Страница 10 из 18
Со стороны духовника – это катастрофа, потому что он вторгается в такую область, в которую у него нет ни права, ни опыта вторгаться. Я настаиваю на этом, потому что это насущный вопрос для священства.
Старцами можно быть только по благодати Божией – это харизматическое явление, это дар, и научиться быть старцем нельзя так же, как выбрать своим произволением гениальность. Мы все можем мечтать о том, чтобы быть гениальными, но, когда мы обращаемся к области, в которой действуем, мы отлично понимаем, что Бетховен или Моцарт, Леонардо да Винчи или Рублев обладали такой гениальностью, какой нельзя научиться ни в какой школе и даже опытным путем. Она является Божественным даром благодати. Я настаиваю на этом. Мне кажется, это насущная тема, потому что роль священника здесь гораздо более центральна. Часто молодые, по возрасту, или по своей духовной зрелости, священники управляют своими духовными детьми, вместо того чтобы их взращивать. Взращивать – это значит относиться к ним и поступать с ними так, как садовник относится к цветам или растениям. Надо знать природу почвы, надо знать природу растения, надо знать климатические и другие условия, в которые они поставлены. И только тогда можно помочь – помочь этому растению развиться так, как ему свойственно по его собственной природе. Ломать человека, чтобы его сделать подобным себе, нельзя.
Какой-то духовный писатель Запада сказал однажды: "Вы видите, как великие старцы это умели делать. Они умели быть собой, но прозреть в другом человеке его исключительное, неповторимое свойство и дать этому человеку и другому, и третьему возможность тоже быть самим собой, а не репликой этого старца или, еще хуже, трафаретным повторением".
Возьмем, например, из истории русской Церкви встречу Антония Печерского и Феодосия. Феодосий был воспитан Антонием и, однако, их жития ничего общего не имеют в том смысле, что Антоний Печерский был отшельником, а Феодосий – основоположником общего жития. Казалось бы, как мог Антоний его «приговорить» к тому, чтобы делать то, что он сам не стал бы делать, и быть таким человеком, каким он сам не хотел быть, и к чему Бог его самого не призывал?
Мне кажется, нужно делать четкое различие между нашим желанием сделать человека подобным себе и желанием сделать его подобным Христу. Старчество, как я уже говорил, – это благодатный дар, это духовная гениальность. Поэтому никто из нас не может думать о том, чтобы вести себя подобно старцам. Но есть еще промежуточная область – это отцовство. Очень часто молодые и не очень молодые священники из-за того, что их называют отцами, воображают, что они не просто исповедальные священники, а, действительно, отцы в том смысле, в каком Павел говорит в своем послании: «Пестунов у вас много, но я вас родил во Христа». То же самое в свое время говорил Серафим Саровский. Отцовство заключается в том, что какой-то человек – это даже может быть не священник – родил к духовной жизни другого человека. И этот человек, вглядевшись в него, увидел, как старое присловье говорит, в его глазах и на его лице сияние вечной жизни. Поэтому он мог к нему подойти и просить его быть ему наставником и руководителем. Второе, отличающее отца – это то, что отец как бы одной крови и в духовной жизни одного духа со своим учеником; он может его вести, потому что между ними истинное не только духовное, но и душевное созвучие.
Вы, наверное, помните, как в свое время пустыня египетская была перенаселена подвижниками и наставниками. Однако, люди не выбирали себе наставника по признаку его выдающейся славы, не шли к тому человеку, о котором говорили больше всего хорошего, а находили такого наставника, которого они понимали и который их понимал. Это очень важно, потому что послушание заключается не в том, чтобы делать слепо, что говорит некто, имеющий над вами или материально-физическую, или душевно-духовную власть, а в том, что послушник, выбрав себе наставника, которому он верит безусловно, в котором он видит то, что ищет, вслушивается не только в каждое его слово, но и в тон голоса и старается через все, в чем проявляется личность этого наставника и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к его опыту и стать человеком, уже переросшим пределы той меры, которую он мог достичь своими собственными усилиями. Послушание – это, прежде всего, дар слушания и не только умом, не только ухом, но всем существом, открытым сердцем, благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека. А со стороны духовного отца, который, может быть, вас родил или воспринял вас уже рожденными, но может быть отцом для вас, должно быть глубокое благоговение к тому, что в вас совершает Святой Дух.
