Жуков

Георгий Жуков был очень похож на свою мать. И не только чертами лица. Женщина необыкновенной физической силы и выносливости, она и сына наделила крепким здоровьем. Жуков вспоминал: «Мать была физически очень сильным человеком. Она легко поднимала с земли пятипудовые мешки с зерном и переносила их на значительное расстояние. Говорили, что она унаследовала физическую силу от своего отца — моего деда Артема, который подлезал под лошадь и поднимал ее или брал за хвост и одним рывком сажал на круп.

Тяжелая нужда, ничтожный заработок отца на сапожной работе заставляли мать подрабатывать на перевозке грузов. Весной, летом и ранней осенью она трудилась на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в уездный город Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод. За поездку она зарабатывала рубль — рубль двадцать копеек. Ну какой это был заработок? Если вычесть расходы на корм лошадям, ночлег в городе, питание, ремонт обуви и т. п., то оставалось очень мало. Я думаю, нищие за это время собирали больше… Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько переживали их слезы. И какая бывала радость, когда из Малоярославца привозили нам по баранке или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на пироги с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ».[4]

Константин Жуков, проработав в Москве некоторое время, после событий 1905 года был уволен и выслан оттуда. По этому поводу Георгий Константинович пишет: «В 1906 году возвратился в деревню отец. Он сказал, что в Москву больше не поедет, так как полиция запретила ему жительство в городе, разрешив проживание только в родной деревне. Я был доволен тем, что отец вернулся насовсем».[5] С того времени и по день своей смерти он безвыездно жил в деревне. Скончался Константин Артемьевич в 1921 году.

Г.К.Жуков, вспоминая о своем отце, отмечал, что его уважали в деревне, считались с его мнением. Обычно на сходках, собраниях последнее слово принадлежало ему. «Я очень любил отца, и он меня баловал, — рассказывал Георгий Константинович. — Но бывали случаи, когда отец строго наказывал меня за какую-нибудь провинность и даже бил шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям — и сколько бы он ни бил меня — терпел, но прощения не просил. Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в конопле у соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она меня не выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался. Случайно меня обнаружила в моем убежище соседка и привела домой. Отец еще мне добавил, но потом пожалел и простил».[6]

Как рассказывала в своей статье А.Д.Миркина, односельчанка и однофамилица Г.К.Жукова Екатерина Федотьевна «неизменно вспоминала Егорку — отчаянно смелого мальчишку, атамана и главаря во всех играх, всегда „по-честному“ решавшего ребячьи споры».[7]

Прямота и твердость, упрямство, смелость, недюжинная физическая сила — очевидные качества Георгия Константиновича полностью проявились уже в его самые ранние годы. И были они очень кстати в тяжелой деревенской жизни тех лет. Для Жуковых особо трудным выдался 1902 год, когда осенью от ветхости обвалилась крыша дома. Семья перебралась в сарай и была вынуждена срочно, до холодов, купить новый сруб. Константин Артемьевич занял у односельчан денег и по сходной цене приобрел его в рассрочку, а соседи помогли поставить дом и покрыть его соломой. «Год выдался неурожайный, и своего зерна хватило только до середины декабря, — вспоминал Жуков. — Заработки отца и матери уходили на хлеб, соль и уплату долгов. Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей. Такая взаимопомощь в деревнях была не исключением, а скорее традицией дружбы и солидарности русских людей, живших в тяжелой нужде».

Георгий Жуков, как и многие его сверстники, часто бегал ловить рыбу на речки Огублянка и Протва. В Огублянке было много плотвы, окуня и линя, которого подростки ловили главным образом корзинами. Немалым подспорьем в пропитании служил сбор грибов и ягод. И с малых лет одним из любимых занятий Георгия стала охота. К ней его приучил брат крестной матери Георгия Прохор, работавший половым в трактире деревни Огубь. У него было что-то неладно с ногой, и все звали его хромым Прошкой. Несмотря на свою хромоту, Прохор был страстным охотником, летом стрелял уток, а зимой добывал зайца. Основной обязанностью малолетнего Георгия было доставать уток из воды или ходить в загон.

