Small World

— Госпожа Зенн, — окликнул он ее негромко. Потом чуть громче: — Госпожа Зенн! — И наконец громко закричал: — Эльвира!

Она не реагировала. Он затормозил, увидев ближайшую площадку для отдыха, и свернул на нее, несколько неожиданно для следовавшей за ним машины, чьи длинные возмущенные гудки еще долго отзывались эхом, но Шеллер уже стоял под проливным дождем, рывком открыв заднюю дверцу.

Капли пота размыли ее макияж. Она была без сознания, но Шеллер нащупал пульс. Он потряс ее, сначала осторожно, потом посильнее. Но она не подавала признаков жизни. Тогда он снова сел за руль и быстро поехал. Не обращая внимания ни на какие ограничения скорости. Сразу после Кларо он наконец-то увидел съезд с автострады, тут же узнал номер больницы в Беллинцоне и уже разговаривал из машины с дежурным врачом по экстренным случаям. Как раз в тот момент, когда он на превышенной скорости шел на обгон и подробно передавал по телефону видимые симптомы, одновременно информируя врача о влиятельности пациентки, мимо него пролетел последний дорожный указатель съезда на Беллинцону. Он нажал на тормоза, резко крутанул руль вправо, заметил, что опасно подрезает идущий справа грузовик, и тут же сбросил скорость. Машину занесло, она вылетела на разделительную полосу, пробила обе планки, несколько раз перевернулась, только чудом не столкнулась с идущим по встречной полосе фургоном, на волосок проскочив мимо него юзом, и остановилась на аварийной полосе — радиатором по ходу встречного движения, но вверх колесами.

Получив сообщение об автомобильной катастрофе со смертельным исходом, Урс Кох через два часа разъяснял своей жене Симоне юридическую сторону дела, как это изложил ему Фреди Целлер. Урс отказался вести переговоры в гостевом домике, и Симоне пришлось в конце концов согласиться прийти на виллу, но она настояла на своей комнате «Лауры Эшли». Он вошел твердым шагом, однако она слишком хорошо его знала, чтобы поверить, будто глаза у него красные от пролитых по Эльвире слез. Она спокойно выслушала его объяснения и позволила ему деловито подвести итог. И только когда он сказал: «Видишь — с юридической точки зрения дело полностью закрыто», она спросила:

— А с человеческой?

— С человеческой, конечно, все это очень трагично. Для обеих сторон.

— И ты даже не представляешь насколько, пока я не разделаюсь с вами.

— Чем ты угрожаешь теперь?

— Публикацией, — Симона встала. — Скоро ты сможешь прочесть в мельчайших подробностях об этой мерзкой истории в любой бульварной газетенке и будешь слушать об этом с утра до вечера на всех радиоволнах в этой стране, пока тебе не станет тошно от самого себя.

— Что ты хочешь?

Симона села.

Траурная панихида состоялась только через неделю после смерти Эльвиры Зенн. Столько времени потребовалось, чтобы провести эту церемонию как должно, в соответствии с их положением в обществе и учитывая деловое расписание экономической, политической и культурной элиты.

На площади перед кафедральным собором столпились серьезные люди в торжественном траурном облачении. Большинство из них знали друг друга. Они молча кивали в знак приветствия. Если подавали руку, то делали это как бы без особой радости, чтобы кто не подумал, что печальная судьба Эльвиры Зенн оставила их равнодушными. Стояли маленькими группками и разговаривали приглушенными голосами. Муниципальная полиция следила за тем, чтоб посторонних не было.

На потупленные головы собравшихся обрушились тяжелые удары колокола. Траурное общество медленно пришло в движение и направилось к собору. У входа шествие несколько застопорилось, а потом равномерно растеклось по голым жестким скамьям. Все смиренно готовились провести здесь ближайшие полтора часа.

Ряды заполнялись с двух сторон: спереди — членами семьи, друзьями, близкими знакомыми, сзади — партнерами по деловым связям, представителями общественности, политиками, бизнесменами и прессой. Обе группы сливались и смешивались в среднем нефе, а проходы забивались теми, кто спешил и потому стремился держаться поближе к выходам, чтобы не терять потом зря времени.

