Семнадцатая карта

— Сосиски с капустой? Не могу. Мяса нет. Бидо законсервировал всех павших в боях под Эстэ коней.

— Он сделал из них тушенку? — удивилась Екатерина. — Настоящий Микоян.

— Да, с ним был Микоян. Тот ни одной лошади не пропустил.

— Нам он не нужен.

— Нам хватит и Никиты Хрущева.

Они придумали пригнать на передовую сто женщин. Пятьдесят нам, пятьдесят им. Пока немцы развлекаются, наши возьмут доты. Вроде бы, как это можно? Пока немцы трахают своих немок, наши-то тоже будут трахать своих пятьдесят баб. На это Катька логично возразила:

— Что нам хорошо, то им крах.

Можно бы, конечно, набрать и побольше дам. Да где их взять? И этих-то еле-еле наскребли. Товарищ Эстэ в Берлине даже поразился:

— Куда ему столько?

— К трехмесячной осаде готовится, — сказал Бидо, — побоялся идти на штурм.

— Да нэт, — ответил товарищ Эстэ, — у него всего одна неделя для взятия города. Кэт что-то придумала.

На что Бидо резонно ответил:

— Придумала немка Кэт, а выполнять-то будет русский Никитка.

Так и вышло. Никита серьезно занялся математикой. Пятьдесят дам он отправил в совхоз Целинный, а вместо них Председатель, китаец Мао, поставил Комиссар-Интенданту Хрущеву пятьдесят китайских коз. Ведь в чем смысл-то, рассуждал Никита. Если и русские, и немцы будут трахать баб в своих блиндажах, то не только немцы утратят бдительность, но и русские не захотят идти в атаку.

— Дадим нашим коз вместо женщин, — сказал Никита Сергеевич своему помощнику полковнику Хижняку. — Скажешь бойцам, что в случае гибели завтра утром на поле боя, я имею в виду, если кто-то сможет закрыть амбразуру дота своей грудью, его коза будет послана жене и детям. У кого нет жены, ближайшим родственникам.

— А если, кто сможет дот закидать гранатами? — спросил Хижняк. — Тому чего? Может орден какой-нибудь. Али медаль?

— Наградой тому будет возвращение к своей козе, — сказал Никита Сергеевич. — Пусть — слово на е — дальше.

— А вы думаете, они их трахать будут? — сначала вроде бы схватился за голову Хижняк.

— Конечно. В этом все дело, — сказал Никита Сергеевич. — Наши люди — слово на е — всё, что движется. А уж коз-то! Тем более.

— Ну не знаю, не знаю, — Хижняк почесал себе затылок под фуражкой.

— Кстати, — Хрущев развернул карту, — дотов у нас сорок девять, а женщин пятьдесят.

— Да, одна лишняя.

— Приведешь ее ко мне. И коз у нас пятьдесят…

— Мне не надо, — поспешил отказаться Хижняк, — я все равно не буду ее есть.

— Почему?

— Мясо жесткое.

— Ну…

— Нет, нет, спасибо.

— Тогда отдай ее…

— Командующему?.. — Хижняк оглянулся назад. Не подслушивает ли кто?

— У него своя коза есть. Стратегическая. Уж не знаю, как она там по-немецки задумывала, а получилось так, как получилось.

Хижняк сказал:

— Хотели, как лучше, а получилось, как всегда.

— Ошибаешься, парень, — сказал Никита. — Такой поговорки не существует. И никогда не существовало. И добавил: — Хотели, как лучше, и получилось, как лучше. Для себя. А вот для других, это, действительно, как всегда. Разбираться надо. Знаешь что, отдай эту пятидесятую козу тому парню, что сидит на губе.

— Он пойдет под трибунал, — сказал Хижняк, — за то, что не смог сегодня утром уничтожить учебный дот. Парень побросал все гранаты и не попал в амбразуру. Ему кричат: закрой амбразуру своей грудью! Закрой амбразуру своей грудью! — Полковник попросил у комиссара сигарету Кэмел. Никита курил Кэмел. Нельзя же всем курить Мальборо, если товарищ Эстэ курит Мальборо. Это бесполезное лицемерие. — Она же учебная! Все кричат ему, что пулемет стреляет холостыми патронами, закрой его своей грудью. Ну, как положено. А он соссал. Не понимаю…

— Я все знаю, — сказал Никита, — отдай ему пятидесятую козу.

