Очень гадкая книга

- Мне тоже самое, счёт оплатит он, - и кивнул в его сторону.

Тот какое-то время в смятении смотрел на неё - не каждый день увидишь сумасшедшую официантку, говорящую с воображаемым клиентом.

Я постарался не разводить кашу в разговоре, поэтому она быстро записала мой лаконичный заказ и удалилась. Пару манипуляций и мужчине было внушено забросить воспоминания сумасбродных действий официантки в дальние уголки памяти, из которых они явятся ему ровно через тысячу пятьсот пятьдесят пять дней, пять часов, пять минут и пять секунд (я подумал, что можно так пошутить; к тому времени или он будет в тюрьме, или всё это сейчас не имеет значения).

За обедом я заставил рассказать его всё, что сейчас произошло в «строительной» фирме. Он передал мне бумажки, которые он получил там, и которые ему следовало разнести по судам. Я просмотрел каждую, чтобы всё, что в них содержалось, стало достоянием наших пишущих серверов.

- Нравится тебе то, чем ты занимаешься? – спросил я, чавкая в удовольствии от вкусной и нормальной пищи, и наслаждаясь своим господствующим положением.

- Да, - ответил тот, жуя со стеклянным взглядом.

Я нагло всмотрелся в глаза, доведённого моими усилиями до состояния получеловека, существа. Даже сквозь неподвижные зрачки, но мне хотелось заглянуть в душу этому человеку. Неужели ни йоты раскаяния? Неужели передо мной разумное существо с напрочь отсутствием совести? Неужели липким холодком страха никогда не подёргивается чёрная гладь внутреннего мира этого монстра, что за всё содеянное вдруг придётся ответить, и, конечно, жесточайшим образом?

- Ты же козёл, ты это понимаешь? – негодовал я, кипя ненавистью и призрением.

- Я козёл.

- Да-да, ты козёл и ешь ты сейчас червивую капусту. Видишь червяков?

- Да.

- Ты – мартышка. Подковырни червячка на вилку и съешь. Он очень вкусный. Вкусный?

- Да.

- Ты - опять человек. Сколько раз ты посещал этот ресторан?

- Тридцать восемь.

- Когда я уйду, ты забудешь всё, о чём мы говорили и что делали. Как ты сегодня принимал пищу тут, ты заместишь воспоминанием, как ты это делал в одиночестве тут в последний раз.

Быстро и смачно доев свой обед, я покинул ресторан, и расположился поодаль, чтобы не упускать из виду дверь.

Что там происходило, можно только догадываться. Он вылетел оттуда бешенный и красный от возмущения, и пыхтел, заполняя своим остервенелым дыханием пятиметровое пространство вокруг себя, словно бык. Интересно, как работникам ресторана удалось доказать ему, что он сидел с кем-то, что заказал два обеда? Что бы там рискованного для нашей операции не произошло, меня это волновало немного, потому что я принял за страховочное, что во всяком месте я могу появиться только один раз, а если я, побывав где-то, буду вынужден вернуться туда опять, значит, я что-то не доделал или что-то пошло не так, а это недопустимо с точки зрения успешного завершения нашей операции, по крайней мере на первой её стадии. Зато меня это небольшое приключение немало развеселило, на что и был мой расчёт.

Когда было можно, я появлялся рядом с «отцом», снимал запрет видеть меня и вытаскивал из него всю информацию, которую он получал там-то и там-то. Все документы, звонки, сообщения и прочее не прошло в этот день мимо меня.

