Страница 8 из 22
— Недавно не покупал. И вообще не покупал. Если хорошенько подумать, то вот уже три или четыре года, как я не продал вашему отцу ни одной книги. И почти столько, же времени вы не приходили сюда. Вас не было в Вене?
— Я путешествовал с матерью и сестрами, — ответил Реб.
Он обернулся с улыбкой:
— Я так рад снова видеть вас, господин Вагнер. У вас по-прежнему такие прекрасные книги. Сейчас я не располагаю временем, но с удовольствием зашел бы к вам немного поболтать. Может, сегодня вечером?
Я закрываю в семь часов, сказал Вагнер.
Было три часа дня.
— Я буду здесь раньше, сказал Реб. — Или, может быть, завтра утром. Но вероятнее всего сегодня вечером. Во всяком случае, я не простил бы себе, что заставил вас держать магазин открытым. В случае опоздания, прошу вас, не ждите меня…
Вагнер улыбнулся в ответ:
— Приходите когда вам удобно. Сегодняшний вечер меня вполне устроил бы. Вы всегда будете желанным гостем. И передайте мои лучшие дружеские пожелания вашему отцу.
По Шенкенгассе Реб шел широким, спокойным шагом. Ему даже не пришлось оборачиваться: витрина часовщика послала ему мимолетное отражение Вагнера, застывшего у подножья лестницы; он вышел на порог, чтобы посмотреть ему вслед. Реб шел до тех пор, пока не скрылся из поля зрения Вагнера, дошел даже до церкви Меньших Братьев, вернулся по Ловельгассе к Бургтеатру, откуда мог прямо видеть вход в книжный магазин. Прождав минут тридцать — сорок, он, наконец, увидел, как подъехали мужчины. В черной машине их было трое, абсолютно ему незнакомых и никоим образом не обладающих лицами людей, которых могут интересовать редкие или старые книги. Кстати, Вагнер, который, наверное, их ждал, вышел сразу же, едва они появились, поговорил с ними, что-то показывая рукой; один жест, по крайней мере, был достаточно красноречивым даже на расстоянии: приехавшим мужчинам, которых он наверняка предупредил по телефону, Вагнер увлеченно описывал внешность Реба Климрода. Двое мужчин вошли в книжный магазин, третий, сначала поставив свою машину, отправился в подворотню Дома напротив. Стоять на стреме.
Вена 1945 года, конечно, больше не была Веной Иоганна Штрауса и ресторанчиков в Гринщинге, das goldene Wienerherz — прославленное венское золотое сердце — больше не билось в ритме вальса; это был полумертвый, наполовину разрушенный и, несмотря на июньское солнце, даже мрачный город; парк Пратер находился в русской зоне, там как раз начали покрываться ржавчиной подбитые танки, кое-где уже заросшие травой; от Кернтнер-штрассе, которая была тем же самым, что Рю де ля Пэ или Пятая авеню, уцелело лишь несколько огрызков закопченных домов, в которых едва начинали восстанавливать первые этажи. И немногие были там, где они были раньше; люди, пленные, если они не погибли, раненые или на долгом пути возвращения, были разбросаны по всей Европе.
Он не обратился в австрийскую полицию (тем более к оккупационным властям). У Реба не было никакого удостоверения личности, на худой конец это не оказалось бы, главным препятствием, хотя он и совершил кражу, присвоив себе кое-что из штатского платья британского генерала. Наверное, Реб полагал, что в полиции могли найтись свои Вагнеры.
Дэвид Сеттиньяз убежден: с первой минуты Реб Климрод знал, что его отец погиб, и догадывался о той роли, которую сыграл в этом Эрих Штейр. В июне 1945 года Штейр, весьма вероятно, еще находился в Вене, подобно бесчисленным военным преступникам, которые, когда война официально закончилась, просто-напросто разошлись по домам; кое-кто из них, например, Менгеле, даже вновь открыли в Гюнцбурге свои довоенные врачебные кабинеты. По мнению Сеттиньяза, визит Реба к Вагнеру был разведкой. Мальчик выбрал Вагнера, а никого другого, по причине давних, еще до 1940 года, связей между Штейром и Вагнером. В результате Реб убедился, что, раз в книжном магазине появились трое наемных убийц, Штейр попытается захватить и уничтожить его.