Впервые Георгий познал на себе тяжелый крестьянский труд, когда ему не исполнилось и семи лет: вместе с взрослыми растрясал граблями сено и сгребал его в копны, жал рожь. Во время жатвы случайно резанул серпом по мизинцу левой руки. «Сколько лет с тех пор прошло, — писал в своих мемуарах Жуков, — а рубец на левом мизинце сохранился и напоминает мне о первых неудачах на сельскохозяйственном фронте».

Осенью 1903 года ему предстояло пойти в школу. К этому ответственному событию он готовился весьма тщательно и по букварю вместе с сестрой старался выучить печатные буквы. Из Стрелковки собирались на учебу еще несколько ребят, в их числе закадычный друг Георгия Лешка Жуков по прозвищу Колотырный. Жуковых в деревне насчитывалось пять дворов, а детей-однофамильцев различали по именам матерей: Устиньины, Авдотьины, Татьянины… Церковноприходская школа находилась в полутора километрах, в деревне Величково. Там также учились ребята из других окрестных деревень — Лыково и Огубь. Учителем в школе был Сергей Николаевич Ремизов, по многим свидетельствам, опытный педагог и хороший человек. Он зря никого не наказывал и никогда не повышал голоса на ребят, тем не менее ученики его уважали и слушались. Отец Сергея Николаевича, тихий и добрый старичок, был священником и преподавал в школе Закон Божий. И видно, не случайно Г.К.Жуков, вспоминая свое детство, отмечал, что одной из редких радостей была у него школа: учился он с желанием и старательно. Кстати, у Георгия и у Леши Колотырного оказались хорошие голоса, и обоих включили в школьный хор.

Во второй класс почти все ребята из Стрелковки перешли с хорошими отметками, и только Лешу, несмотря на коллективную помощь, не перевели — по Закону Божьему у него была двойка. Сестра Георгия, Мария, училась тоже плохо и была оставлена во втором классе на второй год. Поэтому отец с матерью решили, что ей надо бросать школу и браться за домашнее хозяйство. Маша горько плакала и доказывала, что пропустила много уроков, ухаживая за Алешей, когда мать отправлялась в извоз. Георгий заступился за сестру. В конце концов они убедили мать оставить Машу в школе.

В 1906 году Георгий Жуков окончил трехклассную церковно-приходскую школу с похвальным листом. По этому случаю мать подарила ему новую рубаху, а отец сам сшил сапоги. Константин Артемьевич, считая, что сын стал достаточно грамотным и может теперь приступить к овладению ремеслом, решил отвезти Георгия в Москву, но мать настояла на том, чтобы тот пожил в деревне еще один год. В Малоярославецком уезде в почете были в основном две специальности: скорняки и булочники. На местной, скудной на урожаи песчаной почве прокормиться было трудно. Землю, как правило, обрабатывали женщины, а большинство мужчин трудились в городах, приезжая в деревню на уборку урожая и заготовку кормов для скота.

Родители решили определить Георгия в скорняжную мастерскую, к брату матери — Михаилу Артемьевичу Пилихину. По воспоминаниям Г.К.Жукова, тот, как и мать Георгия Константиновича, рос в бедности, и одиннадцати лет его отдали в учение в скорняжную мастерскую. Однако вскоре он стал мастером и, так как был очень бережлив, сумел за несколько лет скопить деньги и открыть свое дело. Будучи хорошим меховщиком, Михаил приобрел много богатых заказчиков, которых «обдирал немилосердно». Своих рабочих-скорняков и учеников он «эксплуатировал беспощадно» и сколотил капитал примерно в пятьдесят тысяч рублей.

Можно предположить, что Жуков дал не совсем лестную характеристику своему дяде в духе того времени, когда писались «Воспоминания и размышления». Ведь владелец мастерской не мог быть никем иным, как эксплуататором. Но это, судя по имеющимся другим свидетельствам, не совсем соответствует истине. Благодаря прежде всего своему трудолюбию и постигнутому скорняжному искусству Михаил Пилихин сумел открыть на Кузнецком мосту собственную мастерскую и один из лучших в Москве меховой магазин.