Я узнал о приличном количестве учреждений, которые под пристойными вывесками занимались отнюдь непристойными делами. Если «строительная» фирма моего наблюдаемого занималась рекомендациями сиротским судам решений по рассматриваемым теми делам детей, то кафе, где он подрабатывал охранником, делая вид, что сопровождает открытие и закрытие его, занималось аналитико-статистической деятельностью. А субъектом и объектом статистики и анализа у них являлись биологические родители с их реакцией на провокации, которые осуществляла вообще другая организация - охранная фирма, между прочим, в которой мой наблюдаемый был официально оформлен, как охранник. Сотрудники этой охранной фирмы время от времени по отработанной системе совершали в отношении тех или иных родителей и их детей некоторые определённые действия. Начиналось обычно с малого: скажем, с указания «посторонним человеком» родителям на неопрятный вид дитя. Такой из себя добродушный старичок, например, совался, проходя мимо песочницы, к какому-нибудь ребёнку, указывая на грязные его колени. Налетающая тут же мать или отец получали от него, со всеми полагающимися такому случаю извинениями, вежливое уведомление этого «старичка-одуванчика», что ребёнок испачкал коленки, чем и привлёк его внимание, и он хотел подсказать ему, что можно почиститься, и не быть неряшкой.

Реакция родителей показывала, можно ли в следующий раз появиться рядом с ними какой-нибудь пожилой бабульке или солидной даме, которые тут же найдут повод, чтобы публично укорить родителей в недосмотре. Если и тут родители вели себя смирно, запускался механизм пожёстче. Суть таких операций сводилась к тому, чтобы выявлять степень привязанности и способности к защите у таких родителей своих детей. Слабых и податливых продолжали обижать, пока не убеждались, что ребёнка можно или похитить, или отобрать юридически.

- Подожди, - спросил я его, - бывают же случаи, когда встречаются родители, с которыми лучше так не поступать? Скажем, и в семье порядок, и родители не промах – могут и по роже съездить. А всё равно отбирают детей.

- Значит, чем-то привлёк внимание сам ребёнок, - такой был ответ.

Информации, которой мне удалось собрать за день, хватило бы, чтобы осудить на десяток тысяч лет сотни человек. И это только от меня одного. А ещё таких же девяносто девять солдат сегодня орудовали по всем нашим Штатам.

Сержант, увязавшись за Манаем, исследовал криминальные элементы. Манай крутился с людьми, которые занимались хищением и продажей детей. Большая часть их действовала в тесной связи и по указанию таких, как «моя» охранная фирма, но в случае чего механизм отмежевания отработан был как часики. И бандиты знали свою участь, а потому старались страховаться собственными усилиями. Украсть и привезти ребёнка к заказчику в обход всей педофилической системы, причём на полное растерзание, без отчёта и возврата – дорогого стоило. Поэтому эти люди не боялись залётов в полицию - на завтра человек, который тебя поймал за руку и привёл в правоохранительные органы, просто исчезал.

Вечером мы снова сидели с напарником на ступеньках лестницы, ведущей в наши спальни. «Мать» семейства сварила нам кофе. К кофе, по-нашему, полагалось по глотку «манаевских» виски – я налил себе и Сержанту.

- Я завтра хочу отправиться в какой-нибудь диспансер, - сказал я напарнику.

- Они собираются везти нас в зоопарк, - ответил Сержант.

- Вот Манай и не поедет, а повезёт меня в диспансер.

- Он же это и придумал.

- Знаю, знаю. Но мне кажется, такая поездка нам ничего не даст, поэтому я его собью с этой мысли.

- А мне кажется, мы могли бы много извлечь из этой поездки – всё-таки публичное поведение Благополучной семьи.

- Согласен. Поэтому разделимся, чтобы ничего не упустить, надо всё-таки сгонять и туда, и туда. По всему, мы не доберёмся до диспансера, исходя из наших планов, а насколько я помню, ни один диспансер, ни для кого «заходом» не сделали.

- Это – так.

- Так ты согласен?

- Разве я сторож своему напарнику? – улыбнулся Сержант.

- Мы оба понимаем, что это не так, равно как и то, что вдвоём от нас в одном месте куда больше толка. Но, думаю, ты завтра справишься там без меня.

- Что ты задумал?

Его вопрос остался без ответа, и потом я на него не ответил, и не ответил бы я ему на него вплоть до завтрашнего дня, до самого момента посещения этого диспансера, потому что сам на тот момент ещё не знал, зачем я туда навострился. Но именно сейчас я не успел ему ответить, потому что наш диалог прервал гонг в дверь. Мы помнили, что во сколько-то должен был явиться вчера звонивший, и вот – это был он.

Всех детей попросили подняться к себе, мы тоже ретировались.