Но Реб пока не ставил перед собой другой цели, кроме как напасть на след Иоханна Климрода. Он провел в Вене два или три дня, где-то скрываясь, то ли в особняке, то ли в разрушенном доме. 23 июня он нашел женщину из Райхенау… благодаря которой вышел на зальцбургского фотографа… и окунулся в кошмар.
В Пайербахе он слез с двуколки, в которую была запряжена одна лошадь. Крестьянин дальше не ехал. Реб с улыбкой сказал:
— Огромное спасибо. И надеюсь, что ваш внук скоро вернется. Уверен, что вернется.
— Да услышит вас Бог, мой мальчик, — ответил старик.
Реб пошел по извилистой дороге. Прямо перед ним и справа поднимались на высоту более чем две тысячи метров вершины Ракса и Шнеберга.
Он добрался до Райхенау поздним утром 23 июня. Выйдя из Вены на рассвете, он сумел найти место в джипе, который высадил его на соборной площади Винер-Нейштадта, где война оставила заметные следы. Крестьянин в двуколке подобрал его в четырех километрах от Нейнкир-хена, когда он с окровавленными ногами брел по обочине.
Райхенау оказался простой деревней. В первом же доме ему сказали, где он сможет найти Эмму Донин. Он туда и направился; пройдя небольшой альпийский луг, дошел до хижины из полукруглых бревен, Стоящей на каменном фундаменте. С виду она выглядела довольно просторной; в ней могло жить несколько человек; трое; мальчиков от двух до шести лет с Золотистыми волосами и голубыми глазами стояли рядком, какие-то странно притихшие и неподвижные, с голыми коленками, положив плашмя руки на край большого каменного корыта; все они были до отвращения грязны. В воздухе к аромату сырой весенней земли примешивался запах дыма. Реб улыбнулся и заговорил с детьми, которые ему не ответили, затравленно на него поглядывая. Он обогнул ферму и увидел женщину, очень толстую и очень грубую; на ее сильных руках на внешней стороне ладоней выступали плотные голубые жилы. Она и глазом не моргнула, когда он сказал ей, что он Реб Михаэль Климрод из Вены, сын мэтра Иоханна Климрода, адвоката. Ее толстые и расплющенные на концах пальцы продолжали чистить початок кукурузы, зерна которой она размеренно бросала в котел, уже наполненный водой, где плавало несколько картофелин и брюква. Стоя перед ней, Реб заметил, что к ее наполовину облысевшему потному темени прилипли редкие серовато-желтые прядки волос.
— Вы работали в доме моего отца, — сказал Реб. — Я хотел бы знать, что с ним произошло.
Она спросила, почему он пришел именно к ней. Реб объяснил, что узнал ее фамилию от торговца дровами на Щультергассе, улице, расположенной позади Богемской канцелярии. Она переваривала это сообщение все то время, что понадобилось ей, чтобы закончить чистку еще двух початков, подхватить котел — от помощи Реба она. отказалась, — отнести его в хижину и поставить на огонь. Наконец она сказала:
— Я никогда не работала у господина Климрода.
— Ни вы работали в его доме, уточнил Реб. — Начиная с сентября 1941 года.
Впервые она подняла голову и пристально на него посмотрела:
— Вы пришли за тремя малышами, так ведь?
— Нет.
— Вы пришли за ними. Она еще будет жаловаться, эта шлюха. Она гуляет в Вене с американцами, оставив мне на воспитание своих детей и почти не давая денег, и еще хочет, чтобы я обращалась с ними, как с королями.
Легкий шорох босых ног. Реб обернулся: вошли трое мальчуганов. У одного из них на скуле был голубоватый кровоподтек; ноги у всех троих были исполосованы ударами хлыста.
Я приехал и ради них, сказал Реб. — Она просила меня посмотреть, как они тут живут. Теперь, пожалуйста, отвечайте на мои вопросы.
Она опустила глаза и зло спросила:
— Могу я положить в суп сала?
Я хотел попросить вас об этом, — улыбаясь, сказал Реб, продолжая смотреть на нее в упор.
Он начал задавать вопросы. Кто нанял ее в сентябре 1941 года экономкой в особняк Климрода? Человек по имени Эпке, ответила она. Этот Эпке был владельцем дома? Нет. В таком случае кто стоял над Эпке и отдавал ему приказы? Она уже не помнит его фамилии. Реб улыбнулся, покачал головой: «Ай-ай-ай…» Но она действительно не помнит, сказала она. По крайней мере не помнит фамилии. Человека — да, помнит. Хозяина.