Невеста колдуна

Прерывая тарахтение консьержки, Кирилл рассыпался в благодарностях. Обмазав ее в сиропе с ног до головы, он бархатным голосом выразил надежду на то, что о его возвращении домой никто не узнает, и ловким движением сунул что—то в окошко. Мне показалось, что это была небольшая зеленоватая бумажка.

— Будем надеяться, — сказал Кирилл, — что пожертвования моих доброжелателей были не такими щедрыми, как мое.

— Ты про что?

— Ты меня удивляешь, подруга. Для детектива ты что—то чересчур наивна. Уверен, что и отец, и любопытный дяденька захотели улучшить материальное положение нашей дорогой Раисы Степановны в обмен на пустяковую услугу.

— Она должна позвонить им, когда ты придешь? — догадалась я.

— Вот именно. Но я надеюсь, что она этого не сделает. Во—первых, я для нее, в отличие от них, постоянный источник дохода. Во—вторых, надеюсь, что я оказался щедрее. А в—третьих… Хотя неважно…

И все—таки? — полюбопытствовала я.

— Обаяние — это страшная сила! — ответил Кирилл, сверкнув глазами.

— Неужели? — насмешливо протянула я.

— Сейчас тебе представится возможность убедиться в этом на собственном опыте. — Кирилл нежно приобнял меня за плечи. В ту же секунду я поняла, что влипла.

— Может, тебе стоит все—таки послушаться отца? — осторожно сказала я, пока Кирилл открывал ключом дверь своей квартиры. — И потом, не слишком ли хлопотливо — прятаться не только от убийц, но и от тех, кто собирается тебя спасти?

Кирилл распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

Я поняла, что ответа не будет, и молча вошла и квартиру.

Однако ответ я все—таки получила.

— Пожалуй, ты права. — Кирилл провел меня в просторную комнату, служившую одновременно столовой и кухней. — Но у меня осталось еще одно маленькое дельце, в которое мне не хочется никого посвящать. Разберусь с ним — и явлюсь с повинной.

— И когда же это случится?

— Да завтра, ближе к полудню.

Кирилл усадил меня на длинный угловой диван и, присев рядом, сжал мои руки в своих:

— Я могу на тебя рассчитывать? Ты ведь меня не выдашь?

— За кого ты меня принимаешь?! — возмутилась я. — Ты что, думаешь, что я…

Тут—то он меня и поцеловал. Настолько неожиданно, что я не смогла бы сопротивляться, даже если бы и хотела. А через несколько секунд уже рылся в холодильнике, сопровождая этот увлекательный процесс понятными только ему одному комментариями. А я ошеломленно хлопала ресницами и недоумевала, как это я могла так оплошать: ведь не секрет, что в большинстве случаев любая женщина может предсказать предстоящий поцелуй как минимум за пять минут до его наступления, и только редкостную разиню это приятное событие может застать врасплох.

Пока Кирилл доставал из холодильника и выкладывал на стол разнообразную снедь, я рассеянно смотрела на пол — кафель, плавно переходящий в паркет на незримой границе между территорией, предназначенной для приготовления пищи, и территорией, предназначенной для ее поглощения, — и сочиняла предлог, который позволил бы мне без лишнего промедления покинуть это гостеприимное жилище.

Разглядывая постеры на стенах, иллюстрирующие пристрастия хозяина квартиры, — скачущие во весь опор лошади, брызги пота и кровавой слюны, летящие из—под бьющей в челюсть боксерской перчатки, свирепо оскалившийся самурай с взлетевшим над головой мечом, капли воды на спине обнаженной девушки, заходящей в воду, — я размышляла. Конечно, Кирилл мне нравился ужасно, я бы даже сказала — до неприличия. Но, во—первых, но совсем не значило, что я в него влюблена; детские чувства в пионерлагере не в счет, тогда я влюблялась каждую неделю, каждый раз совершенно безнадежно, поскольку объекты пылкой страсти всегда оказывались либо абсолютно недосягаемы, либо чарующе глупы — взять того же Кирилла, например. А во—вторых, к своему большому изумлению, я вдруг обнаружила, что скучаю по Себастьяну и готова отдать все на свете зато, чтобы он оказался сейчас рядом со мной.