— Но…

— Никаких но. Здесь я отвечаю за воспитание членов будущего коммунистического общества. Я сказал! Никаких НКВД. Мой приказ — утром он пойдет в атаку пятидесятым истребителем дотов. Дай ему эту козу.

— Сейчас?

— Прямо сейчас. Кстати, как его фамилия?

— Вовка Матросов.

Парень осмотрел козу — ничего, белая.

— Что с ней делать? — подумал Вова. — Съесть? Нет, пошлю лучше домой. Там, наверное, еще есть нечего. Пока-а немцев научат работать по-русски!

— Чистая, — сказал Вова. — А зачем тогда выдали одеколон?

Он долго смотрел на козу. Все не мог решиться. Но все-таки отодрал ее. Ведь при взятии Берлина немок ему не досталось. Многих немок угнали на работы в Россию. Другие разбежались, кто куда. Одни в соседние государства, другие в Америку успели уехать, некоторые даже в Израиль. Как это ни странно многие немки оказались еврейками. Рота Матросова стояла в предместье Берлина. А там женщин осталось еще меньше, чем в самом Берлине. Практически всего одна на всю роту. Стояли большие привычные русские очереди. Тут особенно не потрахаешься. Ну, то есть получилось… как всегда. Как хотели, так и получилось. Поэтому Вова подумал, глядя на козу:

— Тут без вариантов.

Не спал Вова всю ночь. Да и была-то она совсем короткой. Пошли наши в атаку в четыре утра, как обычно.

Сорок девять рот пошли в атаку. Первый вал захлебнулся. Никто не смог забросать свой дот гранатами. Немецкие пулеметы близко не подпускали, это раз. И амбразуры были глубокие, это два. И в-третьих, у германцев были в дотах запасные пулеметы. От простого повреждения одного пулемета, дот не перестал бы стрелять. И многие пулеметы были повреждены взрывами, но их заменили новыми, и атака захлебнулась. Уже через два часа Рокки, как новый Наполеон, приказал опять атаковать.

— Главное, нельзя дать немцам опомниться, — сказал он.

— Гранат, практически больше нет, — сказал начштаба, а зампотылу это подтвердил.

— Гранаты подвезут только завтра, — сказал зампотылу. — Может быть, отложить атаку до послезавтра. Или хотя бы до завтра?

— Ты — слово на б — командуй у себя в тылу помидорами, огурцами и картошкой…

— Кстати, завезли капусту, — не кстати вставил зампотылу, подполковник Григорьев. — Можно бы было сделать рагу из овощей или солянку.

— В атаку! — рявкнул Рокки и посмотрел на свой Ролекс. — Через полчаса. И чтобы замолчали все немецкие доты. За каждой ротой поставить отделение НКВД! Грудями… грудью — слово на б — закрыть все пулеметные гнезда.

— Я сам поведу дивизии в атаку, — сказал Ракассавский.

— Нет, не надо, — сказал начальник штаба, — это уже было. Бидо водил полки в атаку и был ранен в руку. А матросов полегло!.. Немеряно.

— Я пойду в атаку, — сказал зампотылу, подполковник Григорьев.

— Не стоит, — сказал начальник штаба.

— Да пусть идет, — сказал Рокки, — хоть пороху понюхает.

Через полчаса роты пошли. Командарм смотрел за атакой через перископ с наблюдательного пункта.

— Че-то я не пойму, — сказал Ракассавский, всматриваясь в поле боя, — где, мать вашу, пятидесятый? Или он уже убит? Я же приказал прикрывать истребителей пулеметов.

Попытались связаться с комдивом. Убит. Командир полка тоже убит. Комбат тяжело ранен и отправлен в тыл. Ротный и тот был уже убит.

Ракассавский, начальник штаба полковник Подорожный и многочисленная свита — все направились в расположение пятидесятой роты.

Входит командарм в землянку и видит козу. Потом спящего на кровати солдата.

— Дас ист фантастиш, — заикаясь, сказал Подорожный.

— Расстрелять командира роты, — сказал Ракасавский.

— Давно убит — сказал Подорожный.

— Расстрелять командира батальона, — продолжал Командарм.

— Тяжело ранен.

— Командир полка и командир дивизии тоже убиты, — сам подытожил Ракассавский. — А эта свинья спит. С козой. За что же такому солдату выдали козу перед боем? Я сказал: лучшим. Лучшим выдать, как большую награду!

— У него фамилия Матросов.