Пока по всей форме и с подобающими почестями поминали усопшую, не забывая помянуть и Шеллера, пытавшегося спасти Эльвиру и пожертвовавшего своей жизнью, сидевшие впереди напряженно вглядывались в море цветов, стараясь прочесть надписи на шелковых лентах. Остальные же были заняты своими мыслями. Никто, кроме доктора Штойбли, ничего не знал о шести ампулах инсулина «U 100», пропавших из холодильничка Эльвиры Зенн.

Когда Симона смогла наконец уйти с соборной площади, сквозь облака проглянуло солнце. Весна напомнила о себе, и мир явно вознамерился забыть Эльвиру Зенн.

Симона вернулась с поминок (ее непременное присутствие было частью достигнутого с Кохами соглашения) в гостевой домик, и там ее ожидал сюрприз.

— Идите скорее, господин Ланг приготовил для вас подарок, — встретила ее Жозе-лин Жобер.

Симона сняла пальто и прошла в гостиную, где Конрад с недавнего времени опять проводил часть своего времени и даже снова начал есть после того, как сестра Ранья спасла ему жизнь своим миндалем в медовом сиропе. Сейчас он сидел за столом и рисовал. Врач взяла со стола листок и протянула его Симоне. Это была серо-голубая акварель под названием «Дом для снежснежков в мае». Но теперь внизу еще стояло: «Симоне».

— Спасибо большое, Кони, это чудесно. Но только кто такая Симона? Кони посмотрел на нее сочувственным взглядом.

— Да это же ты!

На следующий же день прибыл О'Нейл. Три часа подряд он изучал вместе с Кундертом видеозапись последних занятий трудотерапией, после чего убедился, что врач не обманывала. А тогда это означало только одно: Конрад Ланг усвоил не так давно новое для себя имя и теперь сумел вспомнить его.

После обеда, в привычное время, Симона опять принялась рассматривать с Конрадом фотографии. На сей раз все четыре альбома подряд. Включая те три, на которые он давно уже больше не реагировал. Все воспоминания о заснятых на них событиях его жизни были стерты из его памяти.

Но когда она дошла до самого первого альбома, взяв его в руки последним, и показала на первое же фото — молодую Эльвиру в зимнем саду, — он с упреком сказал ей:

— Фройляйн Берг. И вчера еще ты знала об этом.

В этот вечер весь персонал гостевого домика устроил вечеринку. Лючана Дотти приготовила шесть различных pasta', а Симона сходила на виллу в винный погреб и принесла оттуда восемь бутылок «Chateau d'Yquem» 1959 года — величайший раритет, поскольку бутылки эти закладывались еще Эдгаром Зенном.

— За РОМ-55, — поднимал каждый раз тост Ян О'Нейл, стоило Лючане наполнить бокалы.

— А может, лучше за инсулин, — подтрунивал над ним Петер Кундерт.

— Или за миндаль в медовом сиропе, — добавляла сестра Ранья.

Петер Кундерт уходил последним. Симона провожала его до дверей, они стояли и долго целовались.

Хотя в памяти Конрада Ланга отсутствовали целые периоды его жизни, но с помощью интенсивной тренировки удалось все же частично заново организовать приобретенные им в прошлом знания и восстановить его адекватное отношение к окружающей действительности. Ему пришлось снова учиться управлять процессами движения, сначала простейшими, потом более сложными.

Через несколько месяцев он уже мог вставать без посторонней помощи, умываться, бриться и одеваться. Хотя последнее получалось не всегда удачно. Чем больше он учился, тем скорее многое возвращалось само по себе. Все шло так, как это и представляли себе в самых своих радужных мечтах О'Нейл и Кундерт.

Многое было погребено в провалах памяти, но все время всплывали какие-то обрывки воспоминаний, словно кусочки пробки, застрявшие где-то глубоко-глубоко в морских водорослях, опутавших его мозг. Гостевой домик виллы «Рододендрон» превратился в международный центр по проблемам изучения болезни Альцгеймера. И Конрад Ланг стал его неоспоримой звездой.

В июне брак между Симоной и Урсом Кохом был расторгнут.

В июле Симона родила девочку и назвала ее Лизой.