Духовный отец так же, как самый простой, обыкновенный, заурядный священник, должен быть в состоянии видеть в человеке неотъемлемую красоту образа Божия, хотя это может даваться, порой, усилием, вдумчивостью, благоговейным отношением к тому, кто к нему приходит. Если даже человек поврежден грехом, духовный отец должен в нем видеть икону, которая пострадала или от условий жизни, или от человеческой небрежности или кощунства: видеть в нем икону и благоговеть перед тем, что осталось от этой иконы, и только ради той божественной красоты, которая в нем еще присутствует, работать над тем, чтобы устранить все то, что уродует этот образ Божий.
Отец Евграф Ковалевский, когда он еще был мирянином, сказал, что, когда Бог смотрит на человека, Он не видит в нем ни тех добродетелей, которых в нем может и не быть, ни тех успехов, которых он не имеет, но Он видит незыблемую, сияющую красоту Собственного Образа. Если духовник не способен в человеке видеть эту извечную красоту, видеть в нем начало свершения его призвания стать по образу Христа Богочеловека, то он не может его вести. Человека не строят, не делают, а ему помогают вырасти в меру его собственного призвания.
И тут необходимо уяснить для себя смысл послушания. Обыкновенно мы говорим о послушании, как о подчиненности, подвластности, а очень часто и о порабощении духовнику или тому, кого мы, называем совсем напрасно и во вред не только себе, но и священнику, духовным отцом или своим старцем. Послушание заключается в слушании всеми силами души, в равной мере и духовника и послушника (потому что духовник должен прислушиваться всем своим опытом, всем своим существом и всей своей молитвой, я скажу больше, всем действием в нем благодатью Всесвятого Духа) к тому, что совершает Дух Святой в этом человеке, который ему доверился. Он должен уметь проследить пути Духа Святого в нем, он должен благоговеть перед тем, что Бог совершает, а не стараться воспитать либо по своему образцу, либо по тому, как, ему кажется, человек должен бы развиться, жертву своего духовного водительства. Это требует смирения с обеих сторон. Мы ожидаем смирения со стороны послушника или духовного чада, но сколько смирения нужно священнику, духовнику для того, чтобы никогда не вторгаться в святую область и относиться к душе человека так, как Моисею было приказано Богом отнестись к той почве, которая окружала Купину Неопалимую. Каждый человек потенциально или реально уже является этой Купиной, и все то, что его окружает – это земля святая, на которую духовник может вступить, только «сняв свои сапоги», подобно мытарю, стоящему у притолоки храма, глядящему в него и знающему, что это область Бога живого, это святое место, и он не имеет права войти туда иначе прежде, чем сам Бог ему не подскажет, какое слово или действие надо совершить. И одна из задач духовника – воспитать человека в духовной свободе, царственной свободе чад Божиих, не держать его в состоянии инфантильности всю жизнь, чтобы он каждый раз прибегал по пустякам, пусто, напрасно к своему духовному отцу, а чтобы он вырос в такую меру и сам научился слышать то, что Дух Святой глаголет неизреченными глаголами в его сердце.
Если вы задумаетесь над тем, что значит смирение, я вам дам два коротких определения этого. С-мирение по-русски – это состояние примиренности, когда человек примирился с волей Божией, то есть отдался ей неограниченно, полностью, радостно и говорит: «Делай со мной, Господи, что Ты хочешь». В результате он примирился со всеми обстоятельствами собственной жизни. Всё – дар Божий: и доброе, и страшное. Бог нас призвал быть Его посланниками на земле, и Он нас призывает туда, где мрак – быть светом, где безнадежье – быть надеждой, где радость умерла – быть радостью. И наше место не там, где покойно – в храме при совершении литургии, когда мы защищены взаимным присутствием, а там, где мы в одиночку стоим, как присутствие Христово, в мраке обезображенного мира.