Из задумчивости меня вывел голос Кирилла:

— Рыжая, а ты что сидишь, как неродная? Ждешь, когда я все подам тебе на блюдечке с голубой каемочкой? Очень напрасно, потому что мы не можем ждать милостей от природы. Вот тебе ножик, вот тебе доска. Действуй!

Проклиная все на свете, я принялась ожесточенно нарезать тоненькими лепестками сырокопченую колбасу, пока Кирилл делал то же самое с сыром. Мысль о том, что сыр как более мягкий продукт Кирилл мог бы уступить мне, посетила меня слишком поздно — когда ломтики уже были затейливо выложены на прозрачную синюю тарелку.

— Слушай, а ты правду сказал отцу про крестик? — вдруг спросила я.

Нож дернулся в руке Кирилла и впился ему в палец. Вскрикнув и чертыхнувшись, он бросился к мойке, оставляя за собой дорожку из кровавых капель.

— Что за дурацкая манера — задавать вопросы под руку! — сердито воскликнул он. — Я чуть палец себе не отхватил и все вокруг загадил. Ты посмотри — ветчина вся в крови!

Придя в ужас от вида стекающей с его пальца ярко—красной воды, я забормотала какие—то извинения и оправдания, но Кирилл только махнул здоровой рукой:

— Да что с тебя взять! Иди лучше в коридор, там, в шкафу, в верхнем ящике найди пластырь. И перекись водорода, если она там есть, конечно.

Когда кровь была остановлена, палец благополучно заклеен, а кровь с пола, стола и ветчины моими стараниями удалена, Кирилл сказал:

— Думай обо мне что хочешь, но все эти стрессы меня довели. Мне нужно выпить.

— Пожалуй, — задумчиво ответила я, — мне гоже.

Несмотря на обильную закуску, захмелели мы довольно быстро. Давнее пионерское лето на берегу Черного моря ожило перед нашими глазами, и нас закачало на волнах воспоминаний. От полноты чувств пихая друг друга локтями, и нетерпеливо перебивая, мы говорили без умолку: о цветочной клумбе, ограбленной Кириллом в честь моего дня рождения, о щенках во дворе столовой, которых мы ходили кормить после обеда, о подаренном мне игрушечном пистолете, о моем позорном опоздании на торжественную линейку, о драке Кирилла с парнем из первого отряда, пригласившим меня танцевать на дискотеке, о зеленых персиках, которые хрустели, как огурцы… Стало смеркаться, заметно потемнело, и Кирилл зажег два изящных торшера по углам комнаты, отчего атмосфера в ней приобрела дополнительную интимность. Впрочем, меня это уже не слишком волновало, тем более что в мою не слишком трезвую голову внезапно вернулась, ускользнувшая, было, мысль.

— Слушай! — оживленно воскликнула я. — Ты же так ничего и не сказал мне про крестик?

— Какой еще крестик? — слегка запинаясь, удивился Кирилл — выпил он гораздо больше меня, и это было заметно.

— Ну, тот, который якобы был зажат у тебя в кулаке! Когда тебя из озера выловили!

Кирилл на минуту задумался, туповато уставившись на меня.

— И что я должен тебе рассказать? — наконец произнес он.

— Действительно ли он был у тебя в кулаке, и если да, то, как он туда попал? — чрезвычайно гордясь собой, вопросила я.

— Нет! — признался Кирилл, водя головой из стороны в сторону. — Он был не в кулаке. Он был у меня в плавках! И как он туда попал, я понятия не имею!

— Я тебя серьезно спрашиваю! — обиделась я.

— А я тебе серьезно отвечаю — не приставай ты ко мне со всякими глупостями! И вообще, не женское это дело — вести следствие.

— Чтоо?! — оскорбилась я. — Да ты, оказывается, этот… как его… Обскурант!

— Это тебя в университете научили так ругаться? Правильно, я всегда говорил — нечего женщинам делать в университете!

— Знаешь, как про таких, как ты, говорят в Америке? Мужская шовинистическая свинья!

— Вот только феминизма здесь не надо! Я этого не люблю!

Речь в защиту феминизма, готовая вырваться наружу, была задержана рукой Кирилла, попросту зажавшей мне рот.

— Спокойно! — внушительно произнес он. Грубая мужская сила всегда торжествует. Поэтому случаю предлагаю тебе проследовать гной. Я открою тебе одну важную тайну.

Заинтригованная, я последовала за ним, начисто забыв о необходимости продемонстрировать свои ораторские способности.