Страница 1 из 30
Василий Ливанов
Путь из детства. Эхо одного тире
Моей любимой жене Елене и нашим сыновьям Борису и Николаю посвящаю
Эхо одного тире
Путь из детства
Книга первая
«Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости, которая пресмыкается перед одним настоящим».
«От большинства людей остается только тире между двумя датами».
К моим читателям
Знаете ли, если у вас такой душевный склад, что вы наделены способностью мыслить образами, то ваша естественная среда — это беллетристика. Вам там удобно, вы чувствуете себя свободно, вам нравится сочинять, то есть фантазировать и преображать ваши фантазии в реальность. И эту реальность закреплять словами на бумаге. А я сейчас залезаю в глубь времен, мне нужно не сочинять, а как задокументировать то, что я знаю о своих предках. Конечно, я имею возможность высказывать какие-то догадки, сопоставляя факты. Но мое сознание все время одергивает меня: не сочиняй, только не сочиняй, хотя тебе было бы так проще, легче.
Какая это мука — не сочинять!
То, что я пишу сейчас, — это не беллетристика и не дневниковые записи. Это свидетельства моей родовой памяти, мое восприятие прошлого, часто очень далекого от моих читателей и от меня самого. Но я дорожу этим прошлым, без него меня бы не было. Это всё я, это всё во мне — как говорил Лев Толстой от лица своего героя Пьера Безухова. Но я хочу, чтобы это проникло и в вас, сделалось частью вашего человеческого восприятия мира, потому что движущая сила, заставляющая меня переносить всё это на бумагу, — любовь. К тому, что было, к тому, что есть, к себе самому конечно, к вам, моим читателям.
Автор
О рисунках моего отца
Борис Николаевич Ливанов много и постоянно рисовал. У него были острый глаз и безошибочно послушная рука. Шутил: «Вообще-то я художник. Актер — мое хобби».
Излюбленным жанром были характерные шаржированные портреты.
Петр Леонидович Капица, великий физик, так отозвался о его рисунках: «Рисунки Ливанова — это не портрет, это не шарж, это не карикатура. Это совсем оригинальный способ передачи образа и характера изображаемого человека, который присущ только таланту Бориса Николаевича».
Художническое наследие Бориса Ливанова — это тысячи рисунков, созданных на протяжении полувека. Кто только не являлся объектами его мастерства! Прежде всего, конечно, мхатовцы. Потом писатели, художники, ученые — все, кому доводилось общаться с Ливановым. Художники Куприянов, Крылов, Ник. Соколов — троица, известная под именем Кукрыниксы, — звали своего друга Ливанова войти в их компанию.
— Нет, добрые друзья, — ответил Борис Николаевич, — если я к вам присоединюсь, то как же мы будем называться? Кукрыниксыли?
И, конечно, отец рисовал своих домочадцев. Даже наших кошек и собак, которых мы постоянно заводили дома. Иногда его привлекали пейзажи.
Некоторые его «домашние» рисунки украшают эту книгу.
«Ленинград, июль 1935 г.
Женушка моя!
Бедная моя, усталая мамочка!
Как я понимаю, что ты, конечно, страшно утомлена. Ну уж теперь осталось совсем немного терпеть.
Тебя, моя любимая, я очень и очень прошу напрячь последние силы и родить прекрасного младенца, сильного и в будущем хорошего человека. Вот о чем ты должна думать. У нас должен быть очень хороший ребенок».
Так писал в Москву мой отец Борис Ливанов своей жене, моей маме, накануне моего рождения. В это время он был в Ленинграде на съемках фильма «Дубровский», где играл заглавную роль.
Я появился на свет в пятницу, 19 июля 1935 года, в Москве в родильном доме имени Грауермана, прославленном рождением многих, впоследствии ставших знаменитыми, москвичей.
Рождаться я не торопился, опроверг все прогнозы наблюдавшего маму профессора Архангельского, затянув мамину беременность не на 9, а на 10 месяцев, и поэтому оказавшись младенцем весом в 4 кг 300 г и 54 сантиметров ростом.
Мама вспоминала:
«Положили меня на стол в родильном отделении. На этом столе я пролежала двое суток. Вызвали доктора Архангельского. Войдя, он спросил: «Где та, которая меня осрамила?»
Так было тяжело, что даже кричать была не в состоянии. А когда сын родился и нужно было перевести меня наверх, в палату, вдруг слышу:
— Не на чем возить наверх женщин. Лифт испортился от этого дерева.
Это Василий Иванович Качалов прислал, действительно, «дерево» белой сирени, на радость всем лежащим в палате женщинам».
Мой отец ни минуты не сомневался, что у него будет сын. А ведь средств, определяющих пол ребенка в утробе матери, в то время еще не было. Но когда мама была беременна, отец уже звал меня Алешей в честь писателя Алексея Толстого, с которым крепко дружил.
Драматург Константин Тренёв устраивал у себя званый вечер, на который в числе множества гостей были приглашены Толстой и мой отец. Толстой в это время подал во МХАТ свою новую пьесу «Чертов мост». Станиславский и Немирович-Данченко пьесу отклонили.
Толстой был страшно обижен. А тут он еще в гостях у Тренева, пьеса которого «Любовь Яровая» идет с успехом на мхатовской сцене, а его, Толстого, пьесу даже не приняли к постановке. За столом Толстой стал громко сетовать на театр и договорился до того, что, по его мнению, МХАТ кончается.
Тренев забеспокоился и попросил отца: «Боря, скажи что-нибудь Толстому, успокой его».
Отец поднялся с бокалом и стал говорить, мол, ты, Алеша, гениальный писатель, но все решают основатели театра, у коих свои художественные принципы. И вдруг Толстой, оборвав своего друга, заявил: «Здесь нет для вас никакого Алеши. Вы обращаетесь к депутату Верховного Совета, члену правления Союза писателей СССР Алексею Николаевичу Толстому».
Отец побледнел и сказал: «Товарищ депутат Верховного Совета, член правления Союза писателей СССР Алексей Николаевич Толстой! К вам обращается народный артист РСФСР Борис Ливанов и хочет вам сказать, что ваша пьеса… дерьмо!!!»
И они бросились драться, да так, что их пришлось растаскивать. После этого происшествия отец сказал маме, что никогда не назовет сына Алешей.
Перед отъездом на съемки в Ленинград отец зашел к Качалову, и они с Василием Ивановичем стали обсуждать, как назвать будущего сына.
Отец перебирал разные имена, но Качалову то имя не нравилось, то казалось неблагозвучным сочетание имени и отчества…
Уже уйдя от Качалова, отец схватился за голову: ведь он даже не упомянул имени Василий!
Во время выбора для меня имени Василий Иванович успел заверить отца, что будет опекать мою беременную маму и поддерживать связь с отцом, чтобы он не волновался и работал спокойно.
Качалов исполнял все свои обещания, и в нашей семье его назвали «крестный», хотя на самом деле моим крестным отцом он не был.
А с Алексеем Толстым отец помирился уже после того, как я был назван в честь Качалова.
О моем рождении отца известил Василий Иванович Качалов, дав срочную телеграмму в Ленинград.
Телеграмма застала отца на дневных съемках за городом. Но он смог связаться по телефону с директором гостиницы «Астория», где занимал номер, и арендовал весь гостиничный ресторан и кухню, начиная с вечернего часа и до следующего утра. До войны заработков артиста кино на такое хватало!
Конечно, была приглашена вся съемочная группа фильма, все ленинградские друзья отца, и даже случайно зашедших в ресторан людей усаживали за столики, как гостей.