Эскадрилья ведет бой

К вечеру услышали: наземные войска успешно наступают, форсировали реку Нейсе, преодолели первую полосу фашистской обороны и вышли к оборонительной системе «Матильда».

Начальник штаба все время знакомит летчиков с изменениями линии фронта, а командир полка майор Федоров ставит задачу на следующий день. Улавливаем горьковатый запах: дым щекочет ноздри, ест глаза, першит от него в горле.

С высоты хорошо видно, как ветер, дующий на восток, сносит все больше на нас тот дымовой туман. Смешалось в нем все — и дымовая завеса, поставленная штурмовиками, и пороховая гарь, и тяжелые космы пожарищ: горит все — и лес, и населенные пункты, и боевая техника на передовой и в глубине вражеской обороны. Горький, удушливый дым обволакивает все — и нет от него никакого спасения. Начинаясь у линии фронта, он стелется, плывет над землей, вздымается все выше и выше.

Сизый этот туман таит в себе опасность столкновения с другими самолетами, усложняет полеты, вынуждает подниматься выше и выше, чтобы оказаться над ним.

Уже на следующий день дым «поглотил» наш аэродром. Кашляем, чихаем, ругаемся. Плохо спали из-за него эту ночь: гарь душит, от нее и горечь во рту.

Вылетаем. Задача — прикрытие наших войск, ушедших западнее, поближе к Шпрее, вести также и «охоту» в районе Котбуса. Наши танкисты стремительным броском, во взаимодействии со стрелковыми частями, прорвав вторую полосу обороны гитлеровцев, вышли на оперативный простор и тем самым открыли наступающим войскам путь к Шпрее. Это была последняя водная преграда на пути к Берлину.

Дух в войсках высокий, подъем — небывалый. Зачитан приказ командующего Первым Украинским фронтом, смысл которого — обеспечить быстрое форсирование реки Шпрее.

Летаем с рассвета. Аэродром все еще закрыт сине-белой горьковатой «на вкус» пеленой. Но мы не можем не летать! Нам иначе нельзя. Правда, взлет выполняем с предосторожностями, по одному. Пробив «туман», на высоте три — три с половиной тысячи метров собираемся и группой, как правило восьмеркой, идем в указанный район.

Порой говорят: а что погода? Ерунда!.. Нет, не мелочь это. Вот конкретный случай: ветер изменил направление. В результате усложнилась наша боевая работа.

Аэродром закрыт дымом, широкой полосой смещающимся на восток.

Нет, мы не можем оставаться «привязанными» к земле! В десять сорок взлетели снова. Набрали две с половиной тысячи метров и глазам своим не верим: необозримый голубой простор — лети, куда хочешь. Даже странно как-то: внизу — затянутая плотной пеленой земля, здесь ярко светит солнце, а под крыльями огромным покрывалом простерлась синевато-белая кисея.

Курс держим к линии фронта, в район Зелессен — Шпремберг — Нойштадт для прикрытия боевых порядков войск, наступающих на Берлин.

В наушниках — голос комдива, спокойный, уверенный:

— В воздухе противника нет. Но смотрите в оба!..

В район прикрытия подошли на высоте 3500 метров. Мы с Кутищевым, Голубев с Кудиновым — ударная четверка. В группе прикрытия — Бондаренко с Душаниным и Березкин — Руденко. Строй — правый пеленг, эшелонированный по высоте.

Под нами уже Шпремберг. Внимательно осматриваю пространство. И вдруг впереди немного ниже нас замечаю четверку «Фокке-Вульфов-190», идущих встречно-пересекающимся курсом.

— Бондаренко, я — «Полсотня». Прикрой!..

Доворотом в сторону солнца ударная четверка занимает выгодное для атаки положение. «Фоккеры» продолжают идти тем же курсом — вражеские летчики и не подозревают о грозящей им опасности.

Левым полупереворотом ухожу под «фоккеров» и сзади снизу под одну четверть атакую замыкающего вражеской четверки. Дистанция быстро сокращается: двести, сто, пятьдесят метров. Пора!..

И в то же мгновение гитлеровский летчик, почуяв неладное, взмыл и боевым разворотом попытался выйти из-под удара.

Резко беру ручку я на себя и — ощутил действие большой перегрузки: тело вдавило в спинку сиденья, в глазах стало темнеть. Длилось это секунды две-три. Но вот впереди вновь видны очертания «фокке-вульфа». Прицелился, дал очередь. Вражеский истребитель вспыхнул.

Выходя из атаки, осмотрелся. Один из оставшихся трех «фоккеров» глубоким виражом пытается зайти мне в хвост. Энергичным движением бросаю свой истребитель под «фокке-вульфа», а Кудинов тут как тут — и с короткой дистанции буквально расстрелял фашиста: от «фоккера», будто отрезанный, отлетает большой кусок левой плоскости — и самолет, несколько раз перевернувшись, загорелся.

Тем временем Голубев тоже атаковал врага, энергично зашел в хвост и сразил его.

Итак, три фашиста сбиты! Остался один. Избавившись от бомб, он круто пошел вверх, на солнце, пытаясь прикрыться его слепящим сиянием — и уйти. Но вторая четверка начеку. Ведущий второй пары Вячеслав Березкин передал старшему группы прикрытия Василию Бондаренко:

— Впереди ниже — «фоккер»!

— Вижу, — ответил Бондаренко, — атакую!

Стволы его истребителя брызнули огнем — и четвертый вражеский самолет, охваченный пламенем, пошел к земле.

Но тут в наушниках послышался взволнованный голос Кудинова:

— Внимание, «фоккеры»!

Это на «своей» высоте он увидел восемь увеличивающихся в размере точек: вражеские истребители спешили в район боя.

Голубев со своим ведомым находился выше противника и, использовав это преимущество, сразу же атаковал ведущего вражеской группы. Из горящего истребителя вывалился пилот, в небе вздулся черно-белый купол парашюта.

Глянул вниз — ив двухстах метрах увидел идущий на огромной скорости «фокке-вульф», с его консолей срывались белые струйки инверсии: он пытался зайти в хвост Кутищеву. Размышлять некогда! Переворот — ив пикировании ловлю врага в прицел. Очередь — и снова удача: «фоккер» тут же разваливается на части.

Бой несколько затянулся. Земля, пристально наблюдающая за происходящим в небе, молчит. Затаили дыхание пехотинцы, танкисты, артиллеристы: трудно сейчас их боевым друзьям — летчикам, а как помочь?..

Навязываем противнику бой на вертикалях. Четверка Бондаренко не позволяет «фоккерам» выйти вверх и занять выгодное для атаки положение.