости, борьба станут никогда не бывшими.

И даже если возникнет новый мир на обломках старого, нас он знать не будет.

Джейн захватила эта величественная тяга к небытию. Она молчала, не в силах сказать ни слова. Она казалась себе маленькой, смешной и жалкой.

Меланхтон постепенно закрывал от нее свои внешние чувства. Она висела в пустоте. Тишина обволокла ее, глаза ослепли, паралич сковал рот и горло. Только его голос остался, а когда он затих, — отголоски, пронизывающие тишину.

Потом не стало ничего.

— Хорошо. — Джейн глубоко вздохнула. Она чувствовала себя холодной и твердой, как камень. — Хорошо. Мы поняли друг друга.

Глава 20

На балконе дрались не на жизнь, а на смерть два гнома — рыжий и черный. Оба были обнажены. Блестели их скользкие от пота тела, блестели ножи в свете прожекторов. Из-под ног разлетались опилки, набросанные на каменные плиты, чтобы впитывать кровь.

Джейн смотрела на представление сверху, из висячего сада. Ее бокал стоял на перилах.

Гномы осторожно ходили кругами, лицом друг к другу, как два скорпиона. Каждый выжидал, пока другой раскроется. Внезапно один из них сделал выпад, но поскользнулся. Это была непростительная ошибка для такого опытного борца. Второй сделал обманное движение, притворившись, что собирается воспользоваться промахом противника. Но, когда упавший, опираясь на руку, взмахнул ногами, чтобы сбить нападающего с ног, того рядом не оказалось. И тут же второй прыгнул с пронзительным криком. Первому удалось только чуть-чуть ослабить удар — ценой пальца. К счастью, это был палец левой руки.

Гости столпились на балконе. Мало кто наблюдал поединок сверху, как Джейн. Серьезные болельщики хотели быть ближе, слышать хрип и тяжкое дыхание борющихся, вдыхать запах ярости и страха.

Это был жестокий спорт. Джейн не понимала его привлекательности. Вот зрители — другое дело. Она задумчиво сжала губы. Меланхтон нуждался в горючем, она обещала ему. Почти любой из этих годился. Кого выбрать?

Она протянула руку к бокалу. И тут по спине у нее пробежала дрожь, волоски на руках и бедрах поднялись дыбом, показалось, что по ноге ползет насекомое. Эти знаки возвещали приближение Гальяганте.

Джейн ждала. Когда он был совсем близко, она кокетливо обернулась, как учили на специальных курсах. Губы разжались, изогнутая бровь чуть поднялась, глаза широко раскрылись с легким вызовом и едва заметной насмешкой. Это выражение должно было означать: ну-ка, покажи, что у тебя есть.

На Гальяганте эти ужимки не действовали.

— Ты должна быть с гостями!

По берегам искусственной реки горели факелы. На фоне огней Гальяганте выглядел как один из своих воинственных предков. В те времена, потревожив какого-нибудь из них, расплачивались кровью, своей или чужой. Джейн откинулась на перила с притворным безразличием.

Никогда не признавать свою вину. Это первое, чему ее обучили.

— Я и так все время с гостями. — Она приподняла бокал, бросила на Гальяганте поверх него быстрый взгляд. — Красуюсь в своем наряде! — Отвернулась, села, задрав на перила ногу в сапоге с высоким каблуком. На ней были черные кожаные брюки в обтяжку. — Могу сказать, что и костюм, и я пользуемся успехом.

Она наклонилась вперед, позволяя заглянуть в опустившийся вырез жакета, стянутого молнией на талии и на бедрах. Не доходящая до пояса тесная трикотажная блузка задралась, так приподняв ее груди, что они лежали как на подносе.

— Вам нравится, как переделали мою ложечку? — Она кокетливо покачала висящей на цепочке ложкой.

Гальяганте повертел вещицу в руках. Ювелиры-гномы изогнули рукоятку сложной спиралью, чтобы ее аллегорическое значение было более очевидным. Головку сделали плоской и выбили на ней рельефный символ Богини — с одной стороны шершавые выпуклости, с другой — загадочные гладкие цилиндры.

— Ты не стараешься. — Он выпустил ложку из пальцев. — Выглядишь как картинка из комикса.

— Я продавала бы себя успешнее, если бы лучше понимала, кем вы хотите меня представить.

— Твой образ еще не завершен. Мелочи не имеют значения.

— Но я…

— Если ты не справишься, я верну тебя на место. — Он выделил последнее слово. Щелкнув пальцами, Гальяганте бросил через плечо: — Пройдитесь с ней! Пусть не сидит на месте.