Страница 42 из 45
Изучение официальной части работы правоохранительных органов наших штатов ничего не дало. На поверхности всё выглядело спокойно. Нигде не было упоминаний ни о моих «злодеяниях», - никакого упоминания о диспансере и министре, - ни о том, что натворили мои «коллеги», хотя, как говорил Седой, некоторые устроили мясорубку похлещи моей. Нигде я не нашёл информации о нашей организации, о преследованиях. Ни слава об инциденте в «Пирамиде», хотя в таких случаях всегда появлялась информация о розыске преступника. О прессе и говорить не стоит. Значит, меня ищут. И ищет не полиция.
Я стал заходить на сервера спецслужб, используя заданные имена и пароли. И опять ничего. Ничего. Значит, нашими поисками занимались и ни спецслужбы, и ни бандиты. Тогда - кто? И что у этих «кто-то» имеется против нас, на нас? Чем они собираются нас изловить и что с нами сделать? И ещё: где те из нас, которые исчезли?
Основательно проанализировав всю информацию, я решил установить связь со своими. Намёка на Сержанта не было нигде. Значит ли это, что он мёртв? Значит ли, что все, кто канул в неизвестном направлении, мертвы? Ведь, будь иначе, все попытались бы выйти на связь или заявить о себе каким-нибудь иным способом – инстинкт самосохранения у нас был закреплён жесточайшим ассоциативным рядом, мы не могли поступить иначе, у нас в этом вопросе не было выбора. Вот, как сейчас поступаю я. Значит, все мертвы, и мой напарник?
Я попытался выйти на связь с организацией, но не смог зайти даже на наш сервер – и это был плохой знак. Сто процентов, что Седой жив, и сейчас, наверно, занят набором новых рекрутов для возобновления прежнего состава солдат. Может он даже чуть–чуть сокрушается, что не все мы вернулись. И сейчас я мог бы находиться там. Недавно я подумал, что мне не хотелось бы снова окунуться в обучение и тренировки, а сейчас даже взгрустнул, что не там. Мне надо было найти спасительную мысль, мне надо было создать у себя настроение, чтобы действовать разумно, без отчаяния, не от безысходности, но по нужде, по необходимости, намерено.
Для меня теперь стало очевидно – у меня проблемы. Ситуация матовая, не в мою пользу. Вчера я думал, что сегодня мне надо будет подумать, а вот сегодня я думаю, что мне придётся подумать пару-тройку дней. Я включил на компьютере музыку и растянулся на своём маленьком диванчике. Вывод за выводом для меня были неутешительны. Любой план действий упирался в то, что я не знаю, чем против меня располагают, и кто. Иногда думалось очень неутешительно, например, что может придётся, как говорится, залечь на дно. И, скорей всего, на пару месяцев. Убийственное количество времени должно быть потеряно, чтобы мне начать действовать. А дубляж? Как я забыл про дубляж?
Я опять ухватился за компьютер. По беспроводному каналу добрался до карты памяти, которая была имплантирована у меня где-то внутри, и изучил всё, что собрал мой напарник. Особенную ценность представляла информация, которую тот вытащил из Маная, пока я ездил к министру. Поэтому в последний момент он так вспомнил об этом. Если принять во внимание временные фазы объектов (как называли детей структуры, поставляющие на рынок педофилии детей), моя дочка должна была ещё находиться в одном из тех резервуаров, о которых теперь я знал. Мелкий человек Манай, а задействован в таких больших делах. И чем (в смысле мозгов-то) он умудрялся управлять? По всему, в запасе у меня было чётких четыре месяца, но я хотел действовать сразу, поэтому то, что за двое последующих суток я ничего толкового придумать так и не смог, действовало на меня угнетающе. Запасы еды сокращались. Все деньги, которые я снял с карточки хозяина машины, я потратил за один раз, думая, что закупил всё необходимое на необходимое время. И сейчас мне надо было подумать о пропитании, чтобы мочь думать о чём-то другом вообще.
Я стал перебирать картотеки жителей города. Кого-то убить за документы я бы не смог, а следовало б для чистоты дела. Но, нет. Вообще светиться ничем нельзя. Я придумал два варианта: или я создаю нового жителя в базе данных города, - нового иждивенца, живущего на государственное пособие, которое аккуратно мне будут доставлять каждую неделю в занятую мной пустующую квартиру, или мне следует неофициально устроиться на работу. Два-три месяца, может, придётся жить здесь, так что следовало продумать, как поухаживать за собой. За этими размышлениями, чтением новостей, изучением деятельности государственных органов и попытками связаться со своим, я провёл ещё одни сутки.
Наступил четвёртый день. Было солнечно. Как я уже писал, здание, в котором я нашёл своё убежище, находилось на краю города. Я захотел выйти подышать воздухом. В принципе, мне ничего не угрожало. Если бы что-то должно было случиться, оно бы уже случилось. Поэтому я решил, что прогулка меня только порадует.
Я открыл окно и выбрался наружу из своего подвального помещения. Солнце стояло в зените; от нагретой за утро солнцем стены, за моей спиной, исходил такой жар, аж защипало обнажённую шею. Я подошёл к забору, который доходил мне до шеи, положил на него скрещение руки, а на руки подбородок, и устремился взглядом вдаль. Метрах в ста от забора, после немногочисленных кустарников и оврагов проходила наша граница – символический ров метра в полтора шириной. Кривой и неухоженный, даже заброшенный, что не соответствовало, вообще-то, политике наших Соединённых Штатов - ведь с той стороны на нас могли напасть полчища одичавших аквапофагов, земли которых как раз и начинались за этим рвом. И я стоял, и всё смотрел и смотрел в даль поля за рвом.
Постепенно из обозреваемого пространства стали выхватываться и привлекать внимание то одна деталь, то другая. Начинающееся ото рва травяное покрытие метров через пятьсот плавно переходило во что-то покрытое будто золотистой травой. Я знал только один вид травы такого цвета – рожь. Могло ли такое быть, чтобы на земле аквапофагов росла трава, из которой изготовляют хлеб? За полоской так называемой ржи шла луговая растительность, и если это не была какая-нибудь радужная игра света, то, то там то тут можно было наблюдать разноцветье и скопище высоких кустарников, а то и деревьев, а чуть дальше и вовсе начинался лес, не высокий, степенный, величественный и бескрайний. Картина хватала за душу. Однако, всё это было в высшей степени странно.
Я стал всматриваться и всматриваться в эту природную красоту. Было бы странно, если б мне сейчас удалось наблюдать картину, о которой, быть может, мечтают многие из нас – а именно, увидеть полчища одичавших жителей земли, на которую я сейчас смотрел. Правда, земли, которая представлялась мне иной; ну просто природой своей аквапофаги обусловливали отсутствие растительности там, где есть они. И тут я заметил две фигуры, которые показались из далёкого леса. У меня перехватило дыхание. Это были всего лишь две белые точки. Не животные, это точно. Наличие растительности, куда не шло, но чтобы живые организмы, кроме самих аквапофагов. Я стал дико всматриваться, а потом бросился к себе в коморку за монокуляром.
Картина, которую я стал рассматривать при сильном приближении, просто не могла существовать в реальности. Молодые парень и девушка в белых, почти одинаковых распашонках. На девушке ещё лёгкая, чуть ниже колен, широкая юбка красно-оранжевой расцветки, на молодом человеке светлые штаны, оба босиком. Мощности монокуляра хватало, чтобы разглядеть распущенные, чёрные, длинные волосы девушки, с вплетёнными в них двумя ленточками расцветки юбки, и тёмные короткие волосы у него. Девушка была на две головы ниже мужчины и в два с половиной раза меньше его в объёме, у того были покатые широкие плечи, он казался до безобразия спортивно сложенным и здоровым, и высоким. Иногда он с лёгкость подхватывал девушку на руки, и они кружились с ней на одном месте, радостные, смеющиеся; или просто стояли, держась за руки, или шли, обращая друг к другу свои лица, светившиеся таким счастьем, что я позавидовал им от имени всех граждан и неграждан наших Соединённых Штатов Европы. Я отстранил монокуляр, чтобы вживую посмотреть в их сторону, и может увидеть ещё что-нибудь заманчивое рядом с ними для рассмотрения в монокуляр, но обнаружил, что лежу на краю глубочайшей